#Родное

«Я вернулась в другую страну»

2012.10.05

Дневник Зары Муртазалиевой

«Я вернулась в другую страну». Чеченка Зара Муртазалиева, арестованная по сфабрикованному обвинению 4 марта 2004 года, вышла на свободу через 8,5 лет. За это время в России много чего произошло: в феврале 2006-го президентом Чечни был назначен Рамзан Кадыров, в апреле 2009-го отменен режим контртеррористической операции в республике, в марте 2012-го Владимир Путин в третий раз стал президентом России… Муртазалиева узнавала о переменах из телепередач, в комнате отдыха колонии ИК-13 в мордовском поселке Парца. Отсидев срок от звонка до звонка, она отправилась в Москву, а затем домой, в Чечню. О своих впечатлениях от увиденного на свободе Зара написала в дневнике, который она весь сентябрь вела специально для The New Times

22-3.jpg
Одна из колоний в Мордовии. Сентябрь 2012 г.

3 сентября 2012 года. В 11.30 за мной закрылась дверь КПП колонии ИК-13, где я прожила восемь с половиной лет. Я отбывала наказание по ст. 205 УК РФ (покушение на террористический акт) в Мордовии. Это край лагерей, заборов, потерянных душ и разбитых судеб. И — бесконечно красивого неба.

О Мордовии многие ничего не знают или не хотят знать, а это малая часть нашей общей родины, где, кажется, все дышит какой-то тяжестью и безнадегой. Осужденные, отбывающие здесь наказание, называют Мордовию проклятым краем, а сотрудники колоний считают себя осужденными. Они, как и заключенные, обречены и по большей части несчастны, как и мы. Здесь, в колониях, работают семьями, и работа эта передается по наследству, из поколения в поколение. Порою тюремщики рассказывают завораживающие истории, которые хранит их память и память их родственников. В рассказах сквозят боль и угрызения совести, которую они стараются заглушить: послушать их — они себя почти не отделяют от тех узников.

4 сентября. В шесть утра я вместе с мамой, братом Ильясом и моими друзьями — Зоей Световой и ее двумя сыновьями — сошла с поезда Саранск–Москва на Казанском вокзале Москвы. В первый момент показалось, что все по-прежнему: Москва встретила таким же гулом и шумом, бойким настроением и радужным весельем. Я улыбалась этому городу, мысленно приветствуя его, я видела, что многое вокруг изменилось: появились дома, которых не было раньше, я услышала слова, значения которых не понимала: фейсбук, твиттер, гугл, контакт, айфон, айпод. Эти слова сводили с ума. Я не понимала, на каком языке говорят люди вокруг, не понимала, что за аппараты стоят на улицах: то для оплаты услуг, то для покупки газет… От изобилия непонятных предметов закружилась голова. В какой-то момент показалось, что никогда не смогу войти в русло этой жизни. Взяла себя в руки и потихоньку начала все осваивать.

5 сентября. В Москве познакомилась с теми людьми, которых знала заочно много-много лет — по письмам и рассказам мамы на свидании: была в «Мемориале», в комитете «Гражданское содействие», встречалась со Светланой Ганнушкиной, которая помогала мне все эти годы, с другими людьми. В «Мемориале» подарили ноутбук, и я стала знакомиться с фейсбуком, но интернет не затянул меня в свои сети: я очень истосковалась по живому общению.


Я все еще нахожу очень странным, что не нужно жить по режиму. Странно, что нет проверок и зарядок, отбоя на сон и побудки. Нет ничего из той жизни, кроме памяти о ней. Эта память сопротивляется моему желанию забыть


Я все еще нахожу очень странным, что не нужно жить по режиму, вставать в 6 утра и ложиться в 10 часов вечера. Странно, что нет проверок и зарядок, отбоя на сон и побудки. Нет ничего из той жизни, кроме памяти о ней. Эта память сопротивляется моему желанию забыть.

Хочется помочь друзьям, которых оставила там, очень хочется их снова увидеть. И еще одна мысль постоянно зудит: так много лет, вычеркнутых чьей-то рукой из моей жизни.

22-1.jpg
Зара Муртазалиева в родном доме с соседями. Станица Наурское, сентябрь 2012 г.

13 сентября. Я — в поезде Москва–Грозный с мамой и братом Ильясом. Вспомнила старые, грязные вагоны из прошлого, озлобленных проводниц, которым по нескольку месяцев не выплачивали зарплату. Сейчас меня встречали очень милые и обаятельные женщины в отглаженной, чистой униформе. Они знали свое дело и заставляли меня удивляться каждый раз, когда подходили и интересовались, все ли хорошо, не нужно ли нам дополнительное одеяло, а то можно замерзнуть ночью, удобно ли нам, не нужно ли нам еще чего-нибудь.

