Роман Баданин
Евгения Альбац*: Последняя большая работа «Проекта» — расследование о самых богатых и влиятельных семьях России. На протяжении полутора лет команда изучала биографии 1300 представителей властной элиты России и их близких. Это примерно 10 тысяч человек. Журналисты-расследователи пришли к выводу, что российская государственная власть поражена непотизмом. Два с лишним десятка семей, считает «Проект», владеют основными активами России, государственными и квазичастными, благодаря тому что контролируют важнейшие институты власти. Так это устроено в сегодняшней России, что активы — это прямая функция от бюрократического места. И семья, семьи — это не фигуры речи, которые упоминаются в большом исследовании. Это в буквальном смысле целые семьи — родители, дети, дяди, тети, племянники, которые сидят на весьма хлебных должностях, в самых разных властных структурах — и в правительстве, и в администрации президента, и в силовых органах, и так далее, и аккумулируют таким образом власть и деньги. Какие открытия сделали журналисты «Проекта»?
Роман, я конечно же прочитала всё. Поскольку мы в NT вели несколько лет рубрику «Всё лучшее детям» и много писали о том, как дети высоких чиновников идут на высокие должности в государственных банках, корпорациях и во властных структурах, то многое мне было известно. У вас в исследовании много чтения, много смотрения, много очень интересной художественной работы, кстати говоря. И у вас очень хороший художник. Что для вас самое важное в этом расследовании?
Были времена, когда российская пресса писала о чем‑то открыто и непредвзято. И мы поняли, что за эти 25 лет, помимо того что они всюду рассаживают своих родственников, они еще одновременно заметают следы
Роман Баданин: Вы так или иначе прошлись по самому важному. Мы тоже квалифицированные наблюдатели за политическим и деловым процессом в стране и по долгу службы знаем чуть больше, чем среднестатистический обыватель. И, казалось бы, должны бы быть готовыми. Но я с вами поделюсь шоком. Как это выглядело изнутри, с нашей стороны аквариума? Например, я отвечал за прочтение и редактуру большего числа биографических справок, написанных о героях и об их семьях. То есть я их все пропустил через себя. И у меня два впечатления. Первое — это, черт возьми, повсеместно. Я не был готов к этому. Как на духу говорю. Читая каждую новую партию справок, которая мне сдавалась, я офигевал, что они идут буквально по алфавиту. В том смысле, что мы почти не видим выбывших из списка из-за того, что мы не нашли у них родственников. Кстати, если не нашли, не факт, что их нет. Вот это первое впечатление.
Второе не менее важное, но это другая грань той же проблемы. Я читаю справки людей, вся политическая карьера которых, казалось бы, прошла на моих глазах как журналиста. То есть они стали сенаторами, депутатами, сотрудниками администрации в нулевых, в начале нулевых. Казалось бы, я как квалифицированный наблюдатель должен помнить и знать про них все. А я читаю и многое вижу как будто в первый раз. Это про другой феномен. Во-первых, человеческая память. Мы видели нашу цель в том числе в том, чтобы людям, которые всего этого не наблюдали, рассказать об этом. А во‑вторых, это свидетельство того, насколько «затерто» прошлое. Мы внутри редакции нередко погружались в споры. Объясню сейчас природу. Вот имярек какой‑то, чиновник сейчас, неважно даже имя, и мы вдруг обнаруживаем, что какой‑то факт его биографии мы вынуждены цитировать, предположим, по сайту «Компромат. ру». Это такой сборник компроматов в широком смысле. Там может быть и чистый компромат, а могут быть и реальные заметки, перепечатанные расследования. И у меня как у редактора и у моих коллег сразу стойка. А почему это так? И мы погружались глубже, и выяснялось, что, например, первоначальные тексты не найти. Хотя про это писала вполне серьезная и уважаемая пресса. Были такие времена, не поверите, когда российская пресса писала о чем‑то открыто и непредвзято. И так мы поняли, что за эти 25 лет, помимо того что они всюду рассаживают своих родственников, они еще одновременно заметают следы.
