Сандармох — место массовых расстрелов и захоронений жертв политических репрессий под Медвежьегорском — было найдено и стало известно благодаря самоотверженной деятельности Дмитриева и коллег по «Мемориалу». По мнению многих его соратников, именно Сандармох и желание перелицевать память о сталинских злодеяниях стали реальной причиной ареста историка.
Анатолий Разумов, историк, археолог, библиотекарь, руководитель Центра «Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке, давний друг и соратник Дмитриева, рассказал о ходе судебного процесса и о новой книге.
Суд да дело
The New Times: Анатолий Яковлевич, три года назад Юрий Дмитриев был арестован, сейчас идет уже второй судебный процесс, и конца края ему не видно… Что происходит, почему все так долго тянется?
Приемную дочку Юрия Дмитриева опрашивали во второй раз?
Да, ее привозили в здание суда вместе с бабушкой. И на одном из заседаний, в отсутствие приемного отца, ей задавали вопросы. Никто из нас ее не видел, их с бабушкой проводили с другого входа, и мы не знаем, что она сказала — процесс закрытый.
Третий год слежу за этим процессом, и все это время меня не оставляет вопрос — почему вообще он начался, кому Дмитриев помешал, кто с упорством, достойным лучшего применения, пытается сгноить историка в тюрьме?
На мой взгляд, у кого-то из нынешних или бывших, но до сих пор влиятельных чиновников и силовиков огромный зуб на Дмитриева. Вероятно, затевая этот процесс, они не сомневались, что быстро с ним расправятся, распространив по телевизору информацию о «мемориальце-педофиле». В полной уверенности, что общество клюнет на эту грязную наживку, начнет смаковать ложь...
Но вот прошло уже три года, а осудить Юрия Дмитриева так и не удалось! Все это благодаря профессиональной защите и гражданскому обществу! Каким бы слабым оно у нас ни было, но оно работает. Возможно, для тех, кто пытается расправиться с Дмитриевым, такая ситуация стала дополнительным фактором раздражения — крокодилы не пятятся задом и добычу из пасти не выпускают.
Гражданское общество работает? На чем основан такой оптимизм?
Юре в тюрьму приходят сотни писем, люди приезжают в Петрозаводск из разных городов на заседания суда, только чтобы на несколько секунд увидеть Дмитриева в коридоре, поприветствовать, прокричать слова поддержки. Нам помогают издавать его книги, оказывают профессиональную правовую поддержку. И просто люди на улицах симпатизируют ему. Недавно стоял в пикете в поддержку Юры в Петрозаводске, подходили молодые люди, пожилые, расспрашивали, возмущались преследованием Дмитриева, передавали ему привет, желали здоровья и благополучия. Никто не сказал ни слова осуждения!
На мой взгляд, у кого-то из нынешних или бывших, но до сих пор влиятельных чиновников и силовиков огромный зуб на Дмитриева. Вероятно, затевая этот процесс, они не сомневались, что быстро с ним расправятся
И произошел такой сюжет: подошли полицейские, парень и девушка, молодые, лет по 25. Уже издали пояснили: «Не волнуйтесь, все в порядке, вы ничего не нарушаете, мы просто хотели бы проверить ваши данные». Достаю свой паспорт — вот, смотрите. В ответ: «Не надо паспорт, просто назовите себя и прописку»! Начали беседу. Полицейский спрашивает: «Вы живете в Петербурге, а сюда приезжаете?» Я — да, живу и работаю, а сюда приезжаю на суд, потому что Юрий Дмитриев мой друг и коллега, считаю необходимым его защищать. И вдруг этот полицейский с явным сочувствием спрашивает: «Ну что, есть какие-нибудь подвижки?» Да, говорю, конечно, есть, уже дважды докладывали президенту, а в России и в Европе наши коллеги собрали много сотен подписей под обращением в защиту, есть и нобелевские лауреаты. Полицейский в ответ: «Желаю вам удачи!» И ушел. Все понимают!
Поэтому я так и написал в тексте для презентации книги — верим, что Дмитриев будет освобожден, и места злодеяний станут местами памяти. Я искренне в это верю.
