Коммунисты хвалились, что войны прекратятся вместе с капитализмом, что социалистические государства никогда не будут враждовать между собой. И солгали, как всегда. Не знаю, может быть, эмпириокритицизм и закончился в 1917 году, однако империализм никуда не делся.
Три года существовала социал-демократическая Грузия с меньшевистским правительством, и вот в 1921-м ее прибрала к рукам большевистская Россия, обещавшая свободу самоопределения угнетенным народам (одна из причин победы в Гражданской войне).
Сталинский СССР рассорился с маоистским Китаем и титовской Югославией.
С Восточной Европой было еще хуже. Сначала понадобилось усмирять Восточный Берлин, то есть ГДР, потом стала волноваться Польша, а в 1956 году пришлось подавлять в Будапеште уже настоящее восстание, потому что мадьяры — не кролики, и они недешево отдали свою свободу. Выяснилась одна маленькая деталь: братья по соцлагерю (концлагерь улучшенной планировки) хотят жить не при голодной диктатуре, а как они привыкли жить до войны. Венцом братских отношений в Варшавском договоре можно считать анекдот о польском вкладчике, который все беспокоился о своем вкладе и задавал кучу вопросов типа: а если ваш банк прогорит? а если Госбанк прогорит? Клерк, думая его успокоить, говорит, что, мол, за наш Госбанк отвечает СССР. Последняя часть диалога выглядит так: «Ну а если Советский Союз прогорит?» — «Неужели, пан, вам на такое святое дело своей тысячи злотых жалко?»
В 1948 году СССР уже «зачищал» ЧССР, устроив «младшему брату» серию процессов а-ля 1937 год. Честный офицер Свобода и честный социалист Дубчек не были антисоветчиками, как Гавел. Они искренне верили в гласность, перестройку и «социализм с человеческим лицом». Дубчек дал интеллигенции высказаться, и она наговорила такое (гораздо больше «2000 слов»), что «чешским товарищам» только и оставалось, что успокаивать «советских товарищей» незыблемостью Варшавского договора и своего социалистического выбора. Я хорошо помню то время. Вокруг несли какую-то чушь о 20 немецких дивизиях, приготовившихся перейти чехословацкую границу, и если «мы» не будем первыми... Наша интеллигенция, юное диссидентское движение, наиболее продвинутые студенты (вечные 5%) замерли, особенно после Черны-над-Тиссой. Мы понимали: они уходят, и радовались, как гуси с птичьего двора пролету диких гусей; пусть хоть кто-то поживет, раз нам не суждено. Но КГБ знал больше нас! Они раньше Солженицына поняли: советская власть не может реформироваться, она попросту сгинет.
И они сделали это, и сделали подло, с круговой порукой: гэдээровские танки, болгарские танки... Не только СССР, но и еще четыре «братика». Полная солидарность: душим друг друга по очереди. И вранье, что не было крови: немецкие танки стреляли по пикетчикам, чехословацкие студенты под советские танки ложились.
Сегодня все знают про героическую семерку 25 августа на Красной площади, восстановившую старую традицию поддержки польских восстаний честными русскими людьми и офицерами, отказывавшимися вешать повстанцев. 1830, 1863 и 1968 годы связал общий лозунг «За вашу и нашу свободу!»
Другая ассоциация будет куда менее лестной. 1938-й и 1968-й, Мюнхен и Прага. Запад опять не вмешался. Чехословакию отдали сначала Гитлеру, а потом — Брежневу. Не станет ли 2008-й новой вехой предательства, не отдадут ли Путину Грузию?
Все поняли тогда, в 1968-м: социализма с человеческим лицом не бывает и не может быть. У тоталитаризма (одна из разновидностей которого — социализм) — мурло. Беспощадное и бессмысленное, как танк.
