«Модель театра-дома себя изжила»

Актерские бунты перестали быть редкостью. Были волнения в Театре им. Гоголя, без конца воюют актеры Таганки. В начале этого сезона разгорелись страсти в Театре на Малой Бронной: против режиссера Сергея Голомазова выступили с обвинениями «старожилы» труппы во главе со Львом Дуровым. Они утверждали, что режиссер пренебрегает традициями театра, не желает работать со старшим поколением и задействует в спектаклях исключительно молодежь. С Сергеем Голомазовым мы встретились перед премьерой спектакля «Канкун».

Если упрощать — это так. Если поправки будут приняты, это станет первым шагом столь необходимой театральной реформы: со всеми сотрудниками театра будет заключен срочный договор. И наконец будут отменены бессрочные договоры, которые дают артистам право получать зарплату, не работая.

Крайне левые просят год, крайне правые — пять. Однако я уже вижу, что те люди, которые совсем недавно были за реформирование театра хотя бы в области перезаключения договоров, вдруг начали высказываться иначе. Они призывают «подождать»… В частности, на встрече в Государственной думе (я был на обсуждении) «повременить» просил Марк Захаров. Странно, совсем недавно Марк Анатольевич был инициатором этой идеи.

Именно так. Мы все живем в этой абсурдной реальности. И даже если поправка к Трудовому кодексу будет принята и у художественных руководителей или директоров появится право с актерами расставаться — это решит далеко не все проблемы. Но она хоть что-то решит! Все почему-то считают, что если поправка будет принята, то театральные пенсионеры окажутся на улице. Я не собираюсь никого увольнять по возрастному признаку. Однако в каждом театре есть артисты, которые очень давно потеряли форму. И все в театре это понимают, и вне театра это понимают, но все равно эти люди получают зарплату.

Сама система репертуарных театров была создана при Сталине как огромная агитационная, пропагандистская машина

Если у человека есть хотя бы одна роль в репертуаре, с ним должен быть перезаключен договор. Если же в последние три-четыре сезона у него не было ни единой новой роли, ни одной премьеры — должен встать вопрос о его дальнейшей работе в театре.

Процедура до конца еще не сформирована. Я не думаю, что право решать такие вопросы должно быть исключительно у художественного руководителя. Кроме того, актерский профсоюз, актерское братство этого не допустит. Потому я думаю, что право голоса будут иметь худрук, представитель учредителя и представитель СТД.

(Смеется.) Да, у нас все сводится к тройке… Понимаете, сама система репертуарных театров была создана при Сталине как огромная агитационная, воспитательная, пропагандистская машина. Или скорее инструмент. Основание этой системы осталось прежним. И то, что артисты ощущают себя крепостными (а в определенном смысле и хотят себя таковыми ощущать), и истерическая готовность к бунту, и вместе с тем желание чувствовать твердую руку, руку хозяина — не только свойственно природе актера, это идет из того времени, когда были заложены основы советского репертуарного театра. В самой его структуре, в способе существования есть что-то феодальное, патриархальное, рабское, что не вписывается в современную жизнь. И эта структура, конечно, будет разрушена. Вопрос лишь в том — когда. Ни в одной европейской стране вы такого экономического разврата не встретите. Чтобы в Европе так финансировались репертуарные театры? Такого глобального, разветвленного финансирования сотен театров больше нигде нет.

Нет, я не против. Просто система финансирования не должна строиться по принципу «всем сестрам по серьгам». Она порочна и разорительна.

Безусловно, только надо понимать, что все равно идет тенденция к оптимизации расходования бюджетных средств в области культуры. Проще — сокращения. Это рынок, а рынок жесток и диктует свои законы. А репертуарный театр структурно — это застойный махровый социализм.

А вы никогда не присматривались — кто бунтует? Это ведь не бунт людей творческих. Это всегда бунт людей, которые хотят защитить то, что было создано до них и не ими.

Я думаю, что тут сыграл роль человеческий, психологический фактор. Я в одном интервью в сердцах сказал, что надо всех уволить и набрать заново. Это была эмоциональная фраза, никаких решений за ней не стояло. Вероятно, и этически я был избыточно резок. Думаю, Лев Константинович отреагировал на это. Конечно, в руководстве театром есть очень сложные моменты… Например, есть часть коллектива, с которой я не понимаю, как соприкасаться в работе.

