«Ужасная, черная судьба выпадает у нас на долю всякого, кто осмелится поднять голову выше уровня, начертанного императорским скипетром».
Александр Герцен, «О развитии революционных идей в России», 1851
200‑летие восстания (в сегодняшних терминах — мятежа) декабристов отметили в Минюсте РФ. А надо было бы в Следственном комитете, рифмуя со Следственной комиссией, которая приговорила пятерых участников заговора к казни через четвертование, замененное на повешение. Трое сорвались с виселицы ввиду низкого качества веревок, изготовленных, вероятно, отечественным товаропроизводителем. Покалечившийся Сергей Муравьев‑Апостол вынес свой приговор палачам, еще раз подтвердивший необходимость модернизации и реформ в России: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!»
«Сия зараза»
Тем не менее, выбор ведомства и участников для очередного — исторического — суда над декабристами был безупречен. Обсуждали событие прежде всего государственные юристы, и ныне обороняющие новую версию самодержавия от западной заразы («сия зараза» — определение из манифеста Николая I), а также телевизионщики и пиарщики, ответственные за обновленную интерпретацию 14 декабря 1825 года. Собственно, добавить им к пятилетней давности документальному фильму и еще одному игровому — «Союзу спасения», было нечего, поэтому говорили больше о неправильной советской романтизации декабристов. А так-то все ясно: попытка государственного переворота (так и было сказано в фильме «Дело декабристов»); страшно далеки от народа (чем тогда ленинская интерпретация из «Памяти Герцена» отличается от минюстовской?); первая цветная революция (по смыслу комментариев); определяющее влияние Запада. Ну и месседж «Союза спасения» — не ходите, дети из хороших семей, по площади гулять. А для тех, кто постарше, можно было использовать рекомендацию Александра Галича из стихотворения, пророчески закольцевавшего восстание декабристов и выход на Красную площадь восьмерых участников демонстрации против вторжения в ЧССР в августе 1968‑го:
«...Лечиться бы им, лечиться,
На кислые ездить воды...»
Последнее обстоятельство — выявление западного влияния, вероятно, и собрало столь разнообразную обслугу режима, от Михаила Швыдкого до Константина Эрнста, именно в Минюсте, цитадели борьбы с «иностранными агентами». Впрочем, министр юстиции Константин Чуйченко выразился сложнее:
«...Сейчас часто по аналогии пытаются (кто? — А. К.) приравнять декабристов к иноагентам. Так вот, не были они иноагентами, и не были они и агентами иностранного влияния, они были субъектами иностранного влияния...»
В чем разница между субъектом и агентом выясняется из дальнейших пояснений: субъекты сами были католиками и лютеранами, плохо говорили по-русски, не знали народ.
Это — о героях 1812 года, о патриотах России, о тех, чьи планы и документы написаны по-русски, в отличие от доктрины «православие-самодержавие-народность», которая определяет и идеологическую основу сегодняшнего режима, написанной на французском языке. Но, в сущности, оно и правильно — весь вред от образования и просвещения, а также иностранных языков и конфессий. Тут, впрочем, стоило бы задаться вопросом: а императоры и императрицы российские у нас какой нации были, на каких языках изъяснялись? Поскреби иного «амператора», например, Николая I того же — сколько там русской крови будет? Бабушка София Августа Фридерика, мамаша — София Доротея Августа, жена — Фридерика Луиза Шарлотта, большие знатоки кондового и домотканного русского народа...
«Все, что было наработано Александром Первым, застопорилось, и если бы не восстание, то эти, по сути, готовые преобразования были бы реализованы быстрее, эволюционным путем», — продолжил министр. Все, что было наработано Александром под пагубным влиянием швейцарского воспитателя Лагарпа, а затем Михаила Сперанского, было успешно остановлено задолго до Сенатской площади — во всяком случае Сперанский был отправлен в ссылку еще в 1812 году.
А в дальнейшем сколько-нибудь демократические (либеральные! Это слово и в те годы использовалось в доносах и шельмовании, как и сегодня) преференции император мог отдать Польше и Финляндии, но не метрополии.
О характере «готовых преобразований» сочинил «свои ноэли Пушкин» еще в 1818 году — после опять-таки «исполненной либерализма» (по определению Владимира Набокова) речи Александра в Сейме в Варшаве:
«...От радости в постеле
Запрыгало дитя:
«Неужто в самом деле?
Неужто не шутя?
А мать ему: «Бай-бай! закрой свои ты глазки;
Пора уснуть уж, наконец,
Послушавши, как царь-отец
Рассказывает сказки...»
По-пушкински точное описание авторитарной модернизации, которая заканчивается сказками от «кочующего деспота», «плешивого щеголя, врага труда». Движение и выступление декабристов, захваченных идеями республиканизма, народного представительства и отмены рабства, причем не в самой радикальной форме (если не считать взглядов Пестеля), как раз и были спровоцированы остановкой реформ.
Надо ли напоминать, что, согласно вполне правдоподобному преданию, выдающему характер Пушкина, «наше все», узнав о кончине императора Александра, кинулся было из Михайловского в Петербург, имея намерение остановиться у Кондратия Рылеева, спустя несколько месяцев повешенного. Но дорогу перебежал заяц — дурная примета — и поэт вернулся в имение. А так бы в лучшем случае загремел «во глубину сибирских руд», не будучи даже членом никаких обществ. О том, что он оказался бы среди мятежников, Пушкин честно сообщил Николаю, который унижал поэта всю его оставшуюся жизнь, не без удовольствия в том числе читая переписку Пушкина с женой.
