Расширяющейся империи важно метить свою территорию, заполнять контурную карту. Делать это можно по-разному. Еще в 2024 году строительный вице-премьер Марат Хуснуллин восхищался, докладывая Путину, ночным Мариуполем, который выглядит прямо как «европейский город». Есть, впрочем, подозрение, что и до 2022 года он выглядел точно не хуже. Теперь последовал шаг идеологический: в городе, бывшем Жданове, заработал музей Андрея Жданова. Территориальное приобретение подчеркнуто самым внушительным образом — на нем теперь стоит «печать», образ одного из самых жестоких сталинских подручных. Путешествие во времени призвано показать, как сама власть видит будущее — как будущее в прошедшем. Срыв в архаику внятно подтвержден символическим образом.
Пикантность — и дополнительная циничность — ситуации состоит в том, что музей в Мариуполе — филиал Музея обороны и блокады Ленинграда. О ре-музеефикации Жданова сообщил вице-губернатор Санкт-Петербурга Борис Пиотровский, в свою очередь сын директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, автора определения, согласно которому россияне — «милитаристы и имперцы» (с его точки зрения, в хорошем смысле). То есть «отливание в граните» сталинского палача — сознательное, продуманное и хорошо темперированное действие, реализованное в рамках культурной политики, столь близкой самому восстановленному в правах партийному вождю.
О роли, месте, деяниях Жданова в период блокады слишком хорошо известно — это постыдные страницы советской власти. Если угодно — темные. Но разговор о том, что они черные, теперь, после музеефикации, будет считаться очернительством истории. Снова, как еще четыре десятилетия тому назад.
Бюст А.А. Жданова. Мариуполь, 1978 г. На фоне — мариупольский Драмтеатр. Фото: Yuriy Zhilovets
Об этом и писал Юрий Федорович Карякин в 1988 году в своей знаменитой страстной статье «Ждановская жидкость, или Против очернительства» в журнале «Огонек», затем воспроизведенной в сборнике «Иного не дано». Обращаясь к сталинистам, он задавался вопросом: «Почему — в лучшем случае — вы готовы признать черные страницы нашей истории «государственной тайной», до которой, мол, народ наш не дорос? (До расправы над собой дорос, а до правды об этой расправе не дорос?)».
Жданов имеет такое же отношение к блокаде, как СВО к Великой Отечественной войне. Привязка его к ленинградской трагедии — это очернение человеческой стойкости.
Вопреки уже общедоступному историческому знанию, вопреки самой истории, Жданова поднимают на щит. И не где-нибудь, а в Мариуполе, городе, чья судьба, с какой стороны окопа на нее ни посмотри, трагична. И нужно еще подчеркивать этот трагизм ре-мифологизацией фигуры сталинского «вешателя». Зачем такой цинизм? К чему такая жестокость? Насилие над историей, надругательство над памятью и блокадников, и репрессированных, к страданиям и смерти которых Андрей Александрович, ленинградский вождь, куратор Агитпропа и даже временный, но неудавшийся наместник послевоенной Финляндии, имел прямое отношение.
Даже кончина его, как и смерть Сталина унесла за собой множество жизней: донос Лидии Тимашук на «врачей-убийц», из-за которых якобы и умер Жданов, стоил жесточайших страданий невинным, достойнейшим людям.
И вот — такой грубый прямолинейный символизм. Он напоминает вот еще что из статьи Юрия Карякина: «В Елабуге сохранился дом, в котором Марина Цветаева прожила последние дни своей жизни, в котором она погибла. На доме — мемориальная доска, будет, вероятно, и музей. Адрес — улица Жданова». Такой же символизм, как с музеем Жданова в Мариуполе.
«Получил письмо из г. Жданова: людей травят за то, что они хотят жить снова в Мариуполе», — продолжал Юрий Федорович. И предлагал сталинистам упиться своим сталинизмом: «Пусть выстоят для себя хоть Ждановград». И вот, вернув себе в исторически короткие сроки абсолютную власть, они его выстроили.
Сохранение имени Жданова, настаивал Карякин, это «очернение будущего». Возвращение имени Жданова сегодня можно охарактеризовать теми же словами — да, это очернение будущего. Которого пока у нас нет, но оно, возможно, еще наступит. Неужели придется заходить на второй круг, чтобы избавиться от трупного яда сталинизма, от его мощнейшего реликтового излучения, идущего от кремлевской стены. И Жданов, и Сталин так и остались в кремлевском некрополе, с бюстами.
Памятник А. А. Жданову (первый) у городского сквера. Мариуполь, 1962 г. Фото Л. Горного
Ждановская жидкость, напоминал Карякин, это такое вещество, которое забивало трупный запах. Вот уж действительно символизм, напрочь забытый. Забытый до такой степени, что стало возможным триумфальное возвращение из ада пантеона ключевых сталинских фигур. Насколько буквально применима к сегодняшнему дню и до какой степени семантически многозначна метафора Юрия Федоровича — ждановская жидкость!
