#Интервью

Как отслеживают «политических»

2025.12.24 |

вопросы: Евгения Альбац*

О технологии репрессий The New Times рассказал российский предприниматель Григорий Кунис, убежавший от диктатуры


Григорий Кунис. Фото: PhotoXPress.ru

 
Евгения Альбац*:
25 июля 2025 года вас задержали, отправили в СИЗО и предъявили обвинение по статье 282.3 часть 1 Уголовного кодекса Российской Федерации. Это «финансирование экстремистской деятельности», до 8 лет лишения свободы. Вы сами заявили в суде, что переводили деньги Фонду борьбы с коррупцией**, потому что считали правильным это делать, потому что вам нравились расследования Алексея Навального***. Но совершенно чудесным образом суд, несмотря на требование обвинения, присудил вам штраф в 350 тысяч руб­лей, и вас выпустили из-под стражи, если я правильно помню, в зале суда. Прокуратура тут же подала апелляцию, как они это обычно делают. Такая же история произошла, например, с Борисом Кагарлицким*, очень известным политзеком и левым политиком. На апелляции Кагарлицкого отправили в колонию. Было понятно, что вам грозит ровно то же самое. Вы не стали ждать, когда вас отправят в колонию, перешли границу и сейчас находитесь вне пределов Российской Федерации. Вот такое краткое изложение этой истории.

Теперь я хочу вас подробно расспросить. Как случилось, что у чекистов появилась информация о ваших переводах ФБК? И за какой период времени они имели эти транзакции?

Григорий Кунис: Все достаточно просто. Моя ситуация в этом плане типичная для всех дел, которые сейчас возникают и будут возникать. Им каким‑то образом удалось найти merchant ID, то есть некий цифровой идентификатор на страйпе, в интернете. Страйп — это платежная система. У Тинькова, например, есть платежная система Cloud Payments. Есть платежная система МИР, и так далее. То есть платежных систем много. Stripe одна из широко развитых коммерческих систем в Америке.
 

ФСБ ничего не надо доказывать, российская правоохранительная система примет достаточно притянутые за уши доказательства


Евгения Альбац: То есть у них хостинг находится за пределами РФ?

Григорий Кунис: Да, но это неважно. Stripe просто имеет хорошую систему для небольших и средних компаний, которая позволяет быстро установить возможность принимать платежи. Там очень простая интеграция. Проблема для ФБК оказалась в том, что российских мерчантов, то есть мерчантов с потенциально российскими корнями там очень-­очень мало. Поэтому фактически больше половины базы в страйпе, которые идут с платежами из России, связаны с ФБК. Эту базу скачали, вычислили, где больше всего одинаковых merchant ID. Это достаточно открытая информация, там даже, наверное, и хакинга особенно не нужно. И вот они получили этот идентификатор. Там, естественно, не написано, что это ФБК, это просто некая организация в Америке. Но ФСБ же сильно не надо доказывать, российская правоохранительная система примет достаточно притянутые за уши доказательства. В апреле этого года они выяснили, что с такого‑то счета были платежи в ФБК на 3,5 тысячи руб­лей. 7 платежей по 500 руб­лей с августа 21‑го по февраль 22‑го. Они возбуждают уголовное дело. Через месяц выявляют через запрос банку, кому принадлежит этот счет и что этим владельцем являюсь я, Григорий Кунис. После этого объявляют меня подозреваемым. Уголовное дело ведется не на «неустановленное лицо», а конкретно на меня. Ровно по этой же схеме работают и все остальные дела, ну или большинство дел, связанные с донатами ФБК.
 

Доказательства для суда

Евгения Альбац: А вы понимали, когда переводили деньги, что вас могут так легко вычислить?

