Один из дипломатов, работавших в американском посольстве в Брюсселе, 4 марта 1953 года распространил среди коллег стишок: “Uncle Joe is sick in bed — / Rush in blood up in his head — / If he can’t walk and he can’t talk — / By whom now the Communists led?» («Дядюшка Джо прикован к постели, высокое кровяное давление ударило его в голову, если он не может ходить и говорить, кто же тогда будет руководить коммунистами?») И тем самым выразил главные страхи Запада: там боялись не столько Сталина, сколько непредсказуемости после Сталина: лучше дьявол, которого вы знаете, чем которого не знаете.
Сегодняшняя ситуация для Запада несколько более амбивалентная. С одной стороны, приходится мириться с ужасом без конца: с Путиным невозможно не то что о чем-нибудь договориться — любой разговор бессмыслен, потому что предсказуемо закончится ничем. С другой — не хочется ужасного конца: вдруг и впрямь придет незнакомый дьявол вместо знакомого, и что тогда вообще делать? Ощущение полного тупика. И нет никаких гарантий, что магический год 2024-й окажется выходом из него: тупик — бесконечный.
Конечно, обидно редуцировать российскую политику до одного человека. Однако несмотря на то, что она к нему не сводится целиком и полностью, Путин не просто ее вывеска, он действительно составляет ее базовые смысл и содержание: автократ — он и есть автократ.
Собственно, так всегда было в русской истории: говорим же мы — Россия при Ленине, Россия при Сталине, Россия при Хрущеве, Россия при Брежневе, Россия при Горбачеве, Россия при Ельцине. Даже агонизирующий режим имел свои особенности, маркированные взглядами и характером промежуточных вождей, занятых гонкой на лафетах — Андропова и Черненко.
И уход почти каждого из них — как правило, по физиологическим причинам, если не считать смещенного Хрущева, потерявшего страну Горбачева и ушедшего до срока Ельцина, нес в себе зерно перемен. Либерализация режима началась почти сразу после смерти Сталина, и члены триумвирата Хрущев-Маленков-Берия хотя и были заняты пожиранием друг друга, тем не менее тут же занялись проектами различных послаблений, и особенно в этом преуспел «цветок душистых прерий Лаврентий Палыч Берия», но товарищи не дали ему развернутся — взяли и расстреляли.
Разумеется, и смерть Брежнева после долгих 18 лет правления означала неизбежные перемены. Период Андропова и Черненко был агонией брежневизма, длилась она два с небольшим года, и уже просто все — и элиты, и простые граждане — ждали настоящих изменений. Горбачева хотели даже в партаппарате и в обкомах.
Режим, несмотря на то, что он состоит из множества группировок с очень разными интересами, един в том, что нужно становится все более репрессивным. Иначе ситуацию — в их представлении — не удержать
Раскачивание поезда
Симптоматично и то, что чувствуя сегодняшний массовый запрос на изменения, но при этом не желая ничего менять в системе, Путин и его манипуляторы имитируют движение – ровно как в анекдоте про политбюро ЦК КПСС, которое, задернув занавесочки, раскачивает вагон, чтобы доказать самим себе, что поезд движется. Отсюда — практически в буквальную (!) рифму к этом анекдоту — запущенные в московском метро бурно раскрашенные «поезда изменений» с рекламой волонтерского движения (мол, ребята, помогите себе сами, мы уже не очень можем). Отсюда и новая мантра, ой как напоминающая «ускорение» («Ускорение — важный фактор, но не выдержал реактор») — полюбившееся Путину слово «прорыв». Пока, правда, все больше получаются прорывы газовых и канализационных труб.
Как только власть переходит на мобилизационный жаргон, а население начинает искать признаки золотого века в застое, пиши пропало: это значит, что нет ни идей, ни реальных планов (кроме собрать побольше денег с граждан и экономических агентов на «прорыв»), а бесконечный депрессивный тупик превращается в естественное и единственно возможное состояние. Беспокойство истеблишмента выражается в его усиливающейся озабоченности собственной безопасностью, и режим, несмотря на то, что он состоит из множества группировок с очень разными интересами, един в том, что нужно становится все более репрессивным. Причем уже открыто и бесстыдно репрессивным — председатель ФСБ публично оправдывает 1937 год, сенаторы запрещают людям говорить и т.д. Иначе ситуацию — в их представлении — не удержать.
Можно пересажать в автозаки детей и привлечь к ответственности их родителей, повысить старые налоги и ввести новые, но на большее настоящих патронов у них нет, как нет ресурсов на реальную войну
Околоноля
Но, разумеется, это негодный инструмент. Да, можно на виду у всего мира держать в тюрьме пожилого ученого Виктора Кудрявцева, убивая последние стимулы у российских ученых работать (по крайней мере в России), можно размахивать и бряцать подарком россиянам (на их же налоги) к Новому году в виде гиперзвукового комплекса «Авангард», можно пересажать в автозаки детей и привлечь к ответственности их родителей, повысить старые налоги и ввести новые, но на большее настоящих патронов у них нет, как нет ресурсов на реальную войну.
