#Мнение

Мобилизованный Пушкин

2025.10.06 |

Андрей Колесников*

«Валдайская» апология Кремлем происходящего превращается в дурную бесконечность и сигнализирует о готовности продолжать СВО, считает колумнист NT Андрей Колесников*

Окружающий мир полон аллюзий. Он — скопление цитат, которые комментируют сегодняшний день. Собственно, в этом смысл постмодернизма. Ничего кроме вчерашних и позавчерашних цитат не осталось. Мир повторяет сам себя. И каждый обнаруживает в прошлом нечто, объясняющее или иллюстрирующее то, что происходит сейчас.

Путин нашел нужную ему аллюзию в «Бородинской годовщине» 1831 года, написанной на самом деле в связи с капитуляцией Варшавы. Министр Лавров уже читал на камеру стихотворение того же года «Клеветникам России» («Спор славян между собою»). Все имеет конкретно-­исторические причины. Александра Сергеевича, поступившего на службу к царю Николаю («Он дал мне жалованье») тогда взволновало и разозлило польское восстание — Бенкендорф не нарадовался на подконтрольного поэта. В письме Елизавете Хитрово Пушкин раздраженно писал: «Из всех поляков меня интересует только Мицкевич». Что ж, Александр Сергеевич был задет и потрясен резким и справедливым стихотворением Адама Мицкевича «Русским друзьям» (дословно: «Московским» — «Moskali»):

«...Быть может, золотом и чином ослеплен,
Иной из вас, друзья, наказан небом строже;
Быть может, разум, честь и совесть предал он
За ласку щедрую царя или вельможи
...»

Но легко ли было самому Пушкину под постоянным, придирчивым, многолетним надзором деспотии. Как сам он писал в одном из писем 1830‑х годов: «Очищать русскую литературу есть чистить нужники и зависеть от полиции». Словом, все в разы сложнее, чем в представлении наших новых пушкиноведов Путина и Лаврова, мобилизовавших Пушкина на СВО.

Что уж тут говорить: по крайней мере, можно только приветствовать переход от цитирования высшим руководством Ивана Ильина к Пушкину. Однако либеральная политическая философия раннего Александра Сергеевича не растопит сердца кремлевских обитателей, они считали и считают, что подведомственное население — это «стадо», его «должно резать или стричь».
 


Владимир Путин прочитал участникам форума стихотворение Пушкина «Бородинская годовщина»: Фото: Константин Завражин / РГ

 
И Пастернака теперь цитировать можно только не «иноагентам» (как объяснили юристы наследников поэта в связи с составлением Александром Архангельским, «иноагентом», антологии русской поэзии). Ну, пусть цитируют, например, стихотворение «Нобелевская премия» — «Я пропал, как зверь в загоне». Возможно, существенная часть нынешнего российского руководства видела его стихи в семидесятые-­восьмидесятые во время обыска у подследственных в машинописных версиях, на тонкой кальке, в самодельных переплетах.
 

«Арбат, мой Арбат»

Словом, аллюзии относительны, но иногда, простите за банальное сравнение, ударяют как молния. Именно такая затасканная в плохой литературе эмоция применима к внезапному попаданию цитаты в определенные время и место. Представьте, что идете вы по Арбату через три года после «частичной мобилизации», и вдруг уличный музыкант, причем хороший, ударяет по струнам гитары — и пошел-­поехал Виктор Цой, который вдруг прочитывается совсем по-новому:

«...И две тысячи лет вой­на
Вой­на без особых причин
Вой­на — дело молодых
Лекарство против морщин

Красная-­красная кровь
Через час уже просто земля
Через два на ней цветы и трава
Через три она снова жива
И согрета лучами звезды по имени Солнце
...»

Поневоле ищешь глазами родную полицию, еще более родных доносчиков. И стоишь, как вкопанный:

«...И мы знаем, что так было всегда
Что судьбою больше любим
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым
...»

Может, конечно, этот талантливый чувак лет 35‑ти ничего такого не имел в виду. В конце концов, здесь, на Арбате, где только демонтировали летние собянинские джунгли, через которые было в буквальном смысле не продраться, есть «стена Цоя». Хотя обосновался музыкант символическим образом в самом устье улицы, в ста метрах от насупленных бровей осуждающего весь западный мир и вечно озлобленного МИДа.