Григорий Кунис: Ну, я понимал, что это не скроешь... Но я был уверен, что нет юридической связи, это же абсолютно другая организация, которая не имеет никакого отношения к ликвидированной. Более того, если компания ликвидирована, организация ликвидирована, то она априори не может принимать деньги. Все, ее нет, не существует. Я-то плачу не ей, а некоему другому юридическому лицу. Даже если есть совпадения в названии, это абсолютно разные юридические лица, которые не имеют друг к другу никакого отношения. Они существуют в разном юридическом поле, в разном законодательстве. Ни одна не учреждала другую.

Евгения Альбац: То есть в нормальном суде, если бы чекисты принесли эти данные, то нельзя было бы доказать, что компания, которой вы переводили деньги, и ликвидированный Фонд борьбы с коррупцией это одно и то же лицо? Тем не менее чекисты предъявили это в суде. И ваш, наверное, адвокат сказал: ребята, а какое отношение все это имеет к Фонду борьбы с коррупцией?

Григорий Кунис: Мы обсуждали это. Да я же не мальчик, я понимаю, что... Я читал экспертизу, она сделана на уровне младшего школьника, когда результат подгоняется под задачу.

Евгения Альбац: А кто делал экспертизу?

Григорий Кунис: Ну, какие‑то... Вы знаете, как у нас иногда делается экспертиза. Да и какая разница? Если так называемый эксперт зависит от государственной машины, то он сделает все что надо.

Евгения Альбац: Почему вы решили в суде признать, что переводили деньги на нужды Фонда борьбы с коррупцией?

Григорий Кунис: Потому что это наилучшая стратегия выхода из этой ситуации. Если бы я отрицал вину, то вообще не было шансов рассчитывать на штраф. Вы же знаете, как работает наша судебная система. Ничего доказать невозможно. Просто если ты признал вину, это смягчающее обстоятельство, а если ты отрицаешь вину... Мы вот обсуждали — полное или частичное признание вины? Решили, что надо полное, потому что если частичное... Это отягчающее обстоятельство, которое сильно снижает шансы получить штраф, который предусмотрен законом по этой статье.

Евгения Альбац: А вы действительно сказали, или это уже миф, что вы перечисляли деньги ФБК, потому что считали расследование Алексея Навального о коррупции делом хорошим для страны?

Григорий Кунис: Я сказал, что они делали свою работу очень профессионально. Я как журналист оценивал эту работу как очень высокую и своим руб­лем голосовал за их профессиональную работу.
 

Я как журналист всегда дистанцировался от политики. И я из этого исходил — что я не пытался оценивать деятельность ФБК с точки зрения политики. Я оценивал исключительно с профессиональной точки зрения


Евгения Альбац: И какая была реакция, во‑первых, судьи, во‑вторых, прокурора?

Григорий Кунис: Судью это устроило. Это понятная мотивация. Ну, я подчеркнул при этом, что я как журналист всегда дистанцировался от политики. Это честно. У меня ДНК такое, от управления журналистскими коллективами, что политикам нельзя доверять. Никаким. Нужно правильно задавать им вопросы, но относиться к ним как к неким объектам, о которых нормальное СМИ должно писать как можно более объективно. И я из этого исходил — что я не пытался оценивать деятельность ФБК с точки зрения политики. Я оценивал исключительно с профессиональной точки зрения. Я также подчеркнул, что я даже своих конкурентов иногда поддерживал, потому что считаю, что плюрализм мнений и разные точки зрения — это очень важно.

Евгения Альбац: И вы получили штраф 300 тысяч руб­лей.

Григорий Кунис: Я получил штраф 500 тысяч руб­лей, который был снижен до 350, потому что я отсидел 4 с лишним месяца в СИЗО.

Евгения Альбац: Согласитесь, это невероятная ситуация, что в России, где сажают вообще ни за что, вдруг человека, который честно признается в том, что считает антикоррупционные расследования ФБК хорошей профессиональной работой, выпустили из тюрьмы. Они же понимают, что это даже страшнее, чем многие другие случаи, потому что вы человек, который идейно поддерживает то, что делал и делает ФБК.