Они не могут «национализировать элиту» — вернуть состояния, дома и детей лоялистов на родину, что уж говорить о том, чтобы убедить родителей в массовом порядке отправить своих мальчиков воевать с такими же украинскими мальчиками. Тогда уж придется закрывать границу, чтобы все эти мальчики, за вычетом отморозков, искренне любящих воевать и убивать, не сбежали на Запад. Лишая стимулов экономику, огосударствляя все и вся, передавая ресурсы нескольким игрокам – Сечину, Чемезову, Собянину и немногим другим, они сами себя лишают источников доходов. То есть не себя лично – с этим-то все нормально, а свою систему.
Силы режима переоцениваются: он не может взять Белоруссию, которая при Лукашенко, пусть он и автократ, стала национальным государством. В это наши элиты поверить не могут, как не могли поверить в то, что и Украина – настоящее независимое государство, а не зона влияния, сателлит и буфер. В результате дорогой и кровавой ценой обрели другой буфер – еще два наименования в коллекции непризнанных «государств», Донбасс и Луганск.
Путинская модель, основанная на принципе прокрастинации «Завтра-завтра, не сегодня» и которой пытаются продлить жизнь «технократы», ответственные за «прорыв», нежизнеспособна. Но никто не может сказать точно, сколько у нее ресурса на продолжение инерционного депрессивного существования с высчитыванием долей процентов ВВП, напоминающим поиск последней мелочи по карманам, и какой у нее реальный возраст дожития. И от чего его отсчитывать — от 2018-го или от 2024-го.
Неужели нельзя забыть о Путине и поговорить о значимых сюжетах — как развиваться, какой должна быть программа действий? Что мы все опять о личностях да о личностях? Нельзя. При Путине — не ушедшем реально — никаких перемен в системе не будет
Путин как охранная грамота
Здесь мы возвращаемся к базовой проблеме-2024: ну неужели нельзя забыть о Путине и поговорить о значимых сюжетах — как развиваться, какой должна быть программа действий? Что мы все опять о личностях да о личностях? Нельзя. При Путине — не ушедшем реально — никаких перемен в системе не будет. Она будет адаптироваться к новым проблемам — прежде всего социальным и экономическим, обустраиваться, как говорит фермер Мельниченко, в заднице. Будет тянуться возраст дожития на фоне эрозии несущих конструкций с параллельной покраской в веселенький ситчик потрескивающего фасада.
Путин не будет управлять всеми процессами. Как и не управляет сейчас. Просто все решения, принимаемые на разных уровнях «мелкой птичьей сволочью», мотивированы одним: а как бы на моем месте поступил Владимир Владимирович? Система состоит из множества маленьких Путиных. Если бы это было иначе, режим давно бы рухнул.
Однако если Путин уйдет, немедленно, как минимум значимая часть его камарильи заявит, что она только этого и ждала, приближала конец режима, подтачивала его изнутри. Возможно, президент подозревает, что его элиты только и думают о том, как бы дождаться новых времен, чтобы бросить в него камень. А может быть, утратив за почти 20 лет у власти политическое чутье, искренне полагает, что все довольны, едины и будут любить его всегда. Уходить ни в первом случае, ни во втором смысла нет. Если все так довольны, то можно еще поработать. Если недовольны, даже становиться хромой уткой опасно. И пример Бориса Ельцина здесь неточный — он был у власти меньше десяти лет, Путин уже — дважды Ельцин. Он не может просто устать, встать и уйти, не обеспечив себе страховочную сетку.
Кое-кто обязан Путину всем — состояниями, империями, в которых политическая власть равна обладанию собственностью. Но даже если в наследство от отца сыну передать целое министерство, его в светлое будущее как актив не унесешь. Поэтому приходится тырить с удвоенной энергией и дополнять квазичастную собственность в виде госкомпаний, госбанков и министерств настоящей собственностью. Но следующий вопрос: а где гарантии ее сохранения при новом первом лице? Известна же универсальная формула Собянина: «Нельзя прикрываться бумажками о собственности, приобретенными жульническим путем». Любой следующий начальник так может сказать о предыдущих. Поэтому шанс выжить у прилепившихся к Путину «семей» есть только при сохранении его самого у власти в качестве охранной грамоты.
Примирить интересы лоялистов, делающих карьеры при Путине, но мечтающих о его уходе, с теми «семьями», прежде всего из силовых кланов, которые управляют государством как своей собственностью, но понимающих шаткость правовых оснований для этого, невозможно. Путин балансирует эти кланы сейчас, но едва ли сможет примирить, даже уйдя наполовину в председатели какого-нибудь Госсовета. Опыт с гиперлояльным Медведевым признан неудачным — даже при живом Путине-премьере страна вдруг стала расправлять плечи и поворачиваться лицом к Западу.
В общем, возможности уйти — например, в 2007-м, или позже, во времена пика посткрымской идиотической эйфории — упущены. Чтобы покинуть президентский корпус Кремля спокойно в 2024-м, Путину нужно привести страну хотя бы в экономически нормальное состояние. Но это невозможно, потому что невозможна авторитарная модернизация — все попытки провалились, а в последние два раза (Стратегия 2020; программа ЦСР) даже и не начинались. Политических послаблений не будет. Значит, ждем одеревенения внутри возраста дожития.
Как бы сам народ в этой ситуации уже не сказал режиму: «Я устал, я ухожу».
