Спасти Одетту

Озеро? Ну, в некотором роде. Ряд больших окон — такие можно увидеть в увлекательном квартале Амстердама, они похожи на вставшую дыбом озерную гладь. В окнах — девушки. Платиново-блондинистые парики, короткие белоснежные курточки из искусственного меха, высокие сапоги на шпильках. И профессиональный взгляд — отстраненный, но мгновенно «включающийся», когда потенциальный клиент хоть на полградуса поворачивает голову. Три года назад шведский хореограф Фредрик Ридман проходил мимо магазина в лондонском Кэмдене, где была выставлена экипировка для таких дам, и ему пришло в голову, что эти глупые меховые куртки, непременный атрибут древнейшей профессии, похожи на лебединое оперение. Он долго крутил мысль так и этак, примеривался к музыке Чайковского, а потом взял и собрал труппу и поставил спектакль, в котором лебеди таки стали работать на улице.

Фредрику Ридману 39 лет, в свое время он танцевал в «Кульберг-балете» (главной компании Швеции, специализирующейся на современной хореографии), а затем тринадцать лет работал в Bounce Streetdance Company, где самой примечательной его постановкой стал спектакль, сделанный по мотивам «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи. Артисты Bounce принимали активное участие в качестве судей танцшоу на местном телевидении, известность росла, но все же, на взгляд хореографа, это были маленькие скандинавские радости. Хотелось рывка, европейской известности, триумфа или скандала. Ну или и того и другого одновременно.

И тут на его пути оказался тот магазинчик в Кэмдене. И в этот небольшой по формату (лебедей всего четверо), но проговаривающий всю положенную по либретто историю спектакль Ридман вложил столько энергии, нахальства и сантиментов, что его гастроль стала одним из важных событий нынешнего европейского летнего сезона — времени, когда по континенту путешествуют не только маленькие труппы, но и гиганты вроде Большого театра.

„  

Лебеди воцарились в окнах и подсели на героин — их заботливо снабжает наркотой затянутый в черную кожу сутенер Ротбарт  

Он добавил к Чайковскому (что звучит в фонограмме) попсу и рэп, а в хореографии скрестил классические па с хип-хопом — и на сцене возник шум большого города, речь большого города, в котором перемешаны языки и способы жизни. Лебеди воцарились в окнах и подсели на героин — их заботливо снабжает наркотой затянутый в черную кожу сутенер, который в классических версиях носит имя злого колдуна Ротбарта. У Ридмана в сюжете нет никакого волшебства — если, конечно, не считать волшебством любовь, из-за которой обычный тусовщик Зигфрид, внезапно поняв, что вот без этой девушки он не хочет жить, попытается выдрать ее из лап сутенера. Ну да, при всех своих шуточках (в момент привычного фуэте — фуэте и происходит, вот только танцовщик вертится на голове в лучших традициях хип-хопа) Ридман сентиментален, как Петр Ильич Чайковский, и как публика ни хихикает — вполне, впрочем, одобрительно — во время спектакля, к финалу ползала таки будет шмыгать носом, потому что безнадежное и отчаянное адажио отвечает мелодии Чайковского не менее, чем его аналог в канонической версии Льва Иванова — Мариуса Петипа.

Еще в спектакле есть снег, явственный образ холода и одиночества, дурацкая вечеринка у Зигфрида (бывший королевский бал) и пять тонн надежды на счастье. Петр Ильич где-то там вздрагивает, но не сердится, а печально улыбается. Что такое недостижимая и невозможная любовь — он знал лучше всех.