Григорий Кунис: По статистике, большинство приговоров в первой инстанции сейчас заканчиваются штрафами. Исключением является город Москва, где больше половины судебных дел по этой статье, по аналогичным кейсам, в первой инстанции заканчиваются тюремным сроком. Но в апелляции уже ситуация похуже будет.

Евгения Альбац: То есть в апелляции чекисты своего добиваются, и человек уезжает в лагерь, так?

Григорий Кунис: Ну, как правило, да. Но у меня нет статистики.
 

Прелюдия к Крестам

Евгения Альбац: Расскажите, как вас задержали.

Григорий Кунис: Я был на даче с семьей в 120 километрах от Петербурга. В 8 утра раздается звонок. Я еще сплю, я еще не успел встать. Мне говорят: мы из полиции приехали по делу финансирования экстремистской деятельности. Я даже не сразу услышал эти слова. Думаю, вот мошенники обнаглели, в 8 утра начинают звонить. И говорю: что вы мне лапшу на уши вешаете? Говорят, выгляните в окно, мы стоим у ваших ворот. Ну ладно, встал, выглянул, действительно стоят. Я понял, что дело посерьезнее, чем мошенники. Оделся, пошел к ним. Они стали бумажку показывать.

Евгения Альбац: А как они представились?

Григорий Кунис: Оперуполномоченный ОБЭП из Петроградского района, фамилию я даже не запомнил, какая мне разница.

Евгения Альбац: Отдел по борьбе с экстремизмом, понятно.

Григорий Кунис: Нет, по экономическим преступлениям, ОБЭП.

Евгения Альбац: То есть вы думали, что что‑то случилось с вашей фирмой?

Григорий Кунис: Ну, сначала. Но потом я понял, что они говорят о финансировании ФБК. Я все понял. Я, конечно же, задумывался, читая новости про то, как того осудили, этого осудили, здесь арестовали, здесь новое дело возникло. Я, конечно же, знал, что это опасная штука. Но почему‑то был уверен, что я платежи делал до этого опасного периода. То есть я переводил донаты ФБК много-­много лет. При этом небольшими суммами. И был уверен, что мои платежи уже не попадали в опасный период. Память иногда играет злую шутку с людьми, я даже не стал проверять, настолько был уверен, что у меня были такие платежи в оный период. И не предохранялся совершенно по этому поводу.

Евгения Альбац: А вы знали уже, что чекисты подобрали ключики к страйпу? Об этом уже писали в интернете?

Григорий Кунис: Конечно, знал. Платежи страйп начинались с августа 2021 года. До этого платежи шли по другой системе. То есть если бы я осознал, что я делал платежи начиная с августа 2021 года, я бы знал, что ко мне подберутся. Вообще бы не сомневался ни секунды.

Евгения Альбац: Итак, вас сажают в машину, отвозят — куда, в Кресты?

Григорий Кунис: Нет, сначала меня отвезли на обыск в мою квартиру в Петербурге, потом в следственное управление Петроградского района. В квартире был первый допрос. Соответственно, через два часа второй допрос уже в следственном управлении. Дальше следователь говорит, теперь нужно согласовать меру пресечения: либо подписка <о невыезде>, либо запрет определенных действий, либо еще что‑то. Через полчаса каких‑то дозвонов он зовет нас с адвокатом в кабинет и говорит — у меня плохие новости для вас. Главное следственное управление потребовало закрыть.

Евгения Альбац: И куда вас отправили?

Григорий Кунис: Сначала отправили в изолятор временного содержания в этом же здании. Потому что на следующий день должен состояться суд по мере пресечения. Арест то подтверждают, то не подтверждают. Дело должно рассматриваться здесь же, в Петроградском районе, по месту совершения преступления. Как бы оно из дома происходило, а я живу в Петроградском районе. Ночую в ИВС, на следующий день суд подтверждает меру пресечения по запросу следователя, меня отвозят обратно в ИВС: суд был в пятницу, в пятницу уже не увезти, в субботу и воскресенье конвоирования нет, поэтому меня отвезли в Кресты только в понедельник.
 

