В условиях закрытия статистики ответственные лица все больше запутывают потребителей данных, особенно в преддверии 1 сентября. В интервью российскому телевидению министр просвещения Сергей Кравцов сообщил, что «в целом построено к 1 сентября порядка 1700 новых школ, откроется 43 школы, и мы перевыполняем поручение президента. 1300 школ — задачу ставил президент — мы перевыполнили и ввели порядка миллиона новых мест». Не надо быть статистиком, чтобы подсчитать — из 1700 построенных школ НЕ открылось 1657. Соответственно, вопрос: «миллион новых мест» — тоже виртуальная величина, которая не «открылась»?
Тяготы и лишения министра Кравцова
И хватает ли на этот «миллион мест» школьников, и в каких регионах? Хватает ли на этот миллион учащихся учителей? Из уст в уста пересказываются родительские истории. Из школы уволился физик — и целый год этот предмет не преподавался (это Москва!). В школе ушли на СВО информатик и историк — и не вернулись, были убиты. Проще будет с преподавателями иностранных языков — число часов обучения им снижается, зачем изолирующейся от мира державе какие-то европейские языки — хватит и русского для выполнения команд. Отчетности у учителей меньше не стало, и вообще их главная задача — отделаться от учеников и родителей, чтобы не было скандалов, и все ходили на подъем флага и «Разговоры о важном», а остальное принципиального значения не имеет.
По оценке того же Минпроса, в начале прошлого, 2024–2025 учебного года, в школах оставались незакрытыми 18 287 вакансий, то есть 1,75% от общего числа учителей. Если министерство с этими цифрами работает так же, как с данными по построенным школам, этот показатель вероятно занижен в несколько раз. В сельских школах — это лично спикер Госдумы ссылался весной 2025 года на данные Счетной палаты — дефицит учителей достигает 30% (а сельских врачей — около 50%). Характерно, что руководящие работники жалуются на нерешаемые десятилетиями проблемы самим себе. Так может, что-то «в консерватории поправить», например, вернуть из окопов этих молодых учителей и врачей, чтобы они трудились ради жизни, а не превращались в «соль земли русской» в буквальном смысле?
Министр просвещения Сергей Кравцов (Фото: Станислав Красильников / ТАСС)
Разумеется, есть множество вопросов и к квалификации нынешнего учительского состава. А также к содержанию новых предметов — «Семьеведения», «Основ безопасности и защиты Родины», «Основ духовно-нравственной культуры». Не говоря уже об истории по Мединскому–Торкунову–Чубарьяну, за которую уже однажды пришлось отдуваться тому же несчастному Кравцову — он лично отправился в Чечню с исправленной версией учебника. Кадыров тогда констатировал: «...удалены допущенные в прежней редакции грубые формулировки в адрес целых народов, подвергшихся сталинским репрессиям». А вот другие социальные группы, включая либеральную интеллигенцию, защитить от некоторых удивительных выводов авторов «Краткого курса» было некому. А она там выведена как коллективный враг народа, причем уже в постсталинский период.
Пришлось министру быть вовлеченным и в еще один горячий сюжет — дети мигрантов и школа. Спикер Володин, который теперь высказывается по всем вопросам современности, недавно торжествовал:
«...Результаты набора в начальные и средние классы в ряде регионов показывают значительное сокращение количества детей иностранных граждан, допущенных до обучения...»
Значит, эти дети будут болтаться на улице, а затем замыкаться в гетто — последствия для социального спокойствия и показателей преступности понятны. А могли бы успешно ассимилироваться (на что, кстати, очень разумно обратил внимание глава Татарстана Рустам Минниханов) и впоследствии становиться законопослушными гражданами и работниками. Депутаты Думы, как всегда, пошли еще дальше своего пастыря: пускай, предложили они, на один класс приходится не более одного ребенка мигранта. (Вы бы, друзья, лучше бы ввели такую квоту в отечественном футболе, где в командах, финансируемых государственными олигархами, россиян почти не осталось.) Кравцов же был вынужден подойти к проблеме более технологично: надо, сообщил он президенту, создавать специальные классы для детей мигрантов, чтобы адаптировать их к учебе в России. Идея сама по себе совсем не бессмысленная, но где вы возьмете столько преподавателей русского языка для иностранцев из центральноазиатского региона, если у вас не хватает учителей русского языка для русских детей?