Направилась в уборную… Для многих это абсолютно естественно: найти в туалете мыло, бумажные полотенца, туалетную бумагу, но девять лет назад в поездах Москва–Грозный о таком и помыслить было невозможно.

Все другое. Другие пассажиры. Помню уставших, измотанных, тучных женщин с клетчатыми баулами, набитыми дешевым китайским товаром, который они продавали в Чечне подороже. И на вырученные жалкие копейки пытались прокормить свою семью.

14 сентября. Смотрела в окно. Появилась проводница и начала предлагать различные товары. «Рынок на колесах?» — спрашиваю. Она рассказала, как устроена ее коммерция. Я включила диктофон на подаренном в Москве айфоне. Это очень интересная история о поборах, о взятках, о торговле в поездах, о том, кому это нужно. Может быть, когда-то напишу об этом.

15 сентября. В 4.30 утра приехали в Чеченскую Республику. На вокзале встречают близкие, родные сердцу люди. Что может испытывать человек, который много лет был лишен общения с родственниками? Тоска, любопытство, но сильнее всего страх, что у нас не будет общих тем, что могу быть непонятой, неуслышанной, что меня не было в их жизни много-много лет, они могли отвыкнуть от меня, ведь выросло целое поколение, которое знает обо мне только по рассказам. Схожу с поезда и оказываюсь в объятиях дяди. Его слезы смешиваются с моими. Это момент, когда мужчине не стыдно плакать, а мне больше не нужно быть сильной. А потом все как в тумане — меня передают по кругу: объятия тети, сестер, опять сестер, объятия старшего двоюродного брата и снова слезы. Чувствую, ноги становятся ватными.

Люди оборачиваются, никто не понимает, что происходит, родственники оглядывают меня с ног до головы. Все как будто не со мной, все как во сне. Кажется, сейчас проснусь от крика «подъем».

Но нет, чудо продолжается: все ведут себя так, будто я была в отъезде всего два дня.

Рассаживаемся по машинам, мне рассказывают о переменах в Чечне, о том, что происходило без меня. Мне почти все равно, я мало знаю тех людей, о которых они говорят, просто наслаждаюсь тем, что я среди родных, что чувствую себя защищенной.

Едем по Наурскому району, и я его не узнаю. Повсюду — огромные фотографии двух президентов — России и Чечни, ровные дороги, детские площадки, новая мечеть, центр района сверкает огнями. На площади — фонтан, отремонтированные административные здания, стадион, вокруг чистота. Новые, одинаковые заборы у многих домов, спрашиваю: почему? Оказывается, был День района и по программе президента малоимущим семьям поставили заборы, поменяли крыши.

Мы едем к моим дедушкам и бабушкам, они ждали, молились, боялись не дожить до этого дня. Дождались. Обнимаю родных стариков, вновь очень остро осознаю, как долго я была лишена их любви, заботы, их самих.

22-2.jpg
Ахмад Муртазалиев, дедушка Зары. Станица Наурское, сентябрь 2012 г.

Едем домой к нам, я уже знаю, что там молодежь накрывает стол, подогревает еду. Подсчитываю, сколько же было самым маленьким из моей родни и сколько им сейчас. Прихожу в ужас: им должно быть по 19–20 лет. Паника: они придут, и я буду с ними знакомиться заново. У дома толпа — мои братья, сестра и снова — объятия, объятия, объятия и слезы.

Кажется, что это сон, но вот мы заходим в дом, который снился мне столько лет. Дом, где прошло детство, где было столько смеха, радости, праздников. Тогда никто и вообразить не мог, что будет столько слез, что все надолго забудут про веселье и радость, что мы будем разлучены, умрет отец, меня посадят.

Три дня застолья. Это не сон, это реальность. Я дышу ею, я люблю всех. Я люблю весь мир.

19 сентября. Еду в Грозный. Не была там больше девяти лет. Последнее, что помню, — разбитый и разрушенный город, брошенный к ногам тех богов, которых почитали и которым поклонялись тогда. Где эти боги сейчас?

Я вышла в Грозном возле красивейшей мечети. Передо мной — город, восставший из золы и пепла. Кругом высотки, «Грозный-Сити», красивые проспекты, улицы. Гуляющая молодежь. Самое главное, что вижу, — это жизнь. Глядя на детей, играющих на детских площадках, я была счастлива: они видят мирное небо и не видят военной техники, людей в форме, блокпосты, взрывы. Надеюсь, они будут ценить мир, любить других царей, жить по другим правилам, никогда больше не будут лишены детства. Мне хотелось спросить у проходящих людей: что изменилось в их жизни, счастливы ли они, какое оно, это счастье людей, познавших столько несчастий? Мне хотелось спросить, изменились ли они вместе с этим городом.


