Олег Ицхоки
Евгения Альбац*: Россия начала полномасштабное вторжение в Украину 24 февраля 2022 года. Война идет три года и 8 месяцев. Были всякого рода прогнозы, в том числе в этом году, что российская экономика долго не выдержит. В мае, например, мы видели, что у русской армии не хватало «Кинжалов» и «Искандеров». Но в октябре 2025 года всего за две недели они во много раз превысили количество ракет, отправленных по крупным украинским городам в мае. Это означает, что российская милитаризованная экономика способна нести все эти расходы. Почему Путин выдерживает эту войну?
Россия большая и маленькая
Олег Ицхоки: Как выясняется, многие прогнозы были склонны преувеличивать. Когда дела ухудшались, они предсказывали, что это катастрофа. Ситуация действительно плохая, но не катастрофическая. Нельзя сказать, что она устойчивая и такой будет вечно, но нет и очевидных признаков того, что ухудшение экономики способно остановить войну. Так в принципе может продолжаться довольно долго.
Первый вопрос, который стоит задать: Россия — большая или маленькая страна?
Нет сомнений, что Россия — большая страна. Она входит в топ-10 по размеру экономики, по текущему ВВП в долларах. А по ВВП на душу населения Россия — это все еще развивающаяся страна. Или, скажем, развивающийся рынок, или догоняющая экономика.
Но с точки зрения общего размера это большая страна. Тем не менее есть разница между большой и очень большой. Вот простое сравнение разных стран по размеру ВВП. США и Китай — самые большие, Европейский союз такой же большой, как США. Россия примерно в 10 раз меньше, чем США, Китай или Европейский Союз. Она меньше, чем Канада, и даже меньше, чем штат Нью-Йорк, по ВВП на душу населения Нью-Йорк — третий по величине штат в США.
У России очень много ядерного оружия, возможно, это ограничивает военное решение проблемы. Но учитывая разницу в размерах, почему так сложно решить проблему экономическими инструментами? Ведь именно поэтому очень надеялись, что санкции могут быть мощным средством, чтобы остановить войну. А война идет уже скоро четыре года. И очевидно, что это не сработало.
Расходы России на войну составляют от 150 до 200 миллиардов долларов в год. Это размер украинской экономики до войны
Что стоит отметить — Украина в 10 раз меньше России. И у Украины были огромные экономические проблемы из-за войны. ВВП был уничтожен. Значительная часть страны оккупирована. Но даже если взять довоенный ВВП, если взять цифры, которые Россия тратит на эту войну каждый год, это примерно равно размеру украинской довоенной экономики. То есть расходы на войну в России составляют от 150 до 200 миллиардов долларов в год. Это размер украинской экономики до войны.
Мы обобщили историю санкций против российской экономики с 2014 года, с тех пор, когда война, по сути, и началась. Затем вторая волна санкций с 2022 года, когда началось полномасштабное вторжение. Одна из точек зрения состоит том, что если проблема носит военный характер, то и решение у нее может быть только военное, и пытаться делать вид, что есть экономическое решение проблемы, — это, может быть, глупо. В этом и заключалось самоуспокоение Европы (в некоторой степени и США, но в основном Европы) — пытаться думать, что есть способы решить эту проблему, не понимая на самом деле, что ее можно решить только военными средствами.
Конечно, если есть решение, которое не требует военных средств, оно, вероятно, предпочтительнее. Но до сих пор то, что было сделано в экономическом плане, не сыграло своей роли. В начале войны мы говорили, что у России закончатся ракеты, учитывая масштабы их использования. Сейчас Россия производит больше ракет в день, чем использует. За три года непрерывной войны она, по сути, построила военную экономику.
Тем временем Европа этого не сделала. США самоустранились от конфликта, что, на мой взгляд, недальновидно, но США могут себе это позволить, они находятся далеко. А для Европы это ненормальный результат: в то время, когда Россия и Украина нарастили военное производство, Европа, которая прямо здесь, рядом, ничего не делает. Даже если эта война прекратится, Россия продолжит производить дроны и оружие. И это проблема для Европы, которую нужно решать чем раньше, тем лучше. Мы видим, что она начинает некоторые военные инвестиции. И учитывая разницу в размерах экономики, это очевидно не будет такой уж большой проблемой. Мы помним времена COVID, когда все ресурсы были брошены на решение этой проблемы. Если вы можете наладить производство вакцин за один год, очевидно, что вы можете за один год наладить производство дронов и оружия. И это часть военного решения, которую Европа полностью упустила из виду.