Вы не поверите, сколько затерто свидетельств про уголовное прошлое, например. Ну вот кто сейчас вообще способен вспомнить, что депутат Скоч, который в парламенте 25 лет, это натуральный солнцевский бандит, который «колотил шишку», как они говорили, на всей Тверской улице, от Госдумы до Маяковки. Натурально ходил, дань выбивал с первых этажей. Конечно же, это стерто. И конечно же у Скоча гигантская семья, и все при деле. И вообще Скоч, на секундочку, родственник Дениса Мантурова, первого вице-премьера Российской Федерации. Казалось бы, во всем цивилизованном мире про семью и окружение первого вице-премьера должно быть все на виду. Большая часть вообще должна быть в официальной биографии на сайте правительства. Тут же ничего нет. Если речь про утаивание прошлого столь больших фигур, то что говорить про 450 депутатов Госдумы? Там же вообще волосы шевелились, когда мы про некоторых вспоминали, читали и заново описывали их биографию.
Как тайное становится явным
Евгения Альбац: Советские думали, что они будут владеть страной вечно. И поэтому не боялись, что документы «совершенно секретные» пересылались, например, из разведки в ЦК КПСС, в Политбюро ЦК КПСС, ложились в так называемые особые папки, в коричневые запечатанные конверты, на которых было написано «не вскрывать». И они думали, что этого никто никогда не увидит. Путинские пережили начало 90‑х годов и помнят, как открывалась какая‑то часть архивов и становилось известно, что, например, в бюро известных советских газет из трех человек два были из КГБ, или весь ТАСС был сплошной КГБ, и так далее. И открывалось очень много всякой другой информации. Пришедшие к власти путинские поняли, что информация страшно опасная вещь. Как вы думаете, они вычищают только доступный интернет? Это же делают не только они, богатые люди могут заказать чистку интернета. Или где‑то все‑таки лежат документы?
Роман Баданин: Ну конечно же лежат документы. Куда же им деваться?
Евгения Альбац: Вы думаете, они не сжигают документы?
Роман Баданин: То есть обнаружим ли мы что‑то, и если обнаружим, то что, в архиве КГБ, когда и если случится какое‑то хорошее событие в нашей жизни, и мы получим возможность там поработать? Нет у меня ответа на этот вопрос. Безусловно, Путин и выстроенная им силовая система наследует тому, что было при совке. Вы не хуже меня помните, что были, например, две таких могучих биографических тайны в позднем Советском Союзе: происхождение Юрия Андропова и то, что он делал во время войны, почему этот могучий государственник не воевал толком? Все было загнано под ковер. Но случились 90‑е, и как минимум на второй вопрос мы получили ответ благодаря очевидцам. Я сейчас не буду в детали уходить, но было знаменитое интервью андроповского коллеги по Карелии, который рассказывал, что Андропов‑то по большому счету откосил от войны. Это к тому, что я не знаю, сохранилось это в архивах или оно было уничтожено в советское время. Но покуда люди, которые хоть что‑то видели, помнят, еще живы и готовы при определенных обстоятельствах рассказывать — это, по крайней мере, не утеряно совсем. Вот на что я рассчитываю.
Евгения Альбац: Мемориалец Никита Петров написал большую биографию Юрия Андропова, которая вышла в прошлом году. Меня больше всего там поразило, что часть книги посвящена выяснению вопроса, был Андропов евреем или не был.
Роман Баданин: Потому что это была советская тайна.
Евгения Альбац: Оказывается, он не был евреем, хотя в КГБ считали, что был. Я помню интервью Олега Калугина, который сказал: «Ну мы все знали, что Андропов еврей», — вот так примерно. Это просто отражение, мне кажется, характеристика и конторы, и страны.
Путинская элита за 25 лет сделала максимум для того, чтобы работа в госсекторе или около госсектора была сопоставима по своей доходности с частным бизнесом
Возвращаюсь к вашему расследованию. Какой у них мотив был приводить своих детей и родственников во властные структуры? В 90‑х годах многие предпочитали создавать свои бизнесы, уезжать за границу и там создавать фирмы, заниматься советской госсобственностью за рубежом и из этого делать деньги. Потом, когда Путин пришел к власти, было очень любопытно наблюдать, как пошел отток из частных структур в государственные. Какой мотив был приводить всех своих детей, внуков, теть и дядей во властные структуры?
