Вождь укрылся в башне у Москвы-реки.
У него от страха паралич руки.
Он не доверяет больше никому,
словно сам построил для себя тюрьму.
Все ему подвластно, да опять не рад...
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет —
он не за себя ведь — он за весь народ.
Булат Окуджава, «Письмо к маме», 1988
День политзаключенного, 30 октября, впоследствии, в короткие благополучные времена переименованный в День памяти жертв политических репрессий, конечно не перестал быть днем именно памяти. Но по причине полновесного возвращения политических репрессий и формирования гибридно-тоталитарного режима в России он стал еще и днем морального сопротивления ему. 30 октября перестало быть исключительно днем памяти о том, что было в годы сталинизма и последующие советские десятилетия. Число политзаключенных и политически мотивированных приговоров уже постепенно превышает их количество в наиболее вегетарианские времена позднего СССР, не говоря уже о горбачевском времени. А политических статей в Уголовном кодексе столько, что былые 170‑я и 190‑е начинают казаться образцом как минимум некоторой ясности и упорядоченности.
Кронид Аркадьевич Любарский придумал «праздник» политзэков полвека тому назад, в 1974‑м. А три десятилетия тому назад в статье «Валун на Лубянке», опубликованной в журнале «Новое время», он констатировал отсутствие в России политических заключенных и политических репрессий: «Россия дожила до этого дня». Тогда и в самом деле казалось — теперь уж точно всё. Любарский обладал сухим и скептическим умом, но даже он не мог предсказать возвращение неосталинизма, это казалось совершенно невероятным, немыслимым, иррациональным.
И вот его наследие снова актуально. Государство, объявив войну своим сегодняшним несогласным, объявило войну и их предшественникам — миллионам мертвецов, замученных режимом Сталина.
В основах госполитики увековечения памяти жертв репрессий исчезает ключевое слово «массовые». Генпрокуратура торопится исправлять «ошибки» своих предшественников, реабилитировавших «не тех». Уничтожение табличек «Последнего адреса» стало повсеместной рутиной, как, впрочем, и восстановление их — идет гражданская война ликвидаторов памяти и их хранителей. Памятные знаки жертвам репрессий уничтожаются методично и безнаказанно. Который год подряд запрещается акция «Возвращение имен» под оруэлловским предлогом санитарных антиковидных ограничений, а теперь еще и заблокирован сайт акции, чтобы люди не имели возможности помянуть своих мертвецов даже виртуально.
Оказывается, никуда они, ликвидаторы и осквернители праха, не уходили. Нам дали короткую передышку, нам дали свободу, которую мы, неловкие и неуклюжие, не удержали в руках, а теперь свободу — преследований, репрессий, абсурдных решений — вернули им. Главный предохранитель — «Мемориал»** — объявили вне закона прямо перед началом «спецоперации», открыв ей ворота. Сначала надо лишить памяти, потом — действовать.
Тормоза отказали у власти, отказывают они и у общества, которому все равно. Именно равнодушие и самоцензура, сознательное, выученное беспамятство убивают память — главное, что должно оставаться у нации, если она хочет сохранить саму себя. Людьми, охваченными искусственной комой амнезии, легче управлять. Люди, которым вместо мозгов вставляют речи о «традиционных духовно-нравственных» и учебники Мединского, а вместо эмоций — истерики телекиллера Соловьева, никогда не будут сомневаться, задавать вопросы и критически мыслить. Полностью перекоммутировать представления об истории сложно, хотя титанические усилия прилагаются к обелению Сталина и переворачиванию представлений о репрессиях, но погрузить большинство нации в амнезию — вполне. Соловецкий камень, установленный на Лубянке в 1990‑м году, еще при живом, но изменившемся СССР, убирать не решаются, но в архитектурном ансамбле этой дурной славы площади, безусловно, доминируют два мрачных короба зданий КГБ.
Наследники Сталина снова в силе. Стена же скорби на проспекте Сахарова смотрится атавизмом: мемориал на заставляет задуматься проскакивающих мимо равнодушных прохожих, власть просто откупилась им и построила как будто только для того, чтобы там выступил на открытии Путин — скороговоркой и ничего не значащими казенными словами. Когда же люди в дни поминовения Алексея Навального приходили стене, их просто отгоняли от нее, от мемориала, казалось бы, специально построенного для них.
Словом, День политзэка возвращается как день гражданского морального сопротивления вернувшемуся в неосталинистских одеждах режима. Так этим режимом, судя по запрету «Возвращения имен», этот День и воспринимается. Как бы карикатурно-пафосно это ни звучало, маски действительно сброшены. Никто ничего во власти уже не стесняется.
Кронид Любарский выбрал 30 октября «праздником», потому что это был день его приговора. О его замысле знали «начальники», пытались изолировать, но перебрасывание несгибаемого зэка, профессионального астронома в очках, из зоны в зону, а потом в «крытку» во Владимире лишь шире разносило весть о Дне солидарности политических заключенных. О нем знали и собирались «отмечать» в Пермском крае, Мордовии и Владимире. А после пресс-конференции 30 октября 1974‑го в квартире Андрея Сахарова в Москве, которую вел Сергей Ковалев, День политзэка приобрел в буквальном смысле всемирную известность.
Соловецкий камень (Москва)
В 1989‑м 30 октября здание КГБ на Лубянке окружила живая цепь людей со свечами в руках — сейчас такое было бы решительно невозможно, легко себе представить масштабы арестов: сравните горбачевские времена и путинские. В 1990‑м 30 октября на Лубянку прибыл валун с Соловецких островов. Пока он на месте...
30 октября 1976 года Кронид Аркадьевич написал послание из зоны — «К друзьям на воле и за решеткой». Это выдающееся политическое произведение, однако ужас в том, что каждая его строка сейчас, в октябре 2024 года, звучит как написанная сегодня по следам сегодняшних же событий.
«...Все мы, вместе с вами, друзья, представляем собой неотъемлемую часть движения сопротивления, нарождающегося по всей стране и по ту и по эту сторону колючей проволоки... Часто приходится слышать упреки в слабости или даже отсутствии у нас пресловутой положительной программы по многим ключевым социальным вопросам... Ясно, что начинать надо с создания условий, в которых выработка такой программы оказалась бы возможной. Это в первую очередь означает обеспечение основных гражданских свобод... Разумеется, движение, ставящее перед собой такие задачи, есть в первую очередь движение политическое... Но не в меньшей степени оно есть также и движение моральное (курсив мой. — А. К.). Те, кто в таком движении участвует — и здесь политзэка в первых рядах, — ставят перед собой еще одну важную задачу: преодолеть присущую нашему обществу инерцию страха, накопившуюся в нем на протяжении десятилетий, воспитать новое поколение свободных людей — внутренне свободных, дабы они могли себе отвоевать свободу внешнюю! Это необходимо делать, и это делается. Силой слова. Силой примера, явочным взятием всех прав, в которых нам отказано...»
Завершал свое послание Кронид Любарский как раз словами об истории, подлинно героической истории, которая «не их, а наша с вами». И, разумеется, старым девизом: «За нашу и вашу свободу!»
День памяти жертв политических репрессий с 1991 года — официальный. Но сегодняшнее государство борется со своими собственными основами, потому что возникла новая Россия среди прочего на фундаменте памяти о политической деспотии и ее репрессиях. И теперь получается, по словам Любарского, что это наша история, а не их.
Путинская Россия, воюя с 30‑м октября, воюет с Россией. Эти два понятия надо различать.
* Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».
** Организация признана в России «иностранным агентом» и ликвидирована по решению суда.