Многие богатые страны во время ковида использовали свои ресурсы для поддержки населения. Путин был очень фискально консервативен и не использовал ресурсы в больших объемах, готовясь к чему-то более важному, чем пандемия. Это стало ясно задним числом
В 2022 году весь мир, включая Россию, выходил из пандемии. Но Россия годами вела подготовку если не конкретно к этой войне, то к каким-то другим событиям такого масштаба. Был большой контраст между российской экономикой и путинским временем у власти по сравнению со многими другими развивающимися рынками и развивающимися экономиками: для России это был период большого фискального консерватизма, когда был профицит бюджета, профицит текущего счета. Российский бюджет был рассчитан на то, чтобы быть безубыточным при цене 40 долларов за баррель. Цены на нефть иногда были ниже, но обычно выше 40 долларов за баррель. Поэтому, когда они были выше, ресурсы накапливались. И когда был соблазн использовать ресурсы, в частности во время пандемии, когда многие богатые страны использовали эти ресурсы для поддержки населения, Путин был очень фискально консервативен и не использовал ресурсы в больших объемах, готовясь к чему-то более важному, чем пандемия. Это стало ясно задним числом...
Что обеспечило России макроэкономическую стабильность? У нее не было большого долга. У нее был большой объем валютных резервов, частично в Центральном банке, которые были заморожены, частично в Министерстве финансов, у которого был Стабилизационный фонд, который сейчас используется. И это результат предыдущих
15 лет очень ответственной фискально консервативной политики, которой не было у большинства других стран.
И возникает интересный вопрос: действительно ли Путин такой ответственный лидер, который делал это из убеждения, что макроэкономическая стабильность необходима?
Я думаю, это был своего рода популизм, который был возможен, учитывая хорошие макроэкономические условия для России как крупного экспортера нефти при очень высоких ценах на нее. Доходы от нефти были высокими. И это главная причина, почему война длится так долго: Россия подошла к 2022 году в очень хорошей экономической форме.
Что я обычно люблю говорить в таких случаях: гораздо лучше, когда развивающиеся страны с авторитарными режимами не имеют макроэкономической стабильности, потому что это мешает им начинать войны. Наличие макроэкономической стабильности — это то, что делает возможным начать войну и поддерживать ее, как мы видим сейчас, в течение длительного периода времени.
Вся мощь западных санкций привела к спаду экономики в 2022 году, за которым последовало довольно быстрое восстановление, рост, а затем переход к военной экономике
Прямо сейчас Россия балансирует на грани рецессии. В большинстве секторов экономики наблюдается рецессия. И есть несколько секторов, связанных с военным производством, которые все еще растут. Текущий прогноз МВФ, который всегда консервативен в прогнозировании рецессий, оценивает рост в этом году в 0,6%, меньше одного процента. И есть вероятность, что он будет пересмотрен до отрицательного значения к концу года. Это замедление экономики, которое длится уже около года. Прогноз на следующий год примерно такой же. Но важно подчеркнуть, что замедление — это не коллапс экономики. Это не кризис. Это просто замедление.
Вся мощь западных санкций, которые были введены в 2022 году, привела к спаду всего лишь в 1,2%, за которым последовало довольно быстрое восстановление, рост, а затем переход к военной экономике. Это год, когда Саудовская Аравия, например, выросла почти на 8%, потому что особенностью 2022 года были чрезвычайно высокие цены на энергоносители. И Россия, вероятно, выросла бы на 5 или 6 процентов. А вместо этого произошел спад. Это был значимый эффект, санкции сыграли свою роль. Они «срезали» большую часть роста, превратив его в спад. Но этого недостаточно, чтобы остановить войну. И это то, о чем я говорю: иногда, может быть, экономических средств просто недостаточно. Возможно, недальновидно думать, что одни лишь экономические санкции в том мире, в котором мы живем, могут решить все проблемы. Я думаю, это большой вопрос для размышлений вне контекста России и Украины. Просто мы переходим в мир, который может выглядеть совсем иначе, чем тот, к которому мы привыкли.