Роман Баданин: Путинская элита за 25 лет сделала максимум для того, чтобы работа в госсекторе или около госсектора была сопоставима по своей доходности с частным бизнесом. Ну смотрите, сегодня мы выпустили одну из новостей, основанных на расследовании. Андрей Костин, глава ВТБ, устроил в свой государственный банк восемь всевозможных родственников. И больше двадцати других отпрысков из других важных семей, в диапазоне от семьи Путина до семьи Патрушева и дальше по списку. Они все работают в ВТБ на позициях от средних и высоких менеджеров до вице-президента. И мы, кстати, не знаем, какое у них там вознаграждение, даже легальное. Уж не говоря о том, что они имеют дополнительно. Я точно могу сказать, что он бы их туда не устроил, они бы сами туда не пошли на работу, если бы это было невыгодно.
Мы все видели обыски у сотрудников ФСБ, у которых лежат миллиарды. В том смысле, что должности гарантируют ничуть не меньше, чем легальный заработок в частной структуре в 90‑х. Во-вторых, тоже очевидная вещь — процесс отбора выхолощен. В том смысле, что конкурентные процедуры не работают. Если можно попросить человека нанять своего, то зачем мучиться? Это проще, чем запускать процесс отбора наиболее эффективных, оценивать профессиональные качества, проводить опросы, интервью. Ну а третье, наверное, самое важное и самое очевидное. Когда мы делали часть, которая посвящена Кадырову (а он абсолютный рекордсмен, у него под сотню только очевидных найденных нами людей, и я подозреваю, что их, конечно, больше, если в широком толковании применить слово «родство» на Кавказе), мы спросили одного кавказского человека, бизнесмена, почему так. Он сказал, что главным бухгалтером в фирму взял свою жену: это же самая чувствительная часть нашего бизнеса, кому я еще могу доверить? А теперь представляешь, какие тайны у Кадырова по сравнению с моим бизнесом! Конечно же, вопрос доверия. И это ответ очень важный — в принципе у них не очень много людей, которым они доверяют. Это либо родственники, либо очень повязанные чем‑то нехорошим, чем‑то преступным. Как в мафии. То есть ты можешь довериться тому, у кого либо кровь на руках, либо кто твой близкий родственник. В идеале и то и другое. Я думаю, три таких причины описывают большинство кейсов.
Евгения Альбац: Полбеды, я считаю, если бы Россия была просто мафией. Беда в том, что это государство, и у этого мафиозного государства есть функции, которые принадлежат только государству. Право легального насилия.
Роман Баданин: Ну да, мафия и полиция в одном лице.
Евгения Альбац: Абсолютно. То есть институт государства построен как мафия, но при этом он обладает еще тем, чего мафия не имеет. Но вот о чем я хочу вас спросить. Работа в госструктурах, как мы сейчас видим, создает большие риски. По всей стране происходят посадки вице-губернаторов, отставных губернаторов, мэров и так далее. Почему они не боятся этих рисков?
Роман Баданин: По-настоящему серьезных людей риски ни разу не коснулись. Серьезных — имеется в виду родни правящих династий. Мы все помним, например, историю Игоря Путина, далеко не самого близкого и не самого любимого родственника президента, который годами натурально путешествовал из одного отмывочного банка в другой. Более того, в одном из них, в самом главном, в Мастербанке сидел вместе с родственником Патрушева. Они там были оберегами. Сидели, берегли этот бизнес. Хотя про этот бизнес от начала и до конца было все понятно, это была просто большая отмывочная контора. Банк упал в итоге, жестко упал, одни в розыске до сих пор, кого‑то посадили. Но никак это не коснулось ни Игоря Путина, ни родственника Патрушева. Таких примеров мы приводим в наших биографических справках много. Безусловно, дальше в этой цепочке кого‑то могло задеть. Но это высокомаржинальный бизнес для них. Стать чиновником или стать менеджером, скажем, в госкорпорации или даже в частном бизнесе, зависимом от госконтрактов — это для них высокодоходный бизнес. В их мире, конечно же, этот риск того стоит. И их шанс на то, чтобы отбиться от рисков в случае чего сильно выше, чем у простого россиянина. Поэтому они играют в эту игру. Это для них тоже немного русская рулетка, но несравнимо с антивоенными активистами, с независимыми журналистами, и так далее. Поэтому переживать за их судьбу я уж точно не стану.