Я поняла, что мой старый любимый город Грозный стерт с лица земли, тот город, который чувствовал и страдал вместе с нами, остался только на старых фотографиях, в нашей памяти и в нашем сердце. Я любила его, я знала, что никогда не смогу ему изменить


Я шла и думала: когда же я смогу полюбить этот город, когда я почувствую, что это мой город, что он живой, что он дышит и это не иллюзия. Я не узнавала ни одной улицы, ни одного проспекта. У этого города не было прошлого. Было только настоящее и будущее. Это город нового подрастающего поколения.

Я поняла, что мой старый любимый город Грозный стерт с лица земли, тот город, который чувствовал и страдал вместе с нами, он остался только на старых фотографиях, в нашей памяти и в нашем сердце. Я любила его, я знала, что никогда не смогу ему изменить.

Потом была встреча в редакции журнала «Дош». Там презентовали книгу Зои Световой «Признать невиновного виновным». В этой книге она написала о моей истории. Там было много народа, местные СМИ, правозащитники. Все говорили добрые слова, кто-то оправдывался, что не оказывал мне поддержку, еще что-то говорили, но я не слышала: экскурсия по Грозному выбила меня из колеи. Оживилась только тогда, когда мне показали молодого парня, сказав, что он работает в местных органах. Он пришел на презентацию, сел в углу и старался, чтобы на него никто не обратил внимания. Я все понимаю: это его работа — ведь я вернулась из колонии, где сидела по террористической статье.

Но как-то неумело, топорно работают, неумело прослушивают телефон, неумело следят. Так же неумело, как и сажали. А впрочем, я к ним уже привыкла.

Позже была встреча с Умаром Джумалиевым из аппарата уполномоченного по правам человека Чечни. Долго говорили, обсуждали проблемы. Умар пообещал восстановить на работу моих родственников, уволенных после моего ареста. А еще заверил, что поможет двум чеченкам, которые остались сидеть в ИК-13, которым там очень тяжело.

Для себя ничего не просила, просто была счастлива от того, что я свободна. Выступила моя мама, она рассказала, как трудно быть матерью заключенной. Пока она разговаривала с Умаром, я думала о том, как часто мы говорим об узниках совести, политзаключенных, о простых заключенных, но как мало говорим о матерях, отцах, которым приходится трудно. Кто из нас больше узник? Те, кто за решеткой, или их родные, что не спят по ночам, молятся и плачут в подушку. Не они ли в большей степени арестанты?

Еду в гости к знакомой журналистке. Сидим в маленькой кухоньке и при тусклом свете вспоминаем старый Грозный. Говорим о том, о чем можно говорить только в кругу близких друзей, не боясь, что на тебя донесут. Потом приезжают журналисты РЕН ТВ и мы едем домой, в Наур. Все как всегда — застолье, слезы, смех, и — какая-то неловкость во всем этом. Я поняла, откуда исходит напряжение: мои родные, которые ждали меня, хотели получить ту, прежнюю 20-летнюю Зару. А к ним вернулась повзрослевшая 29-летняя женщина с историей, которую хотят узнать чужие люди, рассказать о ней по телевидению. Мы на ощупь идем друг к другу, очень аккуратно рассказываем о взаимных проблемах, очень осторожно делимся друг с другом секретами. Но я знаю, что часть себя оставила там, в далекой и чужой Мордовии.

22-4.jpg
Центральная мечеть имени Ахмата-хаджи Кадырова и комплекс высотных зданий «Грозный-Сити». Грозный, сентябрь 2012 г.

21 сентября. Решилась уехать из Чечни. В 8 утра загрузила чемоданы в такси и поехала в аэропорт. Зарегистрировалась, сдала багаж. Рядом плачет женщина с детьми. Вспомнила слова бабушки, что перед дорогой нельзя плакать. У меня был билет на 14-е место, а когда я поднялась на борт самолета, оказалось, что в самолете только 13 мест. И 13-е — как раз мое.

Это число меня преследует. Я приехала 13 апреля в 13-й регион — в Мордовию. В ИК-13. Меня распределили в 13-ю бригаду. Я не суеверна. Но не люблю это число.

Усаживаюсь на свое место, надеюсь на удачный полет. Но через час объявляют: вынужденная посадка в Волгограде. Как после этого не быть суеверной?

Через пару часов, с боем, нас пересаживают на другой самолет. И вот я снова в Москве. Прилетела туда, где девять лет назад начался мой долгий путь скитаний…




Shares
facebook sharing button Share
odnoklassniki sharing button Share
vk sharing button Share
twitter sharing button Tweet
livejournal sharing button Share