Влияние санкций можно увидеть, если посмотреть на цифры российского импорта и экспорта. Сокращение импорта произошло на очень короткий период, санкции действовали около четырех месяцев. После этих четырех месяцев в 2022 году импорт начал восстанавливаться и восстановился до прежнего уровня. С другой стороны, мы видим резкий рост экспортных доходов, обусловленный высокими ценами на энергоносители в 2022 году. Дополнительные деньги, которые зарабатывались каждый квартал на разнице между экспортом и импортом — это торговый профицит. За год это было около 200 миллиардов долларов. То есть по сути дополнительный профицит от торговли только в 2022 году, когда война уже началась, мог оплатить следующий год войны, 2023-й, без использования каких-либо резервов. И это важно иметь в виду, потому что тогдашний образ мыслей был таков: если вы вводите санкции на импорт и делаете это хорошо, вместе с финансовыми санкциями, этого может быть достаточно. Но если государство является крупным экспортером сырья, когда оно начинает войну, это толкает вверх цены на энергоносители, и это механизм, который вместо того чтобы наказывать страну за начало войны, компенсирует ей ограничения дополнительными доходами от нефти. Так что в финансовом плане санкции не смогли ограничить объем ресурсов, который был у Путина. Но важно отметить, что Европа на самом деле не вводила эмбарго на российские энергоносители до конца года. Так что у России был целый год на адаптацию, прежде чем она столкнулась с более важными ограничениями. Россия не могла покупать предметы роскоши из Италии, но могла продавать энергоресурсы в Европу. И это, вероятно, была самая важная экономическая упущенная возможность для коалиции западных стран и Европы, в частности.
Буквально за два месяца до начала войны Европа покупала больше половины российской нефти. Я думаю, что экономисты недооценили, насколько быстро может произойти замещение. В Европе было промышленное лобби, которое говорило, что замещение убьет европейскую промышленность. Но к концу года России удалось переключить экспорт на другие направления, в частности в Китай. Китай начал покупать около половины российской нефти. Индия стала совершенно новым покупателем, которого не было до начала войны. И значительно более крупным покупателем стала Турция. И таким образом между Китаем, Индией и Турцией была размещена большая часть российской нефти. То же самое произошло в Европе. Европе удалось довольно быстро найти замену российскому газу, и это говорит о том, что если за этим стоят большие экономические силы, все адаптируется, и политики должны принимать это во внимание. Но если за этим нет экономических сил, то есть никто не вкладывает деньги в расширение, например, военного производства, оно не начнется само по себе. Это требует сознательной политики.
Были ли санкции, и в частности американские санкции, успешными?
Ирония состоит в том, что санкции сохранили объем российской нефти очень стабильным. Американские политики были озабочены тем, как сократить российские доходы, не уменьшив при этом количество российской нефти на рынке, чтобы цены на нефть не выросли? И если и был один успех у этой политики, так это то, что объем экспорта нефти оставался стабильным — примерно 8 миллионов баррелей в день.
И до сих пор Россия в количественном отношении экспортирует столько же. Что меняется, так это цена на нефть.
В 2022 году, на пике, нефть стоила около 120 долларов за баррель. Сейчас цена фактически вернулась к довоенному уровню, к 60-ти. Что нужно помнить? До войны Россия имела сбалансированный бюджет при 45 долларах за баррель. Теперь она не может иметь сбалансированный бюджет при 60-ти. Это серьезное изменение. Во-первых, уже нет профицита бюджета. До войны рубль был крепче. Рубль — один из инструментов в руках российского правительства, это надо иметь в виду. Если цены на нефть падают, можно ожидать, что рубль обесценится. Поскольку многие внутренние расходы номинированы в рублях, это дает буфер для адаптации, который Советский Союз, например, не использовал, потому что держал фиксированный обменный курс. Но для России это один из инструментов, который может и будет использоваться, если цены на нефть продолжат падать, и это значительно расширяет фискальные возможности правительства Путина как для ведения войны, так и для финансирования внутренних расходов.
Как остановить кризис
Учитывая исходные позиции, а именно отсутствие бюджетного дефицита, у российского правительства было достаточно инструментов, чтобы остановить потенциальный кризис.