Исключения подтверждают правило
Евгения Альбац: Вы пишете о <Викторе> Черкесове, который вместе с Путиным работал в идеологической контрразведке. Черкесов же вел одно из последних диссидентских дел в Ленинграде. Они, очевидно, были очень близки с Путиным. А когда Путин возглавил ФСБ, Черкесов пошел за ним и стал его первым заместителем. Это был колоссальный скачок в его карьере. Но потом Черкесов написал знаменитую свою статью в «Коммерсанте» о «чекистском крюке», на котором подвешена Россия. После чего его карьера фактически закончилась, он потерял свою должность, стал депутатом Государственной думы от КПСС и в 2022 году умер. Вот классический пример. Пошел против хозяина и получил по морде.
Роман Баданин: История же тем прекрасна, что в ней всегда случаются отклонения от общих правил. Черкесов, на мой взгляд, потому что мне интересна была его судьба даже вне проекта «Отцы и деды», одно из таких отклонений. История этого как бы падения, растянувшегося на годы, началась в 1999 году, когда Путина пересаживали из кресла директора конторы в кресло поважнее. И он искал тогда своего сменщика, кто бы занял его место в конторе. Черкесов был первый кандидат. И у них, как рассказывают, состоялся разговор, в ходе которого Черкесов — сейчас трудно поверить в такое — отказался. Путин в целом не любит отказов. А тут от своего первого заместителя. В результате главой ФСБ стал Патрушев, а Черкесову действительно придумали... Ну он побыл полномочным представителем президента, а потом для него создали некую хрень, Госнаркоконтроль. Что это вообще, никто не знал, именно поэтому она потом так же и исчезла, как возникла. Потому что единственная цель ее создания была, чтобы Черкесову приделать новые погоны.
А он второй раз нарушил субординацию. Он вытащил на свет Божий в силу, видимо, какой‑то своей личной черты характера — ему нравилось писать, недаром же он женился на журналистке — тему противостояния внутри конторы. Это была не первая его статья, а как минимум третья из тех, что мы знаем. Одну он под псевдонимом написал еще в 80‑х, другую — в начале нулевых, по-моему, в «Комсомольской правде». И вот третья. Ну, это была уже личная история, написанная отчасти эзоповым языком, но и при этом, заметьте, посадили <бывшего подчиненного Черкесова> генерала Бульбова, но не посадили самого Черкесова. Не было для него серьезных последствий с точки зрения репрессии. Да, он расстроился, стал депутатом от КПРФ, потом и оттуда его попросили, много пил, как говорят, и закончилось так, как закончилось. Опять же, сострадания нет.
С другой стороны, это всего лишь конец второго срока Путина. Такое еще было возможно. Можете ли вы помыслить, что кому‑то на самом верху сегодня придет в голову выносить в паблик проблемы подобного характера? Это говорит о том, какой мы путь проделали с того времени. Они боятся сильно больше, они понимают, что это точно ни к чему не приведет, что места нет даже для вот такой эзоповой конкуренции. Все проще решать под ковром. Это очень многое говорит про Россию прошедших 15 лет.
Путин, Кадыров, Чечня
Евгения Альбац: «Проект» сделал очень подробный рассказ о Кадырове. Он привел во власть более 90 человек.
Роман Баданин: С ним вместе клан состоит из 96 человек.
Евгения Альбац: Известно, что у Кадырова всегда были сложные отношения с ФСБ. ФСБшники сливали информацию по Кадырову и по тому, что творилось в Чечне. Он позволял себе убивать своих врагов, которые, к тому же, часто были там агентами ГРУ или ФСБ. Почему, тем не менее, такое количество людей Кадырова вошло в федеральную власть?
