#Проблема 2024

Это наша проблема

06.02.2019 | Георгий Сатаров, фонд ИНДЕМ — специально для The New Times

Политолог Георгий Сатаров в полемике с участниками дискуссии NT предлагает не считать проблему 2024 — проблемой Путина или элиты, его окружающей

Георгий Сатаров.
Согласен с Татьяной Становой ( «Уйти или остаться») – у Путина нет хороших ходов в решении «проблемы 2024 года». И частично согласен с ее обоснование этого тезиса. И конечно я сожалею, что не принадлежу к числу избранных, которым, как ей, «известно его брезгливое отношение к диктаторам, любыми способами цепляющимся за власть». Напротив, мне трудно представить, что у него появляется рвотный рефлекс каждый раз, когда он смотрит в зеркало. Наоборот, мне (и не только мне) представляется, что он, снимая когнитивный диссонанс, давно убедил себя в том, что он, Путин — счастливая судьба России. И в своей заботе о России, в своем убеждении в том, что без него она окажется сиротой, он без колебаний будет стараться продлевать свою власть. Но если мы рассматриваем «проблему 2024» как проблему преемственности власти, то коль скоро верен диагноз Становой, Путин стоит перед веером проблем, и мне не трудно перечислить их список, вот он: «2019, 2020, 2021, 2022, 2023, 2024». Грубо говоря, рухнуть все это может и раньше. И это ясно многим. На это справедливо указывает в своей статье ( «Планы Путина? Не смотрите на календарь») Федор Крашенинников.

Мне очень понравилось предположение, высказанное в статье Андрея Колесникова («Система Путина: возраст дожития») , что народ может сказать Путину: «Я устал, я ухожу», цитируя прощальное телевизионное выступление Бориса Ельцина 31 декабря 1999 года. Но мне не очень понятна его обида на редуцирование политики до одного человека. Ведь способ, масштаб и глубина анализа политики – личный выбор автора.

Мне кажется, что дружное обсуждение «проблемы 2024» – это традиционная для сапиенсов вообще попытка анализировать возможное будущее, связанная с потребностью редуцировать неопределенность этого будущего, его принципиальную непредсказуемость. Но каков смысл этого копания в неизвестном, если оно непредсказуемо? Этот смысл появляется только тогда, когда наша фантазия выходит за пределы наговаривания возможных сценариев будущего и достигает попыток связать эти сценарии с нашими сегодняшними действиями. Так формируется осмысленная политика.

Теперь Путин зависим от разрозненной и растерянной элиты, которая отличается от нас грешных тем, что не обсуждает все эти проблемы публично

Проблема 2024 как проблема окружения

Но чьими «нашими» действиями? Сейчас дискуссия сосредоточена на выборе одного политика. Но каков бы ни был этот выбор, проблема никуда не уходит и при успешном решении Путиным «проблемы 2024». Ведь тогда Путин встает перед веером новых проблем, которые также легко перечислить: «2025, 2026, …». Это при справедливости утверждения Татьяны Становой о том, что «хороших решений нет». И Андрей Колесников помогает нам сформулировать критерий хорошего решения. Это такое решение, при котором народ НЕ говорит Путину: «Я устал, я ухожу». (Это эквивалентно признанию легитимности продления власти Путина, о которой пишет Владимир Гельман в статье «В поисках пожизненной власти»). Правда, остается открытым вопрос: «А в какой форме, каким способом народ доносит до Путина это свое заявление?» - если решается «уходить». К этому я вернусь ниже.

Сейчас о другом. Написанное мной выше означает, что, если мы сокращаем неопределенность «проблемы 2024» в предложенной редакцией трактовке, мы не снимаем неопределенность будущего в том же горизонте прогноза. Ведь уходит Путин или остается, уходит в 2024 году, или раньше, или несколько позже, остаются более важные вопросы, определяющие базовую неопределенность: «1. Что будет происходить с властью Путина?» и «2. Что будет представлять собой транзит власти в случае его ухода (краха действующего режима)?» Но все еще сложнее, и вот почему. Даже эта, сконцентрированная на Путине, дискуссия, содержит нотки сомнения в том, что жизнь устроена так: элита консолидирована в своем намерении продлевать власть Путина; политтехнологи разрабатывают варианты, а демиург Путин выбирает решение, которое считает наиболее выгодным для себя.

Очевидно, что это не так. Путин никогда не был совершенно самостоятельным. Он всегда был зависим от своего окружения, от вертикали власти, от бюрократии. И это неизбежно: если ты встаешь на путь игнорирования права, обеспечивая свое правление, то ты попадаешь в зависимость от тех, кто реализует на практике этот выбор (я об этом писал неоднократно и поэтому не буду повторять обоснования и практические подтверждения). Уже только это влечет еще более важное: в поисках редукции неопределенности нашего политического будущего бесперспективно рассматривать Путина как изолированную систему. Мы должны принимать во внимание его «окружение» (при разных радиусах «круга»).

