— Что ж, вопрос весьма обширен.
Вот что главное усвой:
Наш тот свет в загробном мире —
Лучший и передовой.
Александр Твардовский, «Теркин на том свете», 1963
Новости из мира «культуры». Девятиметровый памятник Ивану Грозному планируется поставить ко Дню народного единства в Вологде — там, где регионом руководит национал-патриотический и насквозь идеологический губернатор Филимонов, уже установивший памятник Сталину меньшего размера. В этом ничего нового нет: мифологизированная история и мессианская идеология Кремля уже срифмовали Сталина и Грозного, нынешнюю репрессивную жестокость и опричнину. Да и сам Сталин притягивал к своей эпохе период «грозного царя»: «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна был идеологическим и пропагандистским проектом. Как Путин — это Сталин сегодня, что отразилось в эксперименте с «девушкой с веслом» в виде генералиссимуса на станции «Таганская», так и Сталин — это Иван Грозный 1937 года.
И вообще нынешний режим питается соками истории и иной раз ее трупным ядом, как в случае со Сталиным и Грозным. Бесстыдно эксплуатирует образы мягкой силы России. Страна Льва Толстого. Но Толстой произносил и писал такие слова, за которые теперь дают как минимум административку. Его памфлет «Одумайтесь!», посвященный русско-японской войне, можно цитировать полностью, оценивая сегодняшние события. Страна Булата Окуджавы — под его «нас ждет огонь смертельный» маршируют войска на Красной площади. Но поэт ненавидел все, на чем держится путинский режим, как терпеть не мог пафос и марши.
А теперь вот в ряд эксплуатируемых властью символов культуры России и культовых произведений встал Александр Трифонович Твардовский. Надругались и над его памятью: министерство культуры учредило медаль Александра Твардовского «за реализацию творческих проектов в условиях военных действий». Уникальное сочетание невежества с бесстыдством, с присвоением «бренда». Немыслимый контраст между тем что думал, делал, говорил Твардовский, и тем как щитом его морального авторитета обороняется режим. Это все равно, что приписать Александра Трифоновича к Z‑поэзии.
Понятно, что в основе плодотворной дебютной циничной идеи лежит «Василий Теркин». Акция укладывается в логику «СВО — продолжение ВОВ» и «На нас всегда нападали — Наполеон, Гитлер и НАТО». Разумеется, диктатуры все упрощают, иначе они не могли бы идеологически и политически манипулировать огромными массами людей. А здесь Василия Теркина просто призвали в сегодняшнюю армию. А «Теркин» — совершенно про другое. Про другую войну. Про другую мотивацию. И вообще он, если минкульт не в курсе, — на том свете. О чем есть «антигосударственная» поэма «Теркин на том свете». Которую шельмовали, и в свет она вышла только благодаря Никите Хрущеву. А на попытку постановки в Театре сатиры написали донос — во вполне сегодняшних выражениях: нанес «оскорбление гражданским, патриотическим чувствам советских людей», издевался над «политическими ценностями, составляющими суть коммунистической идеологии». Замените «политические ценности» на «традиционные духовно-нравственные» и получите связь времен...
Александр Твардовский. Фото: «Культура.РФ»
Александр Твардовский — фигура масштабная, сложная, трагическая. Зрелый Твардовский — убежденный и последовательный антисталинист, человек, тяжело переживавший драму деградации советского режима и его фундаментальных идей. Он восхищался Андреем Сахаровым, от руки переписывал его «Размышления о прогрессе...», противостоял «епишевым», ортодоксальной и пафосной силе, не дававшей говорить правду в Великой войне. Бился с цензурой, и это стоило ему здоровья. Надо ли напоминать, кто пробил в печать Солженицына с его «Иваном Денисовичем».
Разумеется, его «Новый мир», окажись он в сегодняшних обстоятельствах, и нескольких дней не прожил бы после февраля 2022‑го. Нынешняя идеология Кремля держится на «русской идее», на русской исключительности, национализме, империализме и мессианизме. Именно это политическое и идеологическое направление, в советские годы находившее выход в литературе и публицистике, и было основным врагом Твардовского: его представителей он сам — мужик (называл себя «хуторянином») определял как «мужиковствующих» и «фашиствующих». Именно они — при помощи политической номенклатуры — разгромили журнал, который, кстати, уже тогда презрительно именовали как «либеральный», и вогнали Твардовского в гроб.
А теперь их наследникам по прямой будут выдавать медаль имени Александра Трифоновича. При жизни он был привычный к такому цинизму, иллюзий у него не было. Но чтобы такое делали postmortem...