Почему нужна книга
Итак, книга о Сандармохе вышла из типографии. Начинал над ней работать Юрий Алексеевич, а вы продолжили? Чья она в больше степени — ваша или Дмитриева?
Наша общая, я редактор и составитель, а книга Дмитриева. Дело в том, что самая первая книга Дмитриева — «Место расстрела Сандармох» — издана в 1999 году и уже давно стала библиографической редкостью. Но переиздать ее ни у Юры, ни у меня не было ни времени, ни сил, и мы это откладывали. Накануне ареста в 2016 году Юра работал одновременно над несколькими фундаментальными трудами — «Красный Бор», «Их помнит Родина: Книга памяти карельского народа» и «Спецпоселенцы в Карелии». Первые две книги нам удалось издать в 2017 году, когда уже шел первый процесс, а труд о спецпоселенцах до сих пор не завершен.
И палачами я их не называю, такой должности в органах не было, в Сандармохе и ему подобных местах действовали расстрельщики. А палачи у нас лежат на Красной площади!
Параллельно делать две-три капитальные книги невозможно, и мы все время откладывали работу над переизданием книги о Сандармохе, хотя нас об этом просили очень многие.
В книге «Место расстрела Сандармох» был впервые опубликован полный список известных на то время имен местных жителей, узников БелБалтлага, имена глав семей спецпоселенцев и вывезенных с Соловков заключенных, всех, кого расстреляли и погребли в лесном урочище под Медвежьегорском.
Но это же были убийства, а не расстрелы!
По сути — убийства, по форме и процедуре — расстрелы. И «дострелы» — немало людей умирало по дороге к расстрельным ямам, их в Сандармохе достреливали. Судя по отчетам, нескольких соловчан привезли в Медвежьегорск с перебитыми позвоночниками, они лежали и стонали в изоляторе, их просто не задушили, а потом полуживых отвезли в лес.
Имена исполнителей вы тоже называете? О палаче Сандармоха, Михаиле Матвееве, пишете?
Все имена называем, но Матвеев был не один, просто так была устроена бухгалтерия расстрелов: старший по команде подписывал все документы, и Матвеев подписал акты о приведении приговоров в исполнение. Узников соловецкой тюрьмы в Сандармохе расстреливали четверо, их имена известны. И палачами я их не называю, такой должности в органах не было, в Сандармохе и ему подобных местах действовали расстрельщики. А палачи у нас лежат на Красной площади!
Поэтому я предпочитаю вполне точные слова — расстрелял, проткнул железным прутом, задушил, пробил голову деревянной дубиной. Те, кто это делал, исполняли бессудные приговоры согласно планам партии и правительства.
По сути, вы сделали новую книгу?
По содержанию она тоже о Сандармохе, как и первая, но форма подачи материала — новая, и новое название — «Место памяти Сандармох». Уточнены и дополнены множество справок, так называемых биограмм. В справках о расстрелянных спецпоселенцах приведены сведения о судьбе их жен и каждого ребенка: что случилось с ними после того, как убили отцов. Это было принципиальное решение, мы обсудили его с Юрой в тот короткий отрезок времени, когда он был под подпиской в 2018 году. Тогда же решили, что все биограммы будут даны строго по алфавиту, без особого выделения или подчеркивания отдельных групп имен. В изданный том вошли имена по списку расстрелянных на А–Б–В, одиннадцать очерков и воспоминаний, журналистское расследование Анны Яровой «Переписать Сандармох».
Юра посвятил новую книгу своим друзьям Эйле Аргутиной и Наталье Лариной, которые все эти годы работали рядом, были соратниками и коллегами, помогали делать книги. Но они обе уже ушли из жизни.
Если сейчас опубликована тысяча биограмм, значит, это всего лишь первый том?
Да, первый том. И мне надо еще обсудить с Юрой — продолжим ли мы отдельные тома или подготовим сразу объединенный. Все покажут январские презентации и взгляд Юры, когда он подержит книгу в руках. 
Память о репрессиях
Известно ли все-таки, сколько же точно человек было расстреляно в Сандармохе?
Когда дойдем до последней фамилии в списке наших биограмм, сможем сказать. Книги памяти — не скрижали, а продолжение пути, наша задача — искать и искать имена, это дорога без конца…
И насколько я понимаю, все места массовых расстрелов и захоронений жертв политических репрессий тоже до сих пор не известны?