Но то, что мы наблюдаем с тех пор, — это период инфляции, с которой Центральный банк пытается бороться очень высокой процентной ставкой. Трижды она была снижена, но все равно остается высокой и не замедляет инфляцию до целевого уровня.
Что отражает высокая процентная ставка? Это еще одна довольно сумасшедшая картина — что военная экономика сделала с Россией. Это сочетание многих факторов. Многие люди уехали из страны. Много людей было призвано на войну, много людей занято в военном производстве. Уровень безработицы находится на совершенно неестественном уровне. Ни в одной рыночной экономике нет безработицы в 2%. И что на самом деле происходит: ЦБ пытается бороться с расширением совокупного спроса с помощью высокой процентной ставки, но правительство продолжает вкачивать бюджетные ресурсы в экономику, в военный сектор. В итоге Центральному банку трудно замедлить экономику до нормального уровня инфляции и нормального уровня безработицы. И это первая большая проблема.
Надо понимать, что инфляция — это не то, что остановит войну. Что может остановить войну, так это серьезная бюджетная проблема. И то, что мы наблюдаем в последний год, уже чуть больше года — это наличие бюджетных проблем. Ситуация неустойчива, но это не значит, что экономика рухнет сегодня, завтра или через шесть месяцев. Это такие размеры дефицита бюджета, которые можно поддерживать довольно долгое время. И будут происходить небольшие корректировки по многим направлениям.
НДС будет повышен, но повышение на 3% — это не то, что остановит войну. Возможно, будет больше инфляция, не 8%, а 12%. Рубль, вероятно, обесценится. Все это увеличивает фискальное пространство для правительства. Будут какие-то другие виды налогов. Но мы не говорим о бюджетной проблеме, которая положит конец войне и сделает ее невозможной.
Что более важно: даже если будет прекращение огня или вероятность прекращения огня, не похоже, что Россия перестанет быть милитаризованной экономикой. Я не думаю, что конец войны положит конец дефициту бюджета. Дефицит бюджета сохранится. Будут небольшие корректировки то тут, то там в экономике, но военное производство в России продолжится. И поэтому, похоже, у Европы нет другого решения, кроме как наращивать свое военное производство, чтобы по крайней мере не отставать.
Нужно обновить приоритеты. Экономические инструменты вопреки ожиданиям оказываются гораздо, гораздо менее мощными и не способны остановить войну
Очевидно, что война совершенно разрушительна для Украины. Но она разрушительна и для России. И это не измеряется в процентах роста экономики. Речь не о том, будет ли в один год рост 4%, а в другой — спад 2%. Речь о том, что война делает с населением страны. Это миллион убитых и раненых за четыре года, что на порядок больше, чем в Афганской войне, которая длилась 10 лет. Общепринятое мнение заключалось в том, что война в Афганистане в 80-х была одной из причин, которая положила конец Советскому Союзу. Но Путин выдерживает потери на порядок больше.
Еще одна проблема — демографическая. Она не только российская. Везде в мире доля людей старше 60 лет скоро превысит половину населения. Но Россия проводит сейчас совершенно безумную политику уничтожения людей в возрасте 20–30 лет, следовательно и тех, кто не родится в результате войны. И в долгосрочной перспективе это вероятно главное последствие войны. Это то, что проявится через десятилетия и станет серьезной ценой для страны в будущем. Но ничего из того, о чем мы говорили, ни этот прогноз не дают надежды на то, что экономика или какие-то другие невоенные проблемы остановят войну. И поэтому война продолжается.
Я думаю, нужно обновить наши приоритеты. Экономические инструменты вопреки ожиданиям оказываются гораздо, гораздо менее мощными. И в конечном счете это война на истощение, отчасти экономическая, но в значительной степени военная. И она закончится какими-то переговорами, потому что одна из сторон окажется не в состоянии выдерживать ее на поле боя. Вероятно, не из-за экономики.
