28 октября в Московском музее современного искусства на Тверском бульваре открывается выставка GIOTTO PROJECT Евгения Дыбского — художник представляет серию Translation of Time XVI
Translation of Time XVI #5, 2008 г. Translation of Time — так Дыбский именует серии своих работ начиная с 1992 года. Смысл названия в том, что образы прошлого излучают энергию, которую художник использует и передает нам. Картины Дыбского завораживают многослойными метафорами, они живые, дышат, в них, как в теле, взрывается волшебная мощь. В пейзаже с натуры из Тосканы — кобальтово-синие луга, а склоны гор — цвета розовой губной помады со сливками, так наивно можно описать одну из работ Translation of Time середины 90-х. Камни, волосы и загадочные субстанции в кратерах холста встречаются в серии Translation of Time 2000-х годов: шершавые объемы и поверхности в складках слюдяной ткани. Художник использует алхимическую технику, заставляющую картины жить и стариться. Если бы Дыбский занимался портретами, он бы написал Дориана Грея в сочащихся кракелюрах — трещинах красочного слоя, а выворачивание сюжета родило бы новую галактику. Поэт Алексей Парщиков говорил, что заряжается от картин друга — метареалиста в живописи. Последняя прижизненная книга Парщикова «Землетрясение в Бухте Це» 2009 года была проиллюстрирована работами Дыбского из GIOTTO PROJECT, начинавшегося тогда выставкой в Музее Людвига в Кобленце и имеющего сегодня продолжение в Москве. Гармония в конфликтах Ты берешь работу Джотто как точку отсчета и пишешь свою картину. Это символическая история или твоя собственная? Все вместе. Символическая — потому, что Джотто для меня, когда я был студентом и писал про него реферат, был каким-то далеким–далеким символом, который никогда не суждено увидеть. Но лет через десять, в 1988 году я попал в капеллу Скровеньи в Падуе, расписанную Джотто. Символ приблизился к реальности. Капелла была практически пустая, и к реальности можно было прикоснуться буквально — потрогать стены. Никто за этим не следил, я не трогал, но, думаю, многие — да. Меня трясло, как трясет нас, когда мы влюблены… Бабочки в животе — так иногда говорят в некоторых городах. Я и пишу до тех пор, пока не почувствую трепет. Как перед пропастью. Иногда это продолжается очень долго, процесс непредсказуем и прекрасен. И в этом во всем — оммаж Джотто, но в первую очередь — моя собственная история. „
Я пишу до тех пор, пока не почувствую трепет. Как перед пропастью
” Работа над проектом изменила и отношение к нему. Когда я был в Падуе в 2011-м (к тому моменту уже шесть лет работал над проектом), увидел, что наши с ним поиски «абстрактной» (дурацкое слово: все искусство абстрактно) формы, акцентов, пауз и центров близки. Мне, как и Джотто, хочется преодолеть уже знакомое и умелое, то, что было вчера. Ему — иконическую традицию, мне — пикторальную. Я вижу картину как тело — с лицом, боками и внутренностями, куда хочется, как Фоме, запустить палец, погладить, понюхать… С одной стороны, мне важна гармония, но моя собственная, состоящая из конфликтов: цвета, плоскостей и объемов, масштабов. С другой — я ее постоянно разрушаю, разрезаю, ковыряю. И в этом ковырянии иногда нахожу алмазики…
f-Translation of Time XVI #33, 2011 г. Вас с Джотто разделяет 700 лет. Чем он тебе близок? По свидетельству Вазари, Джотто был учеником Чимабуэ. Но рассказ о том, что Чимабуэ увидел маленького пастушка Джотто, рисующего овцу, и от его таланта пришел в восторг, современные исследователи считают легендой. Однако рисующий овцу Джотто зрительно настраивает меня сразу на его героя: Франциска Ассизского, разговаривающего с птицами. Джотто тоже разговаривал с птицами. А с кем еще разговаривать? Человеческий язык так быстро бытовизируется, становится банальным, что разговоры про погоду бывают часто наиболее метафизическими. Это касается и живописи. Бегство от канона Почему ты избегаешь прорисовывать лица ваших общих героев? Мы все знаем и ценим, что Джотто был фигурой перехода, исхода. От канона — к бегству от него. Примитивист, пытающийся еще не ведомыми ему средствами выскочить за рамки своего умения, приобретенного в классе Чимабуэ. Это мы изучали по истории искусства. Джотто стремился выражением лиц передать патетику. Это шаг отрыва от примитивизма, где лица застывшие, — и вот возникает автор, который пытается их оживить. Подозреваю, что его могла интересовать психология в лицах. Меня — уже нет. Можешь ли ты сказать про себя, что твое творчество растет из Джотто? Оно растет из Джотто так же, как из пейзажа. С пейзажными мотивами я работаю всю жизнь. С мотивами Джотто — около семи лет. Но он со мной со времени рефератов. И будет дальше, надеюсь, меня растить, несмотря на то, что проект закончен. Сейчас назревает что-то другое: довольно долгий период физического живописного безделья подходит, надеюсь, к началу новой темы.
Евгений Дыбский — выпускник Московского художественного института имени В.И. Сурикова. Член Московского союза художников с 1988 г. В начале 90-х уехал в Италию, в 1996-м перебрался в Германию. Работы находятся в собраниях Третьяковской галереи, Русского музея, Фонда Людвига (Германия), Музея Циммерли (США), в частных коллекциях. Живет и работает в Берлине и Москве.
фотографии предоставлены Евгением Дыбским