Образы протеста красивы, они вдохновляющие и впечатляющие. Люди перестают быть толпой, они становятся единым организмом, с общим пониманием того, чего именно они хотят и что их возмущает. У этого организма есть мозг и чувства. Потому автократы и обыватели всех времен и народов не верят в то, что люди могут столь сознательно и с такой сильной общей эмоцией, да еще в таких количествах собраться самостоятельно, без кукловода в звездно-полосатом цилиндре или с крючковатым носом и кипой на голове. И без понятного повода вроде финала футбольного чемпионата. Однако они собираются. И времена вдруг зарифмовываются — девушка на бульваре Сен-Мишель, показывающая язык стройным рядам полиции в мае 1968‑го, и девушка в Анкаре, студентка в очках, что‑то объясняющая в мегафон в марте 2025‑го. Иногда вся эта ускользающая красота мирного протеста заканчивается трагически. Нам ли этого не знать, после 2011–2012 годов, после 2021‑го. В Турции задержано почти 2 тысячи протестующих, многих из них ждут серьезные реальные сроки. Автократ бьется за власть всерьез.
Белград, Тбилиси, Тель-Авив, Стамбул, когда‑то Минск, Москва, Санкт-Петербург, Каракас, Тегеран... Еще когда‑то — арабская весна. Как правило, протестующие, особенно мирные, особенно образованные или получающие образование (сербский протест в основе своей студенческий, университетский), придумывают остроумные и точные лозунги и требования. Как правило, они несут флаги своей страны и рисуют на себе цвета этих флагов, как на стадионах во время матчей.
Студенты во время митинга в поддержку мэра Стамбула в парке Сейменлер в Анкаре. 28 марта 2025 года. Фото: Adem Altan / AFP / Scanpix / LETA
Потому что это их страна, а не тех, кто стоит по другую сторону заграждений со слезоточивым газом и оружием. По ту сторону заграждений люди в форме тоже думают, что это их страна. И страна тех, кого они с таким рвением обороняют от своих же сограждан. Сограждан, которых они начинают считать чужими, врагами, достойными самого жестокого обращения — это война, гражданская война. И никто не выходит к разгоряченным протестующим с увещеваниями и разговорами, как это сделали недавно во время природной катастрофы королева и король Испании. Здесь вам не Испания, хотя, казалось бы, многие из стран, где идут протесты, приблизились к состоянию политической демократии.
Оказывается, нет. И именно против этого они протестуют. Против архаики, за современность. Против отмены модернизации, против движения к «порядку» и «традиционным ценностям». Которые, в свою очередь, на самом деле ведут к беспорядку и произволу; а традиционные ценности, если они вообще существуют, здесь ни при чем, они всегда означают ограничение прав и свобод человека и гражданина. Это протесты против запретов жить нормально. В ситуациях, когда эта нормальная жизнь уже оказывалась на расстоянии вытянутой руки. А власти, спохватившись, потому что нормальность угрожала их правлению, эту жизнь отменяли и запрещали. И вот люди, подлинные граждане, выходят с флагами своей страны, имея в виду то самое, казавшееся и в России более десяти лет назад неоспоримым: «мы здесь власть».
Да, был период, когда мнилось, что иерархии выглядят устаревшими, им на смену неизбежным образом приходят горизонтальные связи, сообщества граждан, распределенная, близкая людям власть, где они действительно сами власть. Ригидная, с насупленными бровями, ощетинившаяся полицейскими дубинками, гордящаяся своей единственной свободой — свободой произвола — такая власть безвозвратно выходит из моды. А мирный протест, именно мирный, под тем самым флагом своей страны, может все изменить.
Обо всем этом писались книги. Например, Мойзес Наим написал работу с характерным названием «Конец власти» (2013): многочисленные «микровласти» опережали в своем развитии старую иерархическую власть и часто заменяли ее. Казалось, восторжествовала классическая теория модернизации — Наим с восторгом писал:
«...Неудивительно, что «арабская весна» началась в Тунисе, североафриканском государстве с лучшими экономическими показателями и самыми быстрыми переходами бедняков в средний класс...»
Отчасти так оно и было, но и средний класс в итоге устал от своих же требований перемен и прав. Констатации Наима, когда‑то занимавшего посты министра торговли и промышленности Венесуэлы и исполнительного директора Всемирного банка, сегодня кажутся благостной либеральной утопией:
«...Гражданские свободы, права человека и экономическая прозрачность ценятся все больше, и появляется все больше адвокатов, экспертов, сторонников и платформ для продвижения этих ценностей. Я не утверждаю, что принуждение отныне невозможно: я лишь хочу сказать, что теперь оно обходится дороже и в долгосрочной перспективе его труднее поддерживать...»
