«Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка».
Осип Мандельштам, «За то, что я руки твои не сумел удержать...», 1920
Вместо разговоров с таксистами — беседы вполголоса в вагонах. Не споры — беседы. Случайным образом соседка в «Сапсане» оказывается прилежной зрительницей ютьюба и потому может быть искренней в разговоре. Крупная современная компания, с самого начала своего существования работавшая с европейскими контрагентами. Коллеги едут на выездное совещание из Москвы в Питер. Почти все в компании, с тихим ужасом признается она, в том числе те, кто стажировался в Европе, за войну. В логике: «Мы не можем быть плохими». Сколько раз это проговорено в случайных диалогах и уж тем более на групповых дискуссиях (они же фокус-группы) социологов. Сколько раз после этого приходилось хвататься за голову от отчаяния, потому что против этих бесконечных «на нас напали» и «выходит, «дед» был прав — нас теперь бомбят», нет никаких аргументов, их просто не слышат и, главное, не хотят слышать.
Другая поездка в том же поезде. Однополая, как принято теперь шутить, семья — бабушка, мама, дочь. Объявления делаются по старинке на русском и английском (в конце концов попадаются гости из «дружественных» стран, китайцы или арабы, обозревающие красоты Петербурга и Москвы). Мама — вполне серьезно: «Что это они делают объявления на английском, надо — на китайском».
Были мы в иные годы, как утверждает краснознаменный хор нашего истеблишмента, в зависимости от Запада, а теперь никто не стесняется своей зависимости от Китая. Китай-то получше Европы будет... Зависимость младшего брата от старшего становится по-своему рабской: на улицах Москвы появляются билборды с «Любимыми цитатами» председателя Си. Чем-то это напоминает «дружбу навек» с председателем Мао, которая потом, впрочем, сменилась десятилетиями противостояния, иногда переходившего в вооруженное. В те самые годы, когда у Советского Союза было два врага: Даманский и Недоманский. Остров, где состоялся пограничный конфликт, и чехословацкий хоккеист, перенесший месть за вторжение 1968 года на лед.
Со мной яростно спорит серьезная французская политолог, всю жизнь посвятившая изучению России: «Это — не поддержка!» Хорошо, не поддержка. Ее имитация, из имитации переходящая в полное подчинение правилам. Пассивный конформизм, превращающийся в активный. «Все равно через это придется пройти», — пишет администрация одной из российских школ родителям, когда детей, всех детей, насильственно загоняют в «Движение первых». Это никакой не авторитаризм, это признак тоталитарного государства. Пусть это не поддержка, а обыкновенный тоталитаризм.
За спецсчета для «иноагентов» Дума голосует единогласно, включая «антивоенного кандидата» от «Новых людей». Преследование определенных групп по классовому, расовому и иным признакам — это тоже тоталитаризм. А здесь таких групп немало — от чайлд-фри и мигрантов до «нежелательных» и «иноагентов». Поздний СССР себе такого не позволял, а его считают государством тоталитарного типа. В случае спецсчетов — и это прекрасно понимает глухо молчащий Конституционный суд — имеются нарушения сразу нескольких статей Конституции РФ, действующих непосредственно. Прежде всего части второй статьи 55: не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина. В том числе умаляются свобода творчества (ст. 44), право на труд (ст. 37), право на жизнь (ст. 20), о свободе слова и мысли и говорить нечего (ст. 29). Запрещены умаление достоинства личности (ст. 21), принуждение к отказу от своих мнений и убеждений (из той же 29‑й), пропаганда и агитация, возбуждающие ненависть и вражду к определенным группам (тоже 29‑я). Все граждане РФ равны перед законом (ст. 19).
Приятель рассказывает о действе, в ходе которого презентуется в том числе его историко-публицистическая книга. Заслуженный и уважаемый в своей профессии человек, много сделавший для развития исторической науки, но при должностях, начинает вступительную речь со слов о необходимости «достижения победы в СВО». Никто его за язык не тянет. Никаких санкций в отношении него не будет, если он эти слова не произнесет. Но он их произносит.
Отменяется презентация исторической книги известного автора в большом книжном магазине в Москве. Автору врут, что поступали звонки с угрозами. Презентация отменяется.
Питерский уважаемый профессор, не «иноагент», но с репутацией добросовестного либерального ученого. Увольняют из бывшего либерального вуза, презентации новых книг отменяются со словами «но вы же понимаете». Невинная дискуссия с его участием в исторически славном питерском месте разрешается ушедшей на покой заслуженной дамой, ставшей «президентом» музейно-просветительского учреждения, связанного с одним из самых великих и трагических имен в русской литературе, но запрещается новой директрисой, ученицей заслуженной дамы-«президента».
Народ-богоносец радостно превращается в народ-ракетоносец после испытаний «Орешника». Былой коллега шлет в телеграм запись песенки «Ничего на свете лучше нету, чем в... ть (нецензурное слово) по Киеву ракетой». МГУ, глубокое знание русской литературы, музыкальное образование, высочайший уровень квалификации в своей профессии — это все о нем.
Нет-нет, конечно, это не поддержка. Это так. Это они боятся. Это они заблуждаются. Или это они «какбычегоневышлисты». Этот термин, как и словосочетание «алкоголики трусости», придумал в свое время Евгений Евтушенко. Нет, это не вегетарианское «какбычегоневышло» — это хуже. Это сознательное подчинение аморальным и антиправовым правилам, это — соучастие. Признак тоталитарной власти, тоталитарного сознания, тоталитарного поведения.
Этому не видно конца. Это усугубляется. Это провоцирует в друзьях и коллегах, которые упорно пытаются еще что-то сделать внутри страны, депрессию. Иногда уже клиническую, с попаданием в больницу. Есть ощущение проигранной борьбы, когда вести «вагонные споры» с этой окружающей тебя в «Сапсане» хорошо одетой, вежливой, вооруженной смартфонами и ноутбуками публикой, — бесполезно. Мы не знаем их взглядов. Но заговаривать с ними не хочется. Вот и ведем мы с моей соседкой по вагону о ее компании, где все-все поддерживают, разговор вполголоса.
Я бы рассказал ей еще об одной компании, где молодые юристы, сидящие в современном ньюзруме, все за Путина, но — что идет в качестве непременного приложения — еще и за «Хамас» против Израиля. Однако нам уже нужно выходить на платформу. Здесь меня ждут некоторые профессора в одном удобном месте, где у нас будет возможность с научной точки зрения и даже не вполголоса обсудить происходящие в стране процессы. Это уже невагонный спор, мало чем, впрочем, отличающийся от тихого вагонного разговора, полного внутреннего отчаяния.
Это сначала вдохновляет. Но потом вгоняет в депрессию. Тем более что по возвращении в Москву, по выходу из вагона на платформу выясняется, что проведены испытания «Орешника» в боевых условиях. Другой знакомый профессор, знаток Мандельштама, шлет в вотсап его строки:
«И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник».
Однако надо что-то делать, выполнять свой исследовательский и журналистский долг. Нас здесь, по эту сторону нового железного занавеса, не так много, но и не так мало.
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».