Роман Баданин: В каждом индивидуальном случае, я думаю, есть свои индивидуальные причины. А в целом у него мощный лоббистский ресурс. С точки зрения доступа к царю — раз. Во-вторых, с точки зрения денег. Это нельзя недооценивать, Кадыров мастер решать вопросы с помощью денег. Где он их берет? Это отдельный огромный вопрос. И из государственного бюджета, и с помощью крышевания бизнеса. Он, наверное, крупнейший из тех, кто предоставляет услуги по нелегальной обналичке. То есть источников денег у него хватает. Он, я думаю, несопоставим по своей зажиточности с любым другим не то что губернатором, но почти с любым другим лицом федерального округа. Мы рассказываем в «Отцах и дедах» историю Сулеймана Керимова, которая во многих эпизодах соприкасается с историей Кадырова. Там есть один эпизод, показывающий, как все происходит. Мы рассказываем историю, как «Уралкалий» поглотил компанию «Сильвинит». Коротко, люди Кадырова запугали основного акционера «Сильвинита», с тем чтобы он слил свой актив. Грубо говоря, неправовыми методами подтолкнули его к сделке. За что получили какую‑то умозрительную, написанную на салфетке, но в том мире абсолютно реальную долю в объединенном «Уралкалии». Вот так это работает. Они могут оказать такую услугу условному чиновнику, условному ФСБшнику, вполне не условному даже Золотову. Конечно же, это ресурс. Кадыров в том числе подсаживает на деньги. А если и страх, и деньги, так это же вообще золотой актив. Я думаю, этим все объясняется.
Чечня и Кадыров — это игла в кащеевом яйце Путина. Отыграть с Кадыровым у него не получится, весь нынешний Путин построен на фундаменте умиротворенной Чечни. А умиротворенная Чечня в путинском мировоззрении неразрывно связана с фамилией Кадырова
Евгения Альбац: Но при этом очевидно, что Кадыров торгует доступом к телу хозяина. Хозяин, то есть Путин, это знает. И тем не менее он относится к Кадырову снисходительно. То, что прощается Кадырову, другим не прощается. Вы пишете о знаменитой перестрелке по поводу «Вайлдберис» в центре Москвы, в Романовом переулке, в 200–300 метрах от Кремля. Кадыровцы там убили двух ингушей из охраны и один был ранен. Тем не менее ему было все прощено. Почему?
Роман Баданин: Ответ для меня очевиден. Он выходит за пределы исследования «Отцы и деды», потому что касается вообще истории России и Чечни при Путине. Я термин этому придумал для книжки. Чечня и Кадыров — это игла в яйце Путина. Не в том смысле, что больно колется в промежности, а в том смысле, что это секрет его успеха. Отыграть с Кадыровым не получится, весь нынешний Путин построен на фундаменте умиротворенной Чечни. А умиротворенная Чечня в путинском мировоззрении неразрывно связана с фамилией Кадырова. Это его обещание <стабильности>, это его ставка и много чего. Путин был молод как политик тогда, и он рискнул. И так случилось, что эта ставка сыграла. С помощью конторы, с помощью страшных вещей, но она сыграла. Поэтому Путин не может, видимо, не хочет и очень сильно боится отыграть назад, даже когда Кадыров совершает страшнейшие вещи. Страшнейшие даже с точки зрения ФСБ. Это прощается, потому что это его кащеева игла в яйце. Путин боится убрать Кадырова, потому что он боится, что Кадыров держит в кулаке Чечню и Дагестан. Во всяком случае то, что принято было называть «ваххабитский Дагестан». И что если не будет Кадырова, никто другой не удержит эту ситуацию.
Евгения Альбац: Но разве Кадыров не выдавил не только из Чечни, а из России всех своих оппонентов и не убил тех, кто ему оппонировал в любой форме или противостоял, в том числе чеченских командиров?
Роман Баданин: Ну, во‑первых, не всех. Во-вторых, даже живя за границей, многие из них сохраняют влияние в республике. Ну и невозможно убить все население Чечни. А я не думаю, что в простом населении республики так уж много чистосердечных сторонников Кадырова. Поэтому Путин боится нарушения статус-кво и потенциальной нестабильности там. А кроме того, если признать, что Кадыров как проект провалился, это мощнейший имиджевый удар по самому Путину.