Итак, есть круги, больше или меньше близкие к нему, интересантов (у меня язык не поворачивается сказать «друзей» или «соратников»), которые когда-то были объединены идеей сохранения Путина у власти. Но по мере того как его властвование осложняло их жизнь, по мере того как он старел, как в стране нарастали проблемы, как Россия переставала быть местом, в котором можно было вахтовым методом набивать мошну и затем возвращаться на уже обустроенный для себя и уютный Запад, по мере роста ропота и падения рейтинга таяло единство путинской элиты и растворялась единственная базовая цель.

Господи! Проблема-то стара, как этот режим. Вот: 2003 год. Вскоре после ареста Ходорковского я беседую с одним крупным предпринимателем из числа тех, кто тогда ходил на встречи с Путиным. Я его спросил, почему они не используют тот компромат, которым они наверняка располагают, на окружение Путина и его самого. На что получил следующий ответ: «Понимаешь, уже выстроена система, которая держится на ниточке путинского рейтинга. И мы не знаем, на кого она упадет, оборви мы ее, начав свою атаку на них». Дотерпели. Теперь, если рухнет, то с гораздо более непредсказуемыми последствиями и жертвами.

А ниточка истлевает и оборвется непременно. И это чувствуют многие. И если раньше Путин был зависим от бюрократии и близких кругов, готовых сделать все для продления его власти, то теперь он зависим от разрозненной и растерянной элиты, которая отличается от нас грешных тем, что не обсуждает все эти проблемы публично. И все они раздираемы двумя кошмарными снами. Первый: «Я не успею присоединиться к тем, кто скинет его с трона, и меня схарчат, даже не жуя». Второй: «Я дернусь в группе первых, окажется слишком рано. И меня схарчат, даже не жуя». Просто поставьте себя на их место, и станет ясно, как это страшно.

Но и на этом система не замыкается. Вы не поверите: есть еще мы. Общество, оппозиция, недовольные вне власти – называйте как хотите. Конечно, нас можно не принимать в расчет – мы просто песок, который поскрипывает под сапогами Росгвардии. Поскрипываем… И даже без сапог. Вот в 1990-х скрипели: «Как это Ельцин сделал это, а не сделал того. Почему это он не сделал нам красиво и хорошо!?». Сейчас поскрипываем: «А что еще учудит Путин?!» Мы обсуждаем вопрос: что он сделает, чтобы продлить свою власть в 2024-м. Но мы обходим стороной вопрос – почему он вообще у власти. Потому что если его задать, то неизбежно надо будет заняться собой, а не Путиным. А обсуждать самих себя очень не хочется. Потому что… Что-то в этом проступает кондово патерналистское, если выражаться деликатно. Время от времени мы говорим, что должны «сами формировать повестку дня», а потом продолжаем обсуждать, что сделает Путин или Кремль.

Но написанное мною – не приговор, а скорее старческое ворчание. Я не водружаю над нами крест. Поскольку мы есть, мы разные, нас много, и потому мы сила. Даже будучи песком. Потенциально.

Я уже писал выше, что, концентрируясь на Путине, мы не снижаем бередящую душу неопределенность будущего. Если верна картина нынешнего состояния путинской элиты, набросанная мной, то включение в анализ этих элит интеллектуально интересно, но тоже не снижает неопределенность будущего (как минимум). А что же будет, если к анализу подключить общество? За ограниченностью печатного пространства предложу два сценария.

Преимущество среди элитных групп получают те, кто кооперируется с оппозицией на базе общей программы восстановления страны и государства

Общество как игрок

Первый сценарий – инерционный. Он означает, что, во-первых, продолжается падение рейтинга до уровня, при котором элиты, разбитые на конкурирующие группировки, постепенно утрачивают страх действия (это упоминалось в предшествующей дискуссии). Но поскольку, во-вторых, оппозиция остается слабой, неавторитетной и разрозненной, элиты в совокупности свободны в своем выборе. А это значит, что неопределенность не снижается. Это тот вариант, при котором народ «устает», но уходит куда угодно, но только не туда, где решается его будущее.

Второй сценарий – мобилизационный (его частично касается Григорий Голосов в статье «Вариантов сохранения Путина у власти много»). Оппозиция консолидируется и зарабатывает, в том числе и фактом консолидации, влияние и авторитет. В этом случае преимущество среди элитных групп получают те, кто кооперируется с оппозицией на базе общей программы восстановления страны и государства. И это означает снижение неопределенности. Это тот вариант, при котором народ «устает» ждать и надеяться, а потому «уходит» назад, в политику.

Не сомневаюсь, что этот мой сценарий будет воспринят как наивный. На это подозрение я отвечу в следующей публикации. Здесь же мне было важно убедить читателей в том, что «проблема 2024» - это не столько проблема Путина, сколько наша проблема. А это значит, что и решать ее придется нам самим. А не станем, не будем решать, значит туда нам и дорога…

Все статьи дискуссии #Проблема2024 собраны здесь.


×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.