Обо всем этом она сам писал и говорил — свидетельства разбросаны в его дневниках и поденных записях сотрудников «Нового мира», особенно подробные заметки делал зам Твардовского Алексей Кондратович. О таких чиновниках, которые превратили теперь его же в хоргувь — запись Александра Трифоновича от 23 мая 1965‑го:
«...Полная чиновничья безответственность в отношении этого самого «народа», от имени которого они вещают, — ответственность только перед тем, кто «сверху», хотя кажется, что уже были и были уроки того, что сверху может исходить и глупость, и невежество, и гужеедство...»
Гужееды — те самые национал-патриоты, которые сегодня определяют генеральную линию власти. Они же — второе значение слова — антисемиты.
10 августа того же года, после прослушивания речи Петра Демичева, секретаря ЦК, Твардовский пишет с отвращением о троекратном цитировании Сталина и о ключевом тезисе тогдашнего главного человека по идеологии и культуре в ЦК — «подготовка к войне — главное в воспитании молодежи».
2 апреля 1966‑го — реакция Твардовского на знаменитую речь Шолохова на XXIII съезде КПСС с упоминанием Синявского (автора «Нового мира», фамилию которого главред мужественно оставил в каталоге публикаций за 1965 год) и Даниэля: «позорно-угоднический, вурдалацкий смысл», «растленный старец», «горько и стыдно».
6 ноября 66‑го:
«... И не видеть их лица —
Резвых слуг любой эпохи:
Краснобая-подлеца,
Молчаливого пройдохи,
Полномочного скота,
Групповода-обормота,
Прикрепленного шута
И внештатного сексота...»
Полный список пассивных и активных конформистов, составляющих социальную основу диктатур.
1968‑й год — сплошная боль, физическое страдание от несправедливости вторжения в Чехословакию, стыд, ужесточившиеся битвы со сталинистами и цензурой, потому что «заморозки» осложнили существование журнала, да и стихи Твардовского и его предисловия к разным собраниям сочинениям коллег цензурируются.
И именем этого человека наследники мучителей Твардовского собираются отмечать авторов «творческих проектов в период военных действий»! Он — не ваш.
5 декабря 1966‑го — политическое и человеческое кредо Твардовского, урок «внештатным сексотам» и «краснобаям-подлецам»:
«...Неоспоримо, священно право павших в войне за родину на память... Правда, и в этом во всем немалая примесь «воспитательной политики», государственного соображения по руководству настроениями «масс»... вроде организованной на днях могилы неизвестного солдата — не дай бог ему оказаться... солдатом известным — лишние хлопоты, подобно тому, как совершенно некстати 5 и 6 из 28 [панфиловцев] оказались живыми (помнится, Мединский назвал ставивших под сомнение миф от панфиловцах «кончеными мразями» — значит, и Твардовский в их ряду. — А. К.)... Но как быть с памятью тех, что были лишены возможности заслужить ее знаки, общенародное внимание к ней?.. ни одна армия в мире никогда ни в какой войне не имела таких потерь в комсоставе, какие понесла наша армия накануне войны и отчасти после войны. Как быть с этой памятью... Такой же памяти, как эти последние, заслуживают, несомненно, и те, что погибли в канун войны и во время войны не на войне, а в тюрьмах и лагерях, в застенках безумного режима...»
Сейчас право на такую память оспаривается: то отдельные персонажи предложат убрать Соловецкий камень с Лубянки, то осквернят места памяти в самых разных географических точках страны, то вырвут с корнем таблички «Последнего адреса», то усеют всю страну монументами и барельефами Сталина и заодно поставят истукана Ивана Грозного...
В дневнике Твардовского последняя запись от 2 июня 1970‑го. Упоминает отправку Жореса Медведева в Калугу в психиатрическую больницу. Словно бы сбылось пророчество из его страшного стихотворения 1965 года: «Но чуток сон сердечников и психов / За окнами больничных корпусов». Александр Трифонович вместе с Владимиром Тендряковым бросается на выручку — тут же срывается в Калугу, дает телеграмму протеста Подгорному. То есть ведет себя как правозащитник и уже, пожалуй, диссидент. После этой истории состояние здоровья Твардовского ухудшается. Медведева вскоре выпустят...
В конце дневника вклейка — старое стихотворение, что показательно — 1938 года, об отце — раскулаченном. О его мечте, которая, пожалуй, совпадала с представлением о счастье самого Александра Трифоновича, хозяйственного «хуторянина»:
«...Сад по склону, дом глаголем,
Хоботастый сытый скот,
Клевера густые в поле,
В светлых сотах теплый мед...»
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».