Отъем и передел
Евгения Альбац: Путин и его окружение уничтожили права собственности в стране. Это тот риск, который есть у всех людей, в том числе у всех этих кланов, семей, и так далее. Раньше они хотя бы могли вкладываться в недвижимость за рубежом. Они не случайно это делали, потому что понимали риски иметь собственность в России. И что они будут делать? Ну вот умрет Путин. Даже при том, что первоначально к власти скорее придут люди из его окружения, какая‑нибудь хунта в погонах, они все равно будут отбирать. Передел неизбежен. Или нет?
Роман Баданин: Передел неизбежен, но в их представлении шансы быть переделёнными у них все равно меньше, чем у обычного человека с улицы. Я совершенно согласен с мыслью, что сама идея частной собственности поставлена под огромный вопрос. Но Путин отбирал же не только у тех, кто враги в его мировоззрении, кто уехал из России, предположим. Проблема пошла куда шире. Каждый князек внутри конторы, например, стремится под шумок отобрать, переделить и то, что не врагам принадлежит. Таких кейсов много. Но представьте, какие шансы быть переделённым у Ивана Иванова из Москвы, бизнесмена, который на свой страх и риск замутил какой‑то бизнес, и у какого‑нибудь племянника Патрушева, который замутил все то же самое, предположим, даже самостоятельно. Эти шансы несопоставимы. Поэтому зачем отказываться от того, что можно получить сейчас, боясь неких гипотетических рисков в будущем? Тем более, что эти риски всяко ниже, чем у среднестатистического российского бизнесмена.
Евгения Альбац: Но Путин все равно когда‑нибудь закончится, вечной жизни нет.
Роман Баданин: Ну, это для них венчурный бизнес. Просто у них венчур вот такой.
Даже самые дорогие апартаменты на Софийской набережной напротив Кремля — это мелочь в их активах. Мы не представляем, какие интересы у российской правящей верхушки в крипте, например. Они колоссальные
Евгения Альбац: Вы очень много в расследовании показываете фотографий: они скупали дачи и в Серебряном Бору, и на Рублевке, и бесконечное количество квартир. Кстати, в начале путинского срока, как вы правильно говорили, Путин поднимал финансовое благополучие бюрократических постов, и квартиры в центре Москвы просто раздавались. Весь центр Москвы — это место жительства путинской бюрократии. Сначала это оформлялось, что они как бы должны ее выкупить, но потом это тут же прощалось, и в общем это были просто бесплатные квартиры, как при советской власти. Но совок все‑таки аккуратнее действовал. Ну ладно, вы показываете эти невероятные хоромы во всяких комплексах, «Золотой Ключ» какой‑нибудь, апартаменты на Софийской набережной напротив Кремля. Бесконечное количество квартир. Но ведь их же отберут, когда придут другие. Казалось бы, им надо камушки скупать, как делала аристократия Российской империи. Которая единственное, что смогла вывести — это камушки.
Роман Баданин: Я хочу вас расстроить. Даже самые дорогие апартаменты на Софийской набережной напротив Кремля — это мелочь в их активах. Мы не представляем, какие интересы у российской правящей верхушки в крипте, например. Они колоссальные, судя даже по тому немногому, что можно вытянуть из этой сферы сейчас. Поэтому не нужно думать, что они настолько наивны. Криптоновые камешки — раз. Во-вторых, не надо забывать про закрытые юрисдикции. Арабские страны, Китай, мы даже близко не подошли к пониманию, сколько там. А видимо, это все очень в ходу. Квартиры — это, ну, чтобы жить, чтобы девочек водить.
Лицемерие
Евгения Альбац: Вы пишете про систему гаремов, которая существует не только у Кадырова и Керимова, но распространена и во вполне славянской части российской власти, возьмите того же Путина, и т. д. Я помню, как принято было среди бюрократии в погонах говорить о том, что надо в отпуск обязательно с молодой любовницей ехать. И была такая фишка, они появлялись на всяких больших приемах обязательно с новой девушкой, которые все были обычно на одно лицо, с одинаковыми ногами, типаж один и тот же. Как это сочетается у них в голове со скрепами, с борьбой с ЛГБТК, с бесконечным состоянием со свечками — какая‑то шизофрения.