Оказалось, что власть здесь не «мы», а «он» или «они», со своей жесткой иерархией, несгибаемой бюрократией и безжалостными силовиками. Они вовсе не собираются считаться с ценой принуждения. К тому же «микровласти», всяких там блогеров и общественников, можно поставить на службу большой власти, а средний класс, возжелавший в своем потреблении еще и люксовый товар, права человека и демократию — приручить и седатировать.
Пережив шок от митингов и демонстраций, иногда безжалостно их подавив или аккуратно выждав паузу, автократия наносит ответный удар — становится еще более жесткой и жестокой. И принципиально неуступчивой. Или просто игнорирующей позицию людей, вышедших на улицы, потому что опора власти — молчаливое равнодушное большинство. А меньшинство не заслуживает того, чтобы к нему прислушивались, даже если оно запруживает все площади и улицы — в основном столиц. Вы все, пусть вас и много, столичные штучки. Смутьяны, спровоцированные невидимыми силами из-за рубежа. А народу, подлинному народу, основе и опоре власти, или все равно, или он с большим подозрением и недоверием относится к тем, кто вышел на площадь. Что им вообще надо, жили бы спокойно и не высовывались.
Протесты часто представляют городские образованные классы, необязательно средние, если измерять это свойство доходом. Страна оказывается расколотой на продвинутую, модернизированную часть общества, и инертную и зачастую архаичную. Нередко мэры больших и/или столичных городов, особенно если в государстве остаются еще элементы демократии, противостоят первым лицам таких государств. Такими были, например, тот же арестованный мэр Стамбула или мэр Варшавы. (Заметьте, в Турции, в отличие от России, еще возможна ситуация, когда руководитель большого города может быть лидером оппозиции, притом что автократ-глава государства опасался конкуренции на выборах, что в российских обстоятельствах кажется непредставимым.)
Словом, диктаторы и их машина насилия научились не только подавлять массовый протест, но и игонорировать его. Все теории, в том числе описанные математическими формулами (например, в «Экономических истоках диктатуры и демократии» Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона), идут под снос. Сегодняшний автократ обладает невероятной волей к сохранению власти любой ценой и в принципе не идет ни на какие уступки. В своем поведении приближается к тоталитарным вождям прошлого, будучи готовым, в отличие «диктаторов обмана» (Сергей Гуриев, Дэниэл Трейсман), применять силу и проливать кровь. Растягивая свое правление до бесконечности, новые устойчивые диктаторы испытывают дистрофию легитимности. Но чем меньше легитимности и легальности, тем жестче они обращаются с теми, кто выходит на площадь, доказывая, что «мы здесь власть».
Демократический порядок испытывает сложности, избиратель утрачивает устойчивые предпочтения, выборы от тура к туру раскачивают пристрастия обывателя, которого не устраивают традиционные партии, и его мотает с крайне правого фланга на крайне левый. Возникает кризис представительства и доверия. По сути, это двойное недоверие обывателя — к официозу и к тем, кто выходит на улицы защищать принципы свободы; потому он и предпочитает Ле Пен или «Альтернативу для Германии». А потом приходит еще и Трамп, который не укладывается ни в какие теории, и начинает добивать мировой порядок, его ценности и правила, их казавшийся когда‑то незыблемым и привлекательным универсализм. Сам классический дядюшка Сэм, вытирая пот из-под звездно-полосатого цилиндра, недоуменно наблюдает за происходящим и нервно курит в коридоре, уже не понимая своей теперешней роли. Кажется, он безнадежно устарел...
Протесты в поддержку Экрема Имамоглу и демократии продолжаются. Это не просто локальный турецкий сюжет — он отражает мировую ситуацию и создает прецедент: снова автократ выйдет победителем, протестная активность выдохнется и все пойдет как прежде, или Реджеп Эрдоган, совершивший, по определению Озгюра Озеля, лидера Республиканской народной партии, переворот, создал себе долгосрочные проблемы? Собственными руками создал кризис, которого можно было избежать? Настолько не уверен в себе, что допускал будущее поражение на выборах? Все автократы мира следят за опытом своих коллег, переживают и извлекают уроки.
Так кто здесь власть?
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».