СИЗО: полезный опыт

Евгения Альбац: Когда мы договаривались об этом интервью, вы мне очень интересно рассказывали о том, что в СИЗО было полезное в известной мере сидение, потому что вы много узнали о том, как идет цифровая слежка. Правильно я понимаю, что в сегодняшней России любой перевод денег отслеживается, что ничего сделать так, чтобы не увидели и не узнали чекисты, невозможно.

Григорий Кунис: Невозможно, но это уже достаточно давно. В СИЗО были другие откровения — о крайне эффективной на сегодняшний день системе распознавания лиц.

Евгения Альбац: По камерам?

Григорий Кунис: Да, по камерам наружного наблюдения. Я встречал людей, которые много лет были в розыске, их не могли найти. В конце прошлого года обновили систему распознавания лиц. Человек приехал буквально на один день в Петербург, его тут же арестовали. Другой пример, просто чтобы люди понимали масштабы слежки. Мужчина примерно моего возраста, работал в Петербурге, на подсобных работах. Он находит банковскую карточку, таскает две недели с собой, ничего не делает. Потом решает — попробую в метро оплатить. Оплачивает маленькую сумму. Потом еще и еще. В общей сумме он сделал за несколько дней платежей в магазинах и в метро на 8 тысяч руб­лей. И после этого благополучно уезжает в свой родной Петрозаводск. В Петрозаводске через две недели после переезда он идет в магазин, а на выходе из магазина на него налетают полицейские, скручивают руки и в автозак. Они его берут, не проверяя никаких документов, везут в СИЗО, и он оказывается в Крестах в Петербурге, по месту совершения преступления. То есть они вычислили буквально за две недели, что это за человек, что он в Петрозаводске, что он в данный момент находится в магазине. И им даже не надо проверять его личность. Они знают, что это он. Его без всяких документов сажают в СИЗО. Так это сейчас работает.

Евгения Альбац: Почему таким образом нельзя бороться с телефонными мошенниками, которые выманивают деньги у людей?

Григорий Кунис: Они ловят курьеров, которые приходят за деньгами. Я минимум десяток курьеров в СИЗО вычислил. Их как раз ловят на раз-два. В основном это молодые ребята, 18–20 лет, их нанимают как бы официально. Они, конечно, дураки, считают, что им по 30 тысяч в день платят просто так, что они могут заработать столько за честную работу.

Евгения Альбац: А что они делают?
 

Курьеров, которые приходят к обманутым пенсионерам за деньгами, ловят на раз-два. Вычислить же реального мошенника невозможно


Григорий Кунис: Они приезжают к вот этим обманутым, как правило, пожилым людям. Забирают у них деньги, отвозят либо в банкомат, либо сдают в какое‑то условное место. Потом так называемые дроперы по цепочке передают деньги. Засвечивается в этой ситуации лицо только курьера. Их ловят на раз-два прямо на улице.

Евгения Альбац: Ведь эти же курьеры, наверное, от кого‑то получают задания?

Григорий Кунис: Все электронным способом, без личного контакта. Через Телеграм, например, их вербуют. Конечно же, аккаунты все левые-­перелевые. Вычислить реального владельца невозможно. И вот эти ребята просто везут, условно, миллион руб­лей, оставляют себе какую‑то сумму, остальное кладут в нужное место.

Евгения Альбац: Следователи же могут у них спросить про это нужное место?

Григорий Кунис: Ну, к тому моменту, когда там появляется следователь, это место уже абсолютно пустое. Если это карта, тоже пустое. Потому что деньги перечисляются по цепочке и снимаются через какой‑то банкомат, и фиг ты поймаешь реального человека, который является организатором. То есть ни одного организатора этой схемы в СИЗО нет. А курьеров полно. Дроперы, которые дают свою карту для перегонки, иногда тоже попадаются. Но у них функция только отдать карту, они получают с этого только некую комиссию.
 

У оппозиции шансов нет

Евгения Альбац: Если такая цифровая слежка, то получается, что никакую оппозиционную деятельность в России вести нельзя?