Роман Баданин: Я другой термин применяю. Лицемерие это все, вранье. Все у них нормально уживается. Это как с Патрушевым, который самый блеклый из них. Как бы скрепы, серость советская, папочки картонные. Он лучше всех остальных, так сказать, держит «идейный» имидж. А потом раз, и случается какой‑то пустяковый прокол. Вот он тут пришел на Совет безопасности, а у него из-под манжета рубашки торчит «брегет» за 30 тысяч долларов. Ну, не самая страшная сумма с точки зрения российских чиновников. Но вот такая мелкая деталь. Нормально, он утром встает и надевает их. Просто в этот раз забыл, что на камеры попадет, надел не на то мероприятие, не командирские, а вот эти.
Евгения Альбац: То есть у вас нет сомнений в том, что Патрушев точно так же коррумпирован, такой же коммерческий человек, как все остальные?
Роман Баданин: А мы же неспроста посвятили семейству Патрушева целый отдельный эпизод этого расследования, чтобы в том числе развеять этот миф, что Патрушев «не про деньги». Выясняется, что это, видимо, самая богатая семья среди силовиков. А там сильные конкуренты, там Муров какой‑нибудь (генерал, директор ФСО в 2000–2016 гг. — NT), ну и так дальше. 14 миллиардов только недвижимости на всей семье Патрушевых. Они, правда, их прячут под юбками, все эти дома, они записаны на жену Дмитрия Патрушева, сына, которого считают преемником нашего главного. И на жену самого старшего Патрушева, и на жену второго сына. Такие вот они.
Евгения Альбац: Вы говорите о том, что не ожидали, что на всех уровнях власти, в центре и в регионах, такой уровень непотизма. Везде в начальстве и на хлебных местах работают дети, внуки, племянники. Что, конечно, говорит о том, что уровень доверия в стране — ниже плинтуса. Они предпочитают доверять только родственникам. Все остальные могут сдать-продать. Никакое гражданское общество, не говоря о демократическом режиме, не может существовать в условиях такого низкого уровня доверия. Но есть очень любопытная американская книжка о 300‑летней истории бюрократии в России, царской и советской. Там говорится, что при смене власти всегда тут же менялись руководители приказов, служб, министерств и т. д., весь корпус бюрократии. Я читала ваше расследование и думала, что вопрос не в людях. Вопрос в институте, в том, как устроена бюрократия в Российской империи, в Советском Союзе и сейчас при Путине.
Роман Баданин: Ну да. Потому что в промежутке у нас практически не было демократического опыта. Была попытка в 90‑х, в итоге провалившаяся.
Евгения Альбац: Осталось ли за пределами вашего расследования что‑то, чего нам надо ждать и следить за сайтом проекта?
Роман Баданин: Да. Это не первый большой проект, который я выпускаю как журналист и редактор, но он точно самый серьезный с точки зрения отклика. Я имею в виду содержательные отклики, когда люди нам рассказывают то, чего мы не заметили, когда работали. Мы уже рассказывали, что на следующий день после начала публикации материалов мы узнали про нового родственника Путина прямо в правительстве. Фисенко, первый замминистра здравоохранения, как выяснилось, пару месяцев назад женился на племяннице Путина. И таких историй еще много выплыло прямо сейчас, когда мы уже выпускали тексты. А что‑то мы просто не успели сделать, что явно заслуживает внимания. Так что да, продолжение будет.
Справка
Роман Баданин — главный редактор издания «Проект», который создал в 2018 году. С 2001 года работал в «Газете.RU», Forbes, «Интерфаксе», «РБК» и телеканале «Дождь»* в должности главного редактора. Когда Баданин и команда «Проекта» в 2021 году сделали расследование о министре внутренних дел Колокольцеве, в редакции прошли обыски, через какое‑то время «Проект» объявили «нежелательной организацией». Журналисты были вынуждены уехать в эмиграцию, где создали «Агентство»* и впоследствии восстановили «Проект».
Видеоверсия
* Евгения Альбац, Роман Баданин, «Проект», «Агентство», «Дождь» признаны в РФ «иностранными агентами». «Проект» и «Дождь» также объявлены «нежелательными организациями».
Фото: Lenta.ru / «Проект».