Конечно! Расстрелы производились обычно в местах, где была обеспечена наибольшая конспирация, имелись хорошо изолированные, звуконепроницаемые помещения, именно поэтому как правило расстреливали в крупных административных центрах — столицах краев, областей, республик и лагерей. Или в окрестных лесах. Но ни одна конкретная могила не известна!
Я спрашиваю, почему россияне не знают своих могил, почему ФСБ не выдает сведения о местах расстрелов и захоронений, почему это не публикуется, почему россиян водят за нос десятилетиями?
Я говорю об этом много лет, именно эта тема стала содержанием моих выступлений в прошлом году на заседаниях Межведомственной рабочей группы по реализации Концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий, об этом же говорил отец Кирилл Каледа на заседании Совета по правам человека.
Видимо, поэтому в начале декабря в «Единой России» было принято создать рабочую группу, которая займется решением проблем, связанных с местами массовых захоронений репрессированных, о чем уже официально заявил Александр Хинштейн?
Об этом рано говорить, группа еще не создана. В этом году я несколько раз выступал с докладами и заявлениями на совещаниях разного уровня — почему россияне не знают своих могил, почему ФСБ не выдает сведения о местах расстрелов и захоронений, почему это не публикуется, почему россиян водят за нос десятилетиями? Видимо, это произвело должное впечатление.
Что, по-вашему, нужно делать?
В первую очередь, назвать точные места массовых казней и погребений, раскрыть документы, связанные с судьбой всех пострадавших от государственного террора. И делать это нужно с такой же тщательностью, как и в отношении пострадавших во время войны. Все это вместе должно составить общий фонд национальной памяти, который подлежит вечному хранению.
Мы сами должны осознать масштаб катастрофы, и себя в этом процессе не забыть: посмотрите в зеркало, загляните в свои души — пусть каждый решит, палач он или жертва
Это — основа нашего движения вперед, без нее мы никогда с места не сдвинемся. Все потомки, все родственники и исследователи должны получить точные сведения о гибели предков и соотечественников. Ведь это дело национальной чести.
Все это касается и расстрельщиков?
Почему нет? Как правило, имена исполнителей в документах есть, Юрий Дмитриев и его соратник Иван Чухин двадцать лет назад предали огласке имена всех расстрельщиков в Карелии, опубликовали имена всех, кто выносил приговоры согласно планам партии и правительства, подписывал предписания на расстрел и приводил приговоры в исполнение. В чем тайна? В 2008 году в восьмом томе «Ленинградского мартиролога» я также опубликовал множество имен ответственных за медвежьегорские расстрелы. В интернете пять лет назад появилась моя статья «Скорбный путь. Соловецкие этапы», где я снова назвал все имена организаторов и исполнителей — от Сталина до тех, кто проводил допросы и пускал пулю в затылок, до шоферов и конвоиров со служебными собаками. Этот ряд имен постоянно дополняется и уточняется.
Говорите ли вы в книге о нашей коллективной ответственности за репрессии?
Говорим, но не в лоб. Книгу открывает предисловие Юрия Дмитриева «К читателю», а расстрельные документы предваряет текст Дмитрия Лихачева «К читателям». Дмитрий Сергеевич написал его для первой публикации соловецкого расстрельного протокола Особой тройки во втором томе «Ленинградского мартиролога» в 1996 году. В нем есть слова о нашей ответственности. Перечитайте.
Я свою ответственность чувствую, поэтому занимаюсь этой темой. Думаю, Юра Дмитриев тоже. И мы на своем пути памяти не остановимся. Что касается палачей и жертв — понимаете, дело не в том, чтобы кого-то «посадить» или злорадствовать в отношении чьих-то потомков: деление на палачей и жертв, линия между злом и добром складываются в душе и сердце каждого человека.
Анна Ахматова не арифметически размышляла о России, которая сажала, и России, которая сидела. Мы сами должны осознать масштаб катастрофы, и себя в этом процессе не забыть: посмотрите в зеркало, загляните в свои души — пусть каждый решит, палач он или жертва.
Фото: Наталья Шкуренок