Стоило Сергею Кравцову сказать, что насильственно никого из учителей, родителей и детей не будут переводить на пользование мессенджером Max, как заммэра Москвы Ракова сообщила, что таки этот процесс будет носить поголовный характер — в рамках привычного тоталитарного насилия. Радости от общения с новой технологией мало кто испытывает (хотя немедленно появилась благоприятствующая социология государственных служб — народ одобряет!) — все привыкли к Телеграму и особенно Вотсапу (75% респондентов, по данным «Левада-центра», пользуются этим мессенджером), а тут нечто непонятное.
Точнее, понятное — свой портативный, круглосуточный «товарищ майор» в кармане! Внедряться эта штука в систему образования будет тяжело, но настойчиво.
Фото: УМВД России по Калининградской области
Есть сферы, куда Минпрос просто не пускают и, наверное, даже не предупреждают о принимаемых решениях. Как в ситуации, когда Генпрокуратура объявила нежелательной организацией швейцарскую образовательную систему International Baccalaureate, в которую входили (теперь уже можно писать в прошедшем времени) 29 российских школ, как частных, так и государственных; многие из них — с очень высоким рейтингом. Слишком хорошее и дорогое образование, дающее возможность поступать в западные вузы — эти характеристики совершенно нетерпимы для государства, которое а) изолируется от Запада, б) ставит задачу изолировать от Запада молодежь, в) хотело бы контролировать мозги и души молодых людей, и не только с помощью мессенджера Max. В мотивировочной части объявления IB нежелательной так и сказано: происходит «форматирование российской молодежи по западным шаблонам».
По «западным шаблонам» уже переформатировались почти все дети российской политэкономической элиты, и вот теперь остальных можно отцепить от процесса? Впрочем, детям богатых родителей волноваться не придется — пока возможности отправить их на учебу за рубеж существуют. Для детей, входивших в систему IB в составе государственных школ, тоже не должно возникнуть проблем: они все имеют лицензии, приспособлены к обучению по российским программам. А если учителя хорошие, едва ли что-то, кроме прихода компетентных органов непосредственно к ним благодаря мессенджеру Max, может помешать давать детям качественное, то есть западное по сути своей образование. Дальше соответствующим органам придется громить уже конкретные школы, как это делалось в советские времена, например, с физматшколой № 2 на Ленинском проспекте.
Но это полбеды, Кравцова ожидает настоящая проблема: школам, вероятно, для преподавания идеологических «духовно-нравственных» дисциплин, «Разговоров о важном» (теперь и для детсадов!), исполнения песен рекомендуемых композиторов и певцов предстоит широко открыть двери новым пассионарным кадрам. То есть — возвращающимся с СВО. Это, конечно, соответствует общему вектору адаптации уже бывших военнослужащих, но вероятно и детям придется адаптироваться к ним. Если в советское время старички-военруки были предметом шуток и пренебрежительного отношения со стороны учеников, то теперь в школы могут прийти психологически травмированные и физически могучие учителя в самом расцвете сил. Как к этому будут приспосабливаться родители и дети, а также «гражданские» учителя?
Впрочем, у возвращающихся из окопов и членов их семей могут быть и другие траектории. Они могут начать учиться сами. Но это уже головная боль не Минпроса, а Минобрнауки. Это уже не к Сергею Кравцову, а к Валерию Фалькову.
Председатель Министерства образования и науки Российской Федерации Валерий Фальков. Фото: Минобрнауки РФ
Вызовы и проблемы министра Фалькова
Путинскому режиму нужны солдаты, рабочие и инженеры. Наум Коржавин как-то заметил, что в Советском Союзе старались давать, особенно в технической сфере, не образование, а профессиональную подготовку. Это очень существенная разница: образованный человек способен критически мыслить, а просто профессионально подготовленный технарь лишь адаптируется к предложенным обстоятельствам. Это интуитивно, а может и рационально чувствует Кремль, когда делает акцент на том, чтобы тинейджеры уходили из школы в колледжи, то есть ПТУ. Идет вал оптимистической отчетности о том, сколько девятиклассников решили не продолжать обычное образование. В нескольких регионах, включая Москву и Питер, за это дают очень привлекательную льготу — освобождают от двух экзаменов ОГЭ.
Государство платит и за участников СВО, и за их детей — вузы обязаны выделять для них не менее 10% бюджетных мест. В 2025‑м году квотой в 18 лучших вузах России воспользовались почти 3 тысячи участников военных действий и их дети. При этом 83% таких абитуриентов были зачислены без экзаменов либо не поступили бы на общих условиях, потому что их баллы были ниже проходных.