Украина сильно зависит от Запада в плане финансовых ресурсов. Но это большая проблема для Европы, у которой нет фискальных возможностей. И в результате возникает большой вопрос, будет ли продолжаться экономическая помощь Украине. Все, что я говорю, имеет смысл, если предположить, что помощь будет продолжаться. Есть большой вопрос замороженных активов, как они будут использоваться. Но если предположить, что экономическая помощь Украине продолжится, то в России нет такой экономической ситуации, которая положит этому конец. Конец наступит, когда на поле боя возникнет полный тупик. И это, я думаю, та оценка, которую можно дать, учитывая текущее состояние дел.
Война в Европе
Евгения Альбац: Люди, приехавшие из Киева, говорят, что там много западных военных специалистов, готовящихся к будущей войне в Европе. Есть ожидание, что Путин начнет войну в Европе. И по сути у него нет другого выхода, так считают некоторые эксперты. Год назад вы говорили о том, что Соединенные Штаты могли бы добывать гораздо больше нефти и выводить ее на рынок. И это было возможно, если бы было правительственное решение экспортировать гораздо больше нефти и субсидировать часть сланцевой нефти, потому что компании по добыче сланцевой нефти не способны поддерживать добычу, если цена не превышает 70 долларов за баррель. Если цены на нефть упадут значительно ниже 60, США будет невыгодно даже поддерживать текущие уровни добычи нефти.
Олег Ицхоки: Верно. Поэтому стратегия должна заключаться в том, чтобы держать цены на нефть достаточно высокими, как минимум на уровне 60-ти, но при этом замещать российскую нефть другой — американской или нефтью стран Персидского залива. Есть сценарий, в котором США не заинтересованы — когда цены на нефть рухнут. Если будет глобальная рецессия, спад роста в Китае, спад роста в США, — это толкнет цены вниз. Но это не будет сознательной политикой США, потому что это привело бы к коллапсу нефтяного сектора. Однако в мировой экономике есть события, которые могут к этому привести. И если правительство Путина было готово к этому до войны, у него были все ресурсы, чтобы сгладить такой коллапс, то теперь оно не будет к этому готово.
Есть более органичная ситуация, когда цены на нефть остаются около 60-ти, но постепенно Россия вытесняется с индийского рынка. Возможно, из Турции. Маловероятно, что из Китая. Это может иметь последствия. Замещение 10–20% российской нефти усугубит экономические проблемы, сделает ситуацию менее устойчивой.
Евгения Альбац: Может ли администрация Трампа заставить Европу ввести тарифы на импорт из Китая, которые станут фондом победы Украины?
Олег Ицхоки: Многие из этих вещей могут иметь эффект, и все их нужно делать. Но ни одно из них не является решающим инструментом.
Евгения Альбац: 40 000 потерь в Афганистане были большой проблемой даже для такой очень консолидированной авторитарной страны как СССР. Предполагалось, что как только потери в украинской войне достигнут 100 000, это станет невыносимым для путинской России. Сейчас, по данным западной разведки, эта цифра уже намного больше. И это не кладет конец войне.
Олег Ицхоки: Если миллион потерь этого не сделал, то трудно ожидать, что это сделают экономические санкции на периферии, которые съедают 10%, 20% экономической способности России вести войну. Это просто проблема другого порядка. Поэтому попытка найти экономическое решение вопреки этому факту была слишком оптимистичной.
Евгения Альбац: Недавний отчет предполагает, что Соединенные Штаты могут пойти на смену режима в Венесуэле. Когда-то Венесуэла была третьим по величине поставщиком нефти на мировом рынке. Если Венесуэла вернется на нефтяной рынок, ожидаете ли вы, что цены на нефть упадут?
Олег Ицхоки: Я не эксперт по нефтяному рынку, но общепринятое мнение таково, что санкции можно вводить только против одной или двух из трех стран — Венесуэлы, Ирана и России. Нельзя вводить санкции против всех трех. Так что если венесуэльская и иранская нефть появятся на рынке, они вытеснят часть российской нефти.
75–80% экспорта России — это природные ресурсы. Так что чем жестче санкции на экспорт тем ближе дефицит торгового баланса. Но пока его нет. Нужен очень решительный сдвиг на нефтяном рынке, чтобы изменить ситуацию
Евгения Альбац: Как вы думаете, сможет ли Путин заменить нефтяные доходы чем-то другим?
Олег Ицхоки: Нефть и газ были двумя ключевыми источниками доходов. Чем меньше эти источники доходов, тем больше давление на фискальную ситуацию. Их нечем заменить.