Григорий Кунис: Реально невозможно. Ну, потому что все очень-­очень прозрачно. Не знаю, может быть, «Сигнал» не отслеживается, потому что там есть шифрование на уровне устройства. Вы сменили устройство, и ваша прошлая переписка пропадает вместе с телефоном. Но все остальное... Телеграм абсолютно прозрачен, кроме, может быть, секретных чатов. То, что под замком идет. Про WhatsApp не знаю, не могу сказать.
 

WhatsApp слишком большая система. Ни одна система не может переработать такое колоссальное количество информации. У спецслужб ресурсы большие, но не настолько, чтобы отследить вообще все


Евгения Альбац: А почему тогда они блокируют WhatsApp или грозятся заблокировать Telegram, если они могут за этим следить? Мне казалось, что чекисты не будут перекрывать YouTube, потому что для них это форма слежки. Значит, они не уверены в том, что могут отслеживать?

Григорий Кунис: WhatsApp слишком большая система. Это десятки миллионов сообщений в день. Ни одна система не может переработать такое колоссальное количество информации. Да, у них ресурсы большие, но не настолько большие, чтобы отследить вообще все. Почему банковские транзакции легче? Там масштабы все‑таки не такие большие, как в коммуникации — это одна, две, три в день на одного человека. Это абсолютно другие масштабы деятельности.
 

Словопреступления

Евгения Альбац: Судебная система России начала использовать такой термин, как «длящееся преступление». Если вы когда‑то что‑то написали или у вас была какая‑то статья, например, интервью с Алексеем Навальным на сайте «Нью Таймс», и это было 10 или 15 лет назад, это совершенно неважно. К вам пристают, вас штрафуют. Мы вот так получили штраф на 23 миллиона руб­лей. Потому что они говорят: это началось в прошлом, но это же продолжается, это находится все равно в доступе в интернете. Google помнит все.

Григорий Кунис: Если мы говорим про архивы, то это не «длящееся преступление». Но если в фейсбуке**** у меня были публикации, которые могли быть признаны экстремистскими или поддержкой экстремизма, я их был вынужден удалить, чтобы не попадать под «длящееся преступление». То есть если я сегодня продолжаю держать эту публикацию, которую сделал 10 лет назад, это значит, что я и сегодня ее публикую. Она же доступна на моей странице. Это длящееся преступление с точки зрения логики юриспруденции, как бы это ни было неприятно нам с вами. Поэтому я такие вещи, конечно, удалил.

Евгения Альбац: Нельзя называть длящимся преступлением мнение, которое вы изложили 10 лет назад. Это слова! Это не действие! Вы хотите сказать, что за слова можно сажать? Это не закон, это беззаконие. Также как признавать законом 58‑ю статью сталинского уголовного кодекса — с этой точки зрения миллионы людей, которые были расстреляны, если формально следовать логике юриспруденции, о которой вы говорите, были расстреляны правильно, потому что они занимались антисоветской деятельностью.

Григорий Кунис: Нет, неправильно. Тем не менее я снял из фейсбука свои антивоенные надписи, когда приняли закон о фейках. Я не хотел идти в тюрьму.

Евгения Альбац: Понятно. Но это значит, что никакое сопротивление режиму невозможно. Это идеология подчинения бесправной, абсолютно бессудной и неправомерной власти, во главе которой находится человек, который нарушил Конституцию Российской Федерации, потом отменил эту Конституцию, совершил то, что мы называем autogolpe, самопереворот. Вся эта система абсолютно вне права, юриспруденции, закона.

Григорий Кунис: Я с вами согласен, что это законы несправедливые, их не должно существовать. Но сейчас они являются законами.

Евгения Альбац: Они не являются законами, потому что они нарушают Конституцию.

Григорий Кунис: Но в тюрьму по ним сажают.

Евгения Альбац: А люди, с которыми вы сидели, это в основном была уголовка? Там же не политические сидели с вами?

Григорий Кунис: Очень мало, буквально единицы.