А иногда и в плохой этической форме! Как можно обижаться на руководителя театра за то, что у него свои представления о развитии театра? Мне была высказана претензия, что я в своих интервью заявляю, что выжил в Театре на Малой Бронной только благодаря молодежи. И началось: молодежь — это не Театр на Малой Бронной, у театра есть основа, сердцевина и сущность, и она не в молодежи… Я бы по этому поводу поспорил. Мне кажется, что до моего прихода театр находился в глубокой творческой контузии. Кроме того, я пытаюсь работать и работаю со всеми, кто мне творчески интересен. С кем-то работа получилась, а с кем-то не получилась, потому что я столкнулся с неприемлемым для меня качеством ремесла. Но не могут быть все артисты творчески интересны художественному руководителю. Это же аксиома!

Интересен. И он — в работе… И потом, если бы у нас было нормальное трудовое законодательство, а именно: контрактная система для сотрудников театра — множества скандалов и бунтов просто не было бы. По идее, если артисту не нравится руководитель — он сам должен уйти из театра. А не говорить, что, мол, я здесь проработал всю жизнь и т.д. «Защита великих традиций» в конечном счете — почти всегда защита возможности продолжать служить в театре, не играя и творчески не меняясь десятилетиями.

Пытался… Пытаюсь… Иногда… Но очень часто это заканчивается полным непониманием. Обреченность на сосуществование актеров и режиссера противоречит самой природе творчества. Творческий союз возникает и неизбежно заканчивается, и артисты должны искать другие проекты, других режиссеров, а режиссер либо должен переходить в другой театр, либо искать других артистов взамен тех, с кем творческий роман закончен.

Я думаю, что модель театра-дома себя в какой-то мере изжила. При этом театр-дом — вещь очень временная. Немирович-Данченко давал такому театру максимум 14 лет. Но разве сорок? Разве пятьдесят? А вот вам такой исторический факт: у Товстоногова, когда он пришел в БДТ, было право уволить всех, кроме семерых. Что он и сделал. Заново набрал не только артистов, но все подразделения театра. И возник великий БДТ. На Таганке убрали почти всю прежнюю труппу, чтобы мог прийти Любимов со своим курсом. И был создан выдающийся театр. Попробуйте такое сейчас сделать! Какой поднимется крик о крушении традиций, уничтожении всего святого…

Кто бунтует? Это бунт не творческих людей, а тех, которые хотят защитить то, что было создано до них и не ими

А между тем начиналась его служба в Театре Маяковского очень непросто. Едва он пришел и показал, как круто может репетировать, аксакалы труппы пошли к министру культуры с просьбой оградить их от «этого бесноватого человека». Фурцева выслушала их и сказала: «С вашего позволения, я приглашу сюда Гончарова». В тот же момент он вошел, и она сказала онемевшим артистам: «Другого художественного руководителя у меня для вас нет». Все умылись и пошли работать. А Гончаров к тому времени был зрелый 60-летний человек, ветеран войны, он уже тогда был патриарх. И у него была государственная поддержка. А потому дальше роптать труппа не могла — это было бесперспективно. Но уходили в знак протеста из театра многие, в том числе Евгений Леонов. Они не выдерживали гончаровской властной, агрессивной манеры репетировать. Понимаете, труппа в советское время могла роптать, но не так бурно, как сейчас. Потому что все назначения в театре осуществлялись при непосредственном участии КПСС. И бунт против назначенного партией руководителя означал бунт против решения партии.

У меня несколько потемнело в глазах… Скажу вам честно — я начал продумывать стратегию ухода. Но потом решил: во-первых, тут есть люди, которые в меня верят, которых я бросать права не имею, а во-вторых, у меня подрастают талантливые молодые ребята, и, как бы это страшно для кого-то ни звучало, кого-то из этих ребят я обязательно возьму в театр. Впрочем, некоторые представители старшего поколения труппы, которые выступали против моей творческой политики, сейчас, надеюсь, с удовольствием репетируют в пьесе «Ретро».

Скорее рационалист, а потому прекрасно понимаю, что этот конфликт в сложившихся обстоятельствах надо решать исключительно творчески. Попробовать решить.

Тем не менее, подводя итог нашей беседе, с улыбкой и безответственно заявляю следующее: нравится это кому-то, не нравится, я все равно Театр на Малой Бронной растворю в его будущем — творческой молодежи. Никакого иного пути развития для себя и для театра не вижу. Я понимаю, что и сам в какой-то момент своей жизни окажусь среди людей, которые растворят меня в своем будущем. Но кто-нибудь что-то иное придумал? Это жизнь.

Боюсь (смеется). На бунт и увольнение я вам уже наговорил.