Что касается статистики по всей системе высшего образования, то, по данным Минобрнауки, по состоянию на середину августа в российские вузы в 2025 году зачислены по льготной квоте для участников специальной военной операции (СВО) и их семей 28,4 тыс. человек — на 74,2% больше, чем в 2024‑м. Но квота, несмотря на все преференции и зачисление заведомо несостоятельных абитуриентов, не выбрана. Ее заполняемость составила 55,7% из выделенных 50 957 мест (в 2024 году — 32,3% из 50 496 мест). Попробуйте, даже если у вас есть преференции, учиться, например, в МФТИ — учеба там настолько тяжела, что совершенно непонятно, зачем же туда поступать, даже если у вас есть все льготы от Путина.
Недавно прорвало ректора Санкт-Петербургского политехнического университета: он назвал военных льготников «почетно-проблемным контингентом». Тянут отстающих, мирятся с ними, боятся отчислять:
«...Стараемся минимизировать отчисления. Они есть, но носят личный характер. Справляемся, поднимаем тех, кто не отстал, доучиваем. Это наш долг...»
Ректор Бауманки высказался в том же духе, но и политически выдержанно:
«...Средний балл у них чуть ниже, чем по общему конкурсу, но в целом люди конкурируют. Не надо им создавать специальные условия. Они нормальные ребята. Сложности бывают, как и у других поступивших. То что мы как страна даем им возможность поступить в отдельном конкурсе, это то, что мы должны делать...»
Главное, чтобы выпускник, не хватая звезд с неба и ни о чем не думая, мог ковать технический щит режима и был готов стать работником ВПК и смежных отраслей — таким видится в этой модели человек будущего.
Важен и переход с 2026 года на советскую модель специалитета с отказом, по крайней мере формальным, от Болонской системы бакалавриата и магистратуры: такой механизм должен изолировать входящего в жизнь лояльного путиниста от Запада и его научно-образовательных соблазнов.
Это усиливает конкуренцию среди «ботанов» — чтобы поступить на бюджетное место при таких ограничениях, нужно быть гениями: это все равно как с еврейскими детьми до революции и в советское время — в силу сегрегации, открытой или латентной, только самые талантливые могли пробиться в систему высшего образования. Но государство пошло дальше: в Думу внесен законопроект, согласно которому вдовы военных получат «преимущественное право» зачисления в колледж или вуз «при прочих равных условиях». Тем самым военная квота расширяется — такого масштаба льгот для ветеранов не существовало после Великой Отечественной войны, да их, по сути, и не было вовсе. В позднесоветское время прошедшие армию и вступившие в партию, а также идущие по национальным квотам тоже успешно конкурировали с так называемыми «школьниками» и имели определенные преференции, но далеко не в таком расширенном понимании.
Главное — все это имеет символический смысл, но совершенно лишено экономической рациональности. Если государству нужны, допустим, профессионалы-технари, тогда нужно включать механизмы по «улавливанию талантов», а не отключать их. Но варваризация/идеологизация школы и высшего образования — это процесс, который трудно остановить. Впрочем, весьма непросто разрушить до основания и качественное образование, которое досталось путинской России от России ельцинской, когда иной раз с нуля складывались современные образовательные структуры, в том числе в кооперации и соотнесении их с Западом. Так что смысл и содержание ключевого противостояния ближайших лет — это борьба двух трендов в формировании человеческого капитала. Один из них — декапитализация, демодернизация и варваризация, другой — попытки сохранения, иной раз даже точечного, очагового, нормальных образовательных традиций и сбережения человеческого капитала. С одной стороны, время работает на декапитализацию, поскольку путинский режим и не думает уходить; с другой, для государства переусердствовать в этом — значит, потерять кадры: часть окажется политически лояльной, но неквалифицированной, часть — уедет из страны.
То есть — как готовили качественные вузы талантливых студентов на экспорт, так и продолжают готовить. Государство предпочло не создавать им условия для работы в стране, сохранив только один стимул технарям — бронь от армии, а стало размывать сами основы качества образования, разбавляя студенческие массы во все более впечатляющих пропорциях теми, кто до высшего образования никогда бы самостоятельно не дотянулся. Если бы не спецоперация и битва государства с человеческим капиталом страны.
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».