Евгения Альбац: Что они думают о вой­не, о путинском режиме?

Григорий Кунис: Большая часть просто не задумывается, отрешается от этого. Еще примерно такая же часть — жертвы пропаганды, они поддакивают телевизору. И для меня было безумно сложной психологической штукой не комментировать их высказывания. Иначе я имел шансы получить еще одну уголовную статью уже о фейках. Там была чушь полная, было очень сложно сдерживаться.

Евгения Альбац: Вы подтвердили мое опасение, что никакое реальное сопротивление в сегодняшней России невозможно.

Григорий Кунис: С моей точки зрения, нет.
 

Бегство на свободу

Евгения Альбац: Мне кажется, вам повезло, что вам присудили штраф?

Григорий Кунис: Однозначно повезло.

Евгения Альбац: Почему тогда вы решили уезжать из России?

Григорий Кунис: Я понимал, что в апелляции мой приговор не устоит. А сидеть я точно не хочу. Страх оказаться там, где я был несколько месяцев, настолько сильный, что я был готов уехать буквально с легким рюкзачком, парой сменного белья и с очень небольшим запасом денег. Все кинуть ради свободы и безопасности.

Евгения Альбац: А у вас разве паспорт зарубежный не отобрали при обыске?

Григорий Кунис: Я не знаю, каким‑то чудом мне вернули и израильский паспорт, и российский загранпаспорт. Это опять какое‑то чудо случилось.

Евгения Альбац: Это после решения суда?

Григорий Кунис: Нет, еще в процессе. После того как следствие закончилось, следствие возвращало изъятую технику в компанию, которую я возглавлял. Потому что там был обыск, искали следы, не связано ли мое финансирование ФБК с деятельностью компании, конечно же, ничего не нашли. Следствие закончилось, технику вернули, и также вернули мои паспорта, что нас с женой, конечно, удивило. Ну, мы порадовались.

Евгения Альбац: А вас вербовать не пробовали?

Григорий Кунис: Нет.

Евгения Альбац: То есть даже никаких подходов не было вербовочных?

Григорий Кунис: Нет, нет. Меня пробовали вербовать в 88‑м году, когда я был одним из организаторов протестов против военной кафедры в университете. Но, видно, они там какую‑то галочку поставили, что это бесполезно, и с тех пор меня не трогали.

Евгения Альбац: Вы не видели за собой слежки до ареста? А сейчас, когда вы уходили?

Григорий Кунис: Нет, не было. Я, конечно, проверил. Я принял меры предосторожности, я знаю, как это проверять.

Евгения Альбац: А что теперь будет с вашим бизнесом?

Григорий Кунис: У меня его уже нету. Потому что партнер воспользовался ситуацией и увел бизнес на свои компании. Но он не только меня кинул, он всех миноритариев кинул. То есть всех, кто имел маленькие доли, он по борту пустил. У меня был опцион на 10% компании. Я никоим образом им воспользоваться не могу, потому что компания сейчас условно банкрот, там нет никаких финансовых потоков, нет никаких контрактов, нет ПО, самое главное, которое является основным активом.

Евгения Альбац: А вы не хотите назвать человека, который вас обокрал?

Григорий Кунис: Роман Яворский.

Евгения Альбац: Роман Яворский вас обокрал, когда вы сидели в СИЗО.

Григорий Кунис: Не только меня. И брата моего, и сотрудников компании, которые имели опционы, инвесторов в iGoods. Он всех обманул. Цинично воспользовался ситуацией. Тех людей, которые должны были конкретные действия предпринимать по переводу всех контактов, он убедил, что нас сейчас закроют из-за экстремизма, надо все срочно переводить. Люди поверили ему, все сделали, как он сказал. Хотя часть людей как раз были держателями опционов, и они должны были тревогу бить. Но они ничего не предприняли, в панике совершили эти действия и тоже остались с носом.

Евгения Альбац: А Роман Яворский продолжает бизнес, который он у вас и у других украл. Обанкротится он на этом бизнесе.