Нет промышленного производства, о котором можно было бы говорить. У России все еще есть торговый профицит. Однако нефть и газ не являются промышленными товарами. 75–80% экспорта — это природные ресурсы. Так что чем жестче санкции на экспорт, будь то цены или объемы, тем ближе ситуация будет к дефициту торгового баланса. Но пока его нет. Нужен очень решительный сдвиг на нефтяном рынке, чтобы изменить ситуацию.
Евгения Альбац: Один из инструментов, который мы обсуждали, это рубль. Если либо цены на нефть упадут, либо количество нефти, которое можно вывести на мировой рынок, снизится, тогда произойдет девальвация рубля. Мы говорили, что 100 рублей за доллар — своего рода психологический барьер. Путин делал все, чтобы удержать рубль ниже 100 рублей за доллар. Сейчас он где-то на уровне 90.
Олег Ицхоки: У него в запасе 13% девальвации, которую можно провести, прежде чем доллар достигнет 100. А потом, после достижения 100, его можно девальвировать еще на 20%, но это не значит, что при 120 рублях за доллар в России произойдет смена режима. Ситуация для Путина в этом смысле достаточно стабильна. Если политика вытеснения российской нефти с мирового рынка увенчается успехом, рубль дойдет до девальвации быстрее. И это будет дополнением к текущей инфляции и процентной ставке, которые мы наблюдаем.
Евгения Альбац: Не удивительно ли, что после четырех лет войны у Путина все еще есть потенциал? Это поразительно, что он смог выдержать четыре года войны, сохраняя макроэкономическую ситуацию в целом стабильной.
Олег Ицхоки: Он начал войну с большим буфером. Но его уже нет. Так что любое крупное экономическое событие в мировой экономике порядка финансового кризиса 2008–2009 годов или пандемии COVID может ввергнуть страну в серьезную рецессию.
Но никто в мировой экономике не захочет вызывать такое событие, чтобы решить проблему войны в Украине.
Что важно и что имеет значение — это заставить Путина выглядеть слабым. Что заставило Путина выглядеть слабым? Бунт Пригожина. Украинская победа на полях сражений в 2022 году. Решительные санкции. Это то, что может изменить равновесие внутри страны.
Евгения Альбац: Оглядываясь назад, думаете ли вы, что разумно было вводить санкции против российских олигархов? Евгений Чичваркин, например, знаменитый российский предприниматель, которого выгнали из России, говорит, что это была самая большая ошибка, потому что богатые люди были вынуждены репатриировать деньги с Запада.
Миллиарды вернулись в Россию, и Путин получил поддержку от этих бизнес-элит. В результате была упущена возможность создать реальную устойчивую оппозицию против Путина.
Олег Ицхоки: Я думаю, экономически это совершенно неважно. Это вопрос справедливости. Можно спорить о том, что индивидуальные санкции в некоторых случаях были несправедливы. В других случаях их было недостаточно. Но я не думаю, что это повлияло бы на общие макроэкономические условия. Это было легко сделать политически. А вот чтобы европейцы перестали покупать российскую нефть, было сделать сложно. Поэтому было сделано то, что легко, а то, что было сложно, — нет.
Что важно и что имеет значение — это заставить Путина выглядеть слабым. Что заставило Путина выглядеть слабым? Пригожин заставил Путина выглядеть слабым.
Иностранцы не поддержали его, русские в эмиграции, кроме Ходорковского, не поддержали его. Это была серьезная ошибка.
Украинская военная победа на полях сражений в 2022 году заставила Путина выглядеть слабым. Решительные санкции заставляют Путина выглядеть слабым. Это то, что может изменить равновесие внутри страны. Но начиная с момента, когда он убил Пригожина, он полностью консолидировал ситуацию в России и он больше не выглядит слабым.
Добавлю, что Пригожин не был случайностью, он был отражением той картины, когда тысячи людей умирали в день. Пригожин был популярен, потому что он отражал недовольство, что тысячи русских погибают ежедневно. Он консолидировал это недовольство.
Удивительно, что после его смерти в России нет никого, кто говорил бы об этой проблеме. Нет антивоенного движения, нет консолидации мнения о том, что это ненормально.