Андрей Александрович слыли культурным человеком, играли на роялях, воспитывали деятелей искусств высказываниями и постановлениями. Реальный персонаж документальной повести Льва Копелева о марфинской шарашке «Утоли моя печали», дамочка в погонах и звании, которой зэк писал диссертацию, рассуждала о музыке, в частности, о Шостаковиче: «Но музыка у него совершено не русская. Космополитическая. Это все знают. Это товарищ Жданов говорил, и партийные решения были...» Товарищ Жданов был ходячим приговором, ломающим жизни. Люди этого типа безошибочно определяли и определяют, как сейчас, все талантливое, чтобы его уничтожить, потому что оно «оторвано от жизни».
Их от жизни и отрывали, включая Анну Ахматову. Бывший директор музея Ахматовой в Санкт-Петербурге Нина Попова говорит: «Невозможно согласиться с возвращением его имени — это нарушение нравственной нормы жизни общества».
Точное определение — это разрушение человеческих норм. Жданов — «традиционная ценность», не человеческая.
Ждановское постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» не решались отменить 42 года, до 1988‑го — до такой степени точно оно выражало смысл сталинской культурной политики. По тону, стилю, содержанию, разрушающей и дисциплинирующей других силы. Карякин: «Сколько раз в своих длинных речах Жданов клеймил писателей, художников, философов, музыкантов за «отрыв от жизни»... больше всего от самой культуры он хотел, чтобы культура прославляла убийство самой культуры».
Было такое понятие, напоминал Юрий Федорович, «кировский поток»: это он, Жданов, «прямо заказывал, составлял и подписывал те списки (главная часть его «Литнаследства» — хватит не на один том), по которым многие десятки тысяч ленинградцев «потекли» в тюрьму, в лагеря, в ссылку, на пытки, на смерть».
Путинизм — это плагиат у сталинизма. Ничего своего, даже интерпретация истории — оттуда. Откуда уже, казалось бы, никто не должен был вернуться. Но возвращаются, потому что осиновый кол не был вбит в тело сталинщины.
Шестьдесят четыре года назад не где-нибудь, а в газете «Правда» было опубликовано стихотворение Евгения Евтушенко «Наследники Сталина». В нем очень точно сказано:
Куда ещё тянется провод из гроба того?
Нет, Сталин не умер. Считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли из мавзолея его.
Но как из наследников Сталина — Сталина вынести?
Не вынесли. Даже, скорее, внесли обратно. Портрет Ягоды висел на стене в отделении полиции за спиной Алексея Навального. Берия восстал в павильоне «Росатома» на ВДНХ. Жданов теперь вполне официально реабилитирован. Единые учебники все доходчиво объясняют или умалчивают о некоторых принципиальных моментах тяжелой истории.
Карякин писал в «Ждановской жидкости»: «А раскрытие чудовищных преступлений — очернительство... Для вас преступлением является само раскрытие преступлений». Теперь для «очернительства» есть специальные статьи в Уголовном кодексе. Статьи политические. Ложь сознательная, ложь мифологическая возведена в абсолют и стала государственной политикой. Покушение на ложь — наказуемо. «А самое главное: Сталин — это беспрерывное, систематическое понижение цены человеческой жизни... личность — вот главный враг».
Человек — расходный материал мифологизированной истории, инструмент в руках диктатора. Этакий ждановский рояль. Если человек — личность, его трудно сделать «героическим» пушечным мясом. И одурманить еще одной музейной экспозицией. Потому думающий индивид становится врагом режима.
Как сообщил Борис Пиотровский, «музей Андрея Жданова станет новым культурным и образовательным центром — будем развивать его совместно, проводить множество мероприятий как для взрослых, так и для подрастающего поколения».
«Люди, стрелявшие в наших отцов, строят планы на наших детей» — все по Борису Борисовичу Гребенщикову. Строки этой песни были написаны им почти тогда же, когда и «Ждановская жидкость» Карякина. Тогда казалось, что шансов у сталинистов нет, что «иного не дано». Что до детей и внуков они не дотянутся. Дотянулись.
Пока мы проиграли главную войну — войну памяти. И ждановская жидкость, как и прежде, забивает трупный запах, который средний обыватель и так-то изо всех сил старается не замечать. Или больше того — оправдывает высшими интересами. Отравлено и очернено будущее.
«Очернительство — это ложь. — писал Карякин, — Правда не может быть очернительством. Правда может быть только очищением». Единственное оставшееся оружие сопротивления.
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».