Впрочем, идущие мимо, те, которые «каблуками стучат, по делам спешат», далеко не все понимают смысл. Точнее, не хотят понимать. Большая часть нации — не столько «идущие вместе», сколько «идущие мимо». Так что даже если и понимают, двигаются дальше. Ну, Цой, ну, конец 1980‑х, подумаешь... «Вой­на без особых причин... Две тысячи лет...» Никто ничего не имеет в виду. Все было давно. Но ведь нация была той же самой, многие из тех, кто тогда пели за Цоем, сейчас даже еще не все вышли на пенсию:

«...Перемен требуют наши сердца
Перемен требуют наши глаза
В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации вен
Перемен, мы ждем перемен
...»

Перемены не нравились «старикам, управляющим миром» из Галича. И тогда и сейчас они полагаются на страх перед ними, о чем тоже пел Цой:

«...Сигареты в руках, чай на столе
Так замыкается круг
И вдруг нам становится страшно что‑то менять
...»

На то и расчет.
 

А гиц ин паровоз по-русски

И вот мы видим того самого человека из «Неоконченной песни» Александра Аркадьевича Галича:

«...Им по справке, выданной МИДом, 
От семидесяти и выше
...»

И вот он рассказывает про злокозненный Запад, про то, что поляки (привет Пушкину), не уступили Данцигский коридор немцам, и потому немцы напали на Польшу. Сплошной «а гиц ин паровоз», как говорила нация, сгоревшая в топках этого нападения, — то есть повторение пройденного в сотый раз.

Но здесь есть проблема. Советская власть тоже много чего говорила, повторяла сто раз на политинформациях, как теперь в ходе «Разговоров о важном», в программе «Время», в газетах. Это влетало в одно ухо, чтобы из другого вылететь. Но все‑таки в Данию, Норвегию, Швецию, Германию, не говоря уже о Польше, ничего не прилетало и не останавливало работу европейских аэропортов. Лишь изредка что‑то маячило, иначе откуда это:

«...По небу фигня летала 
Серебристого металла. 
Очень много в наши дни 
Неопознанной фигни
...»

И тем не менее. Советский Союз был тяжеловесен, но и не суетлив. А. А. Громыко, наставляя О. А. Трояновского в период назначения его представителем СССР в ООН, говорил коллеге: не разменивайтесь на мелочи, не реагируйте на каждый чих вероятного или невероятного противника, высказывайтесь только солидно и по крупным проблемам, потому что Советский Союз — великая держава.

Вот в чем разница. СССР провалился, но своим вероятным противником он оценивался как нечто внушительное и солидное. Были, конечно, и «уколы зонтиком», но все‑таки на мелочи не разменивались. Так, чтобы в небе Дании в период, когда нынешний помощник президента по международным вопросам Юрий Ушаков только осваивал (в совершенстве, как говорят знавшие его близко датские коллеги) датский язык, летала в индустриальном масштабе «фигня серебристого металла» — такого не было.

Вопрос — зачем открывать еще один фронт — гибридный, когда не закрыт первый? Это не вопрос политической науки. Это не теория режимов. Это вам не проблема уровня Нобелевского лауреата по экономике Дарона Аджемоглу. Это «вопросы психологии»: кому‑то не хватает «движухи». Это в декабре 2024 года Путин сам сказал, обнаружив подлинные «первопричины» конфликтов: когда в России все спокойно, нам «хочется движухи». Сейчас, в сентябре 2025‑го, он сказал иначе, но о том же: «Мир, безусловно, вы согласитесь со мной, выглядит уныло, когда он монотонен». А тут «Орешник», Чернобыльская и Запорожская АЭС на грани катастрофы, дроны в Европе, танкеры «теневого флота» снуют туда-сюда.

Такой мир монотонным назвать нельзя. Не то чтобы он полицентричен, ибо Россия пока не признается полюсом другим полюсом, который обзывает ее «бумажным тигром», но чрезмерно-полифоничен точно. Однако все равно во всем виноват Запад.

Всю дорогу, общаясь с Путиным, модератор, журналист-­международник, знаток шведского языка Федор Лукьянов пытался шутить, а шутки не проходили, поскольку антропологическое устройство вопрошающего и отвечающего должно совпадать (вариант — вопрошающий должен быть женщиной со скрещенными ногами или Карсоном Такером). Но вот он не решился, будучи связан верноподданостью, как‑то все‑таки спросить про Запад — ну, неужели он нам что‑то еще недодал? Костюмы, в которых сидим на подиуме, сам подиум, микрофон, в который говорим, устройства, которые все это многочасовое действо передают несчастной нации? А лидер говорит, говорит, говорит...

Что тут можно сказать? Только процитировать, раз уж мы тут вопросами литературы занялись, Александра нашего Аркадьевича:

«...Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!
...»


Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».

a