Картина Семена Левенкова «Декабристы»
Термин «николаевская реакция» — самое точное описание того, что происходило в течение глухих десятилетий в России, и вовсе не восстание декабристов было причиной «не прогресса, а регресса» (по мнению министра юстиции). Наступило время, когда, по оценке Петра Вяземского, «Народ омелел и спал с голоса... Теперь и из предания вывелось, что министру можно иметь свое мнение». Начальник III Отделения Леонтий Дубельт, сам в молодости близкий по взглядам декабристам, а затем ввиду вынужденного безделья примкнувший к своим антагонистам из благородной идеи улучшать систему изнутри, записывал в дневнике:
«...Отчего блажат французы и прочие западные народы?.. Оттого, что у них земли нет, вот и вся история. Отними и у нас крестьян и дай им свободу, и у нас через несколько лет то же будет...»
Все те же «прелести кнута», «ярмо с гремушками да бич». Все то же — веками, согласно эффекту колеи, оставленной гоголевской русской тройкой, несущейся по порочному кругу — оправдание единоличной автократической власти, пользы абсолютного ей подчинения вплоть до сакрализации, испуг перед политическим просвещением и европейскими идеями и институтами. Воспитание единомыслия и вообще отказа от мысли, апелляция к «традиционным ценностям», особой миссии «государствообразующего народа» и его религии. Жесточайшее искоренение западного влияния и восхваление азиатчины историками от власти.
Как там у Никиты Муравьева в «Любопытном разговоре»:
«...Вопрос: Почему же сии вечи (собрания народа. — А. К.) прекратились, и когда? Ответ: Причиною тому было нашествие татар, выучивших наших предков покорствовать тиранской их власти...»
Из проекта Конституции:
«...Опыт всех народов и всех времен доказал, что власть самодержавная равно гибельна для правителей и для обществ... Слепое повиновение может быть основано только на страхе и не достойно ни разумного правителя, ни разумных исполнителей...»
«Во всякой другой стране...»
Если почитать документы декабристов, то можно обнаружить не «католиков и лютеран, плохо говорящих по-русски», а глубоких политических философов, предтеч современного типа мышления, в том числе конституционного, серьезных экономистов, во многих отношениях опередивших свое время, например, Николая Тургенева. И в самом деле декабристская Конституция напоминает и сегодняшние Основные законы демократических государств:
«...1. Русский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть принадлежностию никакого лица и никакого семейства. 2. Источник верховной власти есть народ, которому принадлежит исключительное право делать основные постановления для самого себя. 3. Правление России есть уставное и союзное...»
Когда, в каком веке, в каком году написаны эти слова:
«...У нас заметна какая-то охота к общему просвещению; не к тому, которое приобретается в училищах (и в колледжах после 9 классов для тех, кто не сдал ОГЭ. — А. К.), но к тому, которое делает человека способным судить о гражданском положении своего отечества...»
Охота к просвещению государству не нужна — что 3 января 1819 года, когда о гражданском самосознании писал Николай Тургенев, что в декабре 2025 года. А нужно нам другое — максимально возможное дистанцирование от самостоятельного мышления и погружение в свою личную жизнь (частной ее уже не назовешь — туда вторгается двумя сапогами государство). Об этом вечном противоречии проницательно писал Осип Мандельштам в столь же роковом, что и 1825‑й, девятьсот семнадцатом году:
«...Еще волнуются живые голоса
О сладкой вольности гражданства!
Но жертвы не хотят слепые небеса:
Важнее труд и постоянство...»
Точнейшее социологическое наблюдение за паттернами поведения обывателя.
Николай Тургенев тот же день января 1819 года преподает в своих записях урок истории политических и правовых учений. Тут все разъяснено про декабристов и тот тип мышления, который и тогда, и сегодня презрительно называли либеральным (цитата длинная, но важная в контексте нашего разговора):
«...И русские хотят ныне участвовать в судьбе просвещенной Европы, хотят знать не только о ее благополучии, о ее бедствиях, но также о причинах сего благополучия и сих бедствий. Последняя война имела в сем отношении решительное влияние на Россию. Петр Великий заставил нас идти вместе с Европою... Происшествия 1812-го, 13-го, 14-го и 15-го гг. сблизили нас с Европою; мы... увидели цель жизни народов, цель существования государств; и никакая человеческая сила не может уже обратить нас вспять...»
Вот оно объяснение смысла и пафоса декабристского мышления и движения. Все-таки — «иноагенты». С тех пор поколение за поколением наши соотечественники выходят на площадь «в тот назначенный час», и поколение за поколением «силовики» гонят их с площадей, и поколение за поколением лелеются мысли об утверждении Конституции, то есть политических свобод и подлинно республиканского устройства, и поколение за поколением это движение к модернизации останавливается государством. И русский цикл повторяется снова.
Конференция в Минюсте имела статус «научно-практической». Наукой рассуждения пиарщиков и чиновников назвать нельзя. А вот практический вывод очевиден — давить надо «сию заразу».
Повторный суд над декабристами состоялся.
* * *
...Когда три декабриста сорвались с виселицы, Александр Христофорович Бенкендорф, который полгода спустя станет шефом жандармов, не в силах вынести этого зрелища, прижался лицом к крупу коня. Казалось, случай освободил по крайней мере троих несчастных от казни. Но нет — их снова принялись вешать. Тогда Бенкендорф (Бенкендорф!) воскликнул: «Во всякой другой стране...» И оборвал себя на полуслове.
Сколько раз и сколько десятилетий и веков потом эту фразу с разной интонацией и по разным поводам повторяли и будут повторять наши соотечественники. Вот она наша неизбывная традиционная ценность...
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».