Григорий Кунис: Я не сомневаюсь.

Евгения Альбац: Такие вещи не прощаются. Люди, которые имеют какие‑либо дела с Романом Яворским, должны знать, что с ворами иметь дело нельзя. А красть у тех, кто сидит — это уже полный низ.

Григорий Кунис: С ним точно не стоит иметь дела.
 

Когда я вернусь

Евгения Альбац: Как вы полагаете, вы когда‑­нибудь вернетесь в Россию? Вообще такой шанс есть?

Григорий Кунис: Думаю, что нет. Поэтому я и написал в фейсбуке, что, видимо, навсегда уехал. По моей оценке то, что сейчас происходит, будет очень долго в России. Без риска сесть в тюрьму я в ближайшие 10–15, а то и 20 лет не смогу вернуться в Россию.

Евгения Альбац: Вы предприниматель, бизнесмен, вы начинали свои компании с нуля. Поэтому вам, наверное, не страшно. И тем не менее, вы будете открывать свой бизнес или входить в чужой?

Григорий Кунис: У меня 35‑летний предпринимательский опыт и руководство достаточно большими компаниями. Обороты iGoods были больше 300 миллионов долларов, и последняя оценка была больше 100 миллионов долларов. Больше двух тысяч человек работало. Конечно, опыт разработки сложной IT-системы, связанной с оффлайн-бизнесом, это хороший, достаточно уникальный опыт. Технологически мы были лидерами на рынке. Я, конечно, хочу применить этот опыт, чтобы воплотить какую‑то хорошую идею в жизнь. У нас есть с братом хорошие идеи, я даже одну из них озвучил в последнем слове на суде. Она десяткам, если не сотням миллионов людей может принести пользу.

Евгения Альбац: Можно озвучить ее и здесь?

Григорий Кунис: Конечно. Есть такая проблема во многих странах, и в России тоже: это огромные потери электросбытовых компаний от неверных данных со счётчиков электроприборов, потому что эти показатели переносятся вручную. Есть мошенничество, есть ошибки пользователей, есть задержки в получении данных, есть просто отсутствие данных. Официальные цифры так называемых коммерческих потерь составляют от 30% до 40%. В Америке решена проблема, там онлайн-­счетчики передают показатели в режиме реального времени. А в России их крайне мало. Потери электросбытовых компаний в России, в Пакистане, в Индии, в Бразилии и в ряде еще других стран, я назвал просто самые крупные рынки с самыми большими потерями, составляют примерно одну треть от того счета, который платят абоненты. Колоссальные деньги. Мой приятель разработал очень эффективную систему распознавания данных, высочайшие системы защиты и верификации. Цена вопроса только для России это по меньшей мере 50 миллиардов руб­лей в год. Вот одна из гипотез, которую я буду не для России решать, а в Индии или в Бразилии. Там примерно такие же масштабы потерь.

Евгения Альбац: Я желаю вам успеха. И я надеюсь, что вы в своем прогнозе неправы, что пройдет несколько лет, и мы снова с вами встретимся в России.

Григорий Кунис: Я буду очень рад, если я ошибся.


Справка

Григорий Кунис — предприниматель, бизнесмен. Учился на химическом факультете Ленинградского государственного университета. Был соучредителем газеты «Мой район», в которой публиковались серьезные расследования и статьи. Когда эта возможность закрылась, в 2014 году стал соучредителем компании по доставке продуктов питания iGoods. После суда, назначившего ему штраф за донаты ФБК, вынужден был уехать за границу.
 

Видеоверсия


* Евгения Альбац, Борис Кагарлицкий в РФ объявлены «иноагентами». Борис Кагарлицкий также внесен в реестр «террористов и экстремистов».
** Фонд борьбы с коррупцией (ФБК) объявлен «экстремистской организацией».
*** Алексей Навальный включен в реестр «террористов и экстремистов».
**** Компания Meta, которой принадлежит Facebook, в РФ объявлена «экстремистской».

a