Владимир Буковский отсидел почти 11 лет. Известный диссидент проходил школу советской жизни в психоизоляторах, пермских лагерях и знаменитом Владимирском централе. В декабре 1976 года его обменяли на лидера Коммунистической партии Чили Луиса Корвалана, и Буковский поселился в Великобритании. Спустя 30 лет политзэк со стажем, а ныне один из кандидатов в президенты России в интервью The New Times вспоминает о том, как он боролся со своими страхами.
Владимир Буковский — Наталье Морарь
Чего вы боялись больше всего?
Самое жуткое — это страх не за себя, а за своих близких. Очень часто именно этим и угрожали — что с ними что-то сделают. Хотя, когда ты решаешься на инакомыслие, на сопротивление в несвободных, а особенно тоталитарных режимах, ты понимаешь, что это возможно и, скорее всего, произойдет. Это тяжело. Но даже страх за близких не может и не должен влиять на твое решение.
Чего вы боялись в лагере?
«Боялись» — не совсем правильное слово. Скорее опасались продления тюремного срока. Ты попадаешь под пресс, и это уже неизбежная вещь. Тебя могут надолго послать в одиночную камеру или в карцер, где будут пытать холодом. Многие там простужались и умирали. Довольно типичный способ давления на заключенного — голод, так называемая пониженная норма питания, норма 9Б. Это обычная вещь для тех, кто находится в карцере, но на такую норму могли переводить любого, кто находился и вне его. Человека могли продержать так месяц, а потом просто продлить срок. В другие времена в качестве дополнительного прессинга использовали уголовников. Во времена Александра Солженицына и Варлама Шаламова, когда у политических заключенных были очень плохие отношения с уголовным миром, пугали тем, что посадят в камеру к уголовникам.
Чем пугали в психиатрической больнице?
Не пугали. Применение различных препаратов в качестве наказания — это была часть «нормальной» жизни любой психиатрической больницы. Использовались такие препараты, как сульфазин и аминазин. Сульфазин — это раствор серы в персиковом масле. При введении его внутримышечно у человека начинался абсцесс: очень высокая температура — 42 градуса — и дикая боль. Обычно делали три укола — два в ягодицы и один под лопатку. Вы не можете двинуться и чувствуете себя распятым на кресте. Аминазин — менее противная вещь. От него вы впадаете в состояние полного отупения. Вас кормят, поят, а вы только спите и спите, превращаетесь в амебу.
И как вам удавалось с этими страхами справляться?
Прежде всего надо отлично понимать, что вы находитесь в клетке с дикими зверями. Если покажете малейший страх — вам же хуже. Главное — не позволить панике охватить тебя в самый первый момент, когда происходит что-то страшное. Это требует усилия воли. А дальше включаешь разум: что они могут сделать, чего не могут, что скорее сделают, а что нет. Вы начинаете вести себя как рациональный человек, поэтому страх отступает, ведь это животное чувство. Здесь нет какого-то универсального средства — исключительно усилие воли. Очень помогает прием, когда ты отстраняешься от всего происходящего, смотришь на себя со стороны, словно ты не субъект, а сторонний наблюдатель. Помогает, если находишь и комичную сторону всего происходящего. Мне, по крайней мере, помогало. К примеру, я однажды объявил голодовку из-за того, что ко мне не допускали адвоката. Меня начали насильно кормить. Они вводили еду через ноздрю при помощи шланга с железным наконечником, по диаметру намного больше ноздри. Мне каждый день рвали ноздри — связывали в смирительную рубашку, привязывали к топчану, садились на ноги, держали за голову и пихали мне этот шланг с железным наконечником. Рвали хрящи, кровь текла во все стороны, я задыхался, все это шло в горло — и так каждый день. Спать невозможно, из-за голодовки перевели в камеру смертников, а там ни читать, ни курить нельзя. Вот ночью хожу взад-вперед по камере, шмыгаю носом. И думаю про себя: надо же, как устроена жизнь, никогда не думал, что есть некая связь между моим носом и Московской коллегией адвокатов. И сразу стало смешно. А раз смешно, значит, не страшно. И не больно. Еще одна вещь, которую я широко использовал и всем рекомендую, — подумать о том, что хоть сейчас все так безнадежно и вам очень страшно, лет через двадцать вы будете вспоминать и смеяться. Полезно подумать также о том, что через двадцать лет будет очень стыдно за свой страх, за страх, который вы не сумели подавить.
Лариса Богораз — филолог, общественный деятель. В 1968 году приговорена к четырем годам ссылки за участие в демонстрации на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию. Скончалась в 2004 году.
Анатолий Марченко — рабочий-буровик. Осужден пять раз по политическим обвинениям, провел в заключении более 18 лет. В 1986 году умер в карцере во время объявленной голодовки.