А индивидуальные санкции... Кого они волнуют, кроме тех, кого касаются и кому кажутся несправедливыми?
Евгения Альбац: Я понимаю вашу точку зрения об отсутствии российского антивоенного движения. Я просто хочу напомнить, что после начала войны более двух миллионов русских уехало, но потом, по данным профессора Аузана, декана экономического факультета МГУ, около 640 000 вернулись, потому что не смогли найти работу в Европе, не смогли получить разрешения на проживание. Но самое важное, что сделал Путин, он посадил всех, кто способен на уличную политику. Он посадил их в тюрьмы. Он убил в арктической колонии Алексея Навального**, который мог зарядить людей энергией сопротивления и вывести их на улицу. Мы видим, как сажают даже за исполнение запрещенных песен. Люди смертельно боятся: мы не видели в России таких приговоров, как сейчас — 15 лет, 20 лет, 25 лет. Количество осужденных за «госизмену» сравнимо с количеством осужденных за поддержку Троцкого в 1937–1938 году. А клеймо «иноагента» лишает людей политических и социальных прав.
Мой последний вопрос. Осведомленные люди в Москве говорят, что Путину очень нужен перерыв, что он сам искал какого-то прекращения огня, потому что продолжение войны в Украине требует серьезных ресурсов, иначе ему придется начать мобилизацию, а он этого боится. Поэтому он ведет игру с Трампом, потому что в Кремле верят, что Трамп способен убедить украинцев, Зеленского пойти на серьезные уступки. Считаете ли вы опасным давать Путину передышку в виде прекращения огня? Чтобы он подготовился к большой войне в Европе? Или он просто блефует, делая вид, что может продолжать эту войну вечно?
Олег Ицхоки: Ну, очевидно, дела обстоят не так уж плохо, раз он проигнорировал переговоры на Аляске. Возможно, он очень хорошо притворяется. Но когда дела станут плохи, мы это тоже увидим. Важно понимать, что в авторитарных режимах, как в России, много скрытых состояний, скрытых, ненаблюдаемых вещей. Мы не знаем, что на самом деле происходит в экономике — дела могут быть намного хуже, чем мы видим, или дела могут быть в полном порядке, и только какое-то кризисное событие может раскрыть эти ненаблюдаемые вещи.
Так что вполне возможно, что он начинает упираться в ограничения. Не похоже, что ограничения именно экономические, потому что когда мы говорим о порядках величин экономических проблем, это пара процентов ВВП. Опять же, непопулярно повышать налоги. Непопулярно сокращать пенсии. Но если людей устраивает война, их устроит и сокращение реальной покупательной способности пенсий. И это не то, что остановит войну. Поэтому я не думаю, что ситуация критическая.
Что касается прекращения огня, нет никаких шансов, что оно изменит военный характер экономики. Может быть, не придется тратить 150 миллиардов долларов в год, но они будут тратить 100 миллиардов долларов и будут производить ракеты, дроны, и т. д.
Единственная другая страна, которая производит оружие в сопоставимом масштабе, — это Украина сейчас. И я думаю, есть понимание в Европе, особенно в Центральной и Северной Европе, и особенно у военных экспертов, что проблема не исчезает с прекращением огня. Прекращение огня очень важно для людей, которые умирают на поле боя, но оно не решает проблему.
США вышли из войны в Украине и не хотят быть в ней активным участником, что на мой взгляд недальновидно. Это большая проблема для европейцев — и неочевидно, что у нее есть решение. Это своего рода тупик.
Справка
Олег Ицхоки — доктор экономики, профессор Гарвардского университета. Окончил Московский государственный университет, имеет степень магистра экономики Российской экономической школы. До прихода в Гарвард занимал кафедру экономики в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе (UCLA) и был профессором экономики и международных отношений в Принстонском университете. В 2022 году был награжден медалью Джона Бейтса Кларка — самой престижной наградой для экономистов в возрасте до 40 лет. Включен в список 25 влиятельных экономистов в возрасте до 45 лет по версии МВФ.
Видеоверсия
* Евгения Альбац, Олег Ицхоки в РФ объявлены «иностранными агентами».
** Алексей Навальный включен в список «террористов и экстремистов» Росфинмониторинга.
Фото: echofm.online.