Иной продавец мог бы сказать: «Прекрасный выбор!» Прокурорские работники в ходе проверки в самом известном — но далеко не единственном — московском магазине интеллектуальной литературы «Фаланстер» изъяли несколько книг Ханны Арендт, Вальтера Беньямина, Сьюзан Зонтаг и «Надзирать и наказывать» Мишеля Фуко.
Снова странным образом срифмовались судьбы Арендт и Беньямина. Последний раз в биографии Арендт компетентные органы интересовались ею в 1940–1941 годах во время многоступенчатого бегства из Франции в Испанию и Португалию с последующим движением через океан в Нью-Йорк. Она двигалась более или менее стандартным путем для беглецов от нацистов и их коллег из вишистского режима во Франции. Выдающийся еврейско-немецкий поэт и эссеист Беньямин, чтобы избежать гибельной высылки из Франции в Германию, двигался той же дорогой несколько раньше. У него была особая американская виза, которую ему выбили коллеги из Института социальных исследований, переместившегося из Франкфурта (отсюда понятие Франкфуртская школа) в Париж, а затем, крайне вовремя, в Нью-Йорк. Была и испанская транзитная виза до спасительного для беженцев Лиссабона, до ворот в океан, к статуе Свободы. Но не было выездной французской визы, которая, как писала Арендт в очерке о Беньямине в «Нью-Йоркере», «все еще требовалась в тот период и в которой французские власти неизменно отказывали эмигрантам из Германии в угоду гестапо».
Беглецам была известна дорога через горы, которая не охранялась французскими пограничниками, и вела в пограничный городок, который по-каталански назывался Порбоу (по-французски Пор-Бу). Страдавшему сердечной недостаточностью Беньямину этот переход дался особенно тяжело. И вот тут-то выяснилось, что именно в день его прибытия Испания закрыла границу и не принимала виз, выданных в Марселе. Как писала Арендт, «эмигрантам было предложено тем же путем на следующее утро вернуться во Францию. Ночью Беньямин лишил себя жизни, и потрясенные его самоубийством пограничники разрешили оставшимся проследовать в Португалию. А через несколько недель было снято и запрещение на въезд». Это произошло в сентябре 1940‑го, а в январе 1941‑го той же дорогой, открытой благодаря самоубийству Вальтера Беньямина, бежала и Ханна Арендт с мужем Генрихом Блюхером. Через десять лет увидит свет ее знаменитая работа о природе тоталитаризма. Не она ли заинтересовала российских проверяющих, пришедших в книжный магазин?
Бисексуальность Сьюзан Зонтаг могла бы привлечь компетентные органы, но сама по себе она не является пропагандой «неправильных» ориентаций, не говоря уже о том, что все-таки это чтение для сверх-яйцеголовых интеллектуалов. В случае Мишеля Фуко, судя по всему, интерес вызвала книга, в названии которой можно было бы усмотреть не пропаганду сексуальной ориентации самого философа, а разбор профессиональной сферы деятельности правоохранительных органов. Хотя «Надзирать и наказывать» — книга о биополитике и биовласти, об управлении телом человека в дисциплинарном обществе, обществе надзора. «Паноптикум» — система тотального надзора, позволяющая надзирателю, оставаясь невидимым, следить за заключенными. Она и была описана Мишелем Фуко. И в ней можно усмотреть метафору того типа государства, которое претендует на власть над телами подданных и сформировано за четверть века правления одного человека в стране, где расположен магазин «Фаланстер».
Строго говоря, если уж что изымать, то весь массив интеллектуальной литературы, потому что в ее основе лежат мысль и сомнение, являющиеся, в свою очередь, фундаментом человеческой культуры и гуманизма. Тем, что делает человека человеком и отличает его от более ранних стадий развития приматов.
Как говаривал В. И. Ленин, «коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». Но с точки зрения сегодняшних цензоров, надзирателей и идеологов, в этой ситуации можно стать не столько коммунистом, сколько либералом.
Такую позицию занимают и добровольные доносчики, благодаря которым власти все больше внимания уделяют книжному рынку, книготорговой сети и библиотекам. Они представляются слишком свободными, чем недовольны все руководящие деятели — от нового товарища Фадеева, секретаря Союза писателей Мединского, до советника президента по культуре Ямпольской. Недостаточно того, что магазины не рискуют продавать книги «иноагентов», библиотеки — выдавать их на руки, а издательства — заключать с ними контракты. Недостаточно отмен презентаций книг по звонку сверху или сбоку, от неравнодушных погромщиков. (В том же «Фаланстере» больше месяца назад отменили презентацию книги «Антифашизм для всех»; до этого сразу несколько площадок отменяли презентации книги Нины Хрущевой о Никите Хрущеве, и это лишь два примера из множества.) Нужен более фундаментальный контроль. Нужно «Надзирать и наказывать».
Однако хороших книг, описывающих авторитарную и тоталитарную власть и их идеологию, слишком много. Работы былых эпох не стареют и провоцируют неизбежные аллюзии. Мало того, что в течение всей СВО «1984» Оруэлла так и остается хитом продаж, как и популярные ныне в книготорговой сети романы Ремарка, которые первым делом стали сжигать нацисты, как только пришли к власти. Книжный рынок переживает бум публикаций аллюзионной литературы о повседневной жизни в Германии 1930‑х годов, о причинах и следствиях немецкой катастрофы и о деталях входа и выхода из нее. Только в последние месяцы вышли потрясающие переводные труды Уве Витштока «Февраль 1933. Зима немецкой литературы», «Немецкая катастрофа» Фридриха Мейнеке, «Слушай, Германия» Томаса Манна, «Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955» Харальда Йенера. Наконец, только что увидела свет знаменитая книга Виктора Клемперера, написанная изнутри режима, о языке Третьего рейха. Издатели, в конце концов, не виноваты, что все находят этих и многочисленных иных работах бесконечные аллюзии. А куда девать давно изданные и активно переиздаваемые, в том числе в дешевых мягких обложках, классические труды вроде «Анатомии человеческой деструктивности» Эриха Фромма. Все это можно цитировать километрами.
Характер интереса цензоров, идеологов и доносчиков к литературе определенного типа выдает власть с головой. Они опасаются саморазоблачения. Они узнают сами себя в классике. А их итоговая цель ясна, задачи определены. Об этом писала та самая попавшая под подозрение — спустя почти полвека после смерти — Ханна Арендт: «Тоталитаризм у власти непременно замещает все перворазрядные таланты <...> фанатиками и дураками, недостаток умственных способностей у которых остается лучшей гарантией их послушания».
Зло банально, оно приходит в одеждах скучной бюрократии с двумя фразами на устах — «Я выполнял приказ» и «У меня ипотека». Обо всем этом написано в книгах — источнике знаний.
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».