«Мне было всего шесть лет, но я очень хорошо помню тот день, — рассказывает жительница Восточного Берлина Джулия Н. — Вечером 9 ноября мы с мамой смотрели телевизор. Запомнила мужчину с чуть опущенными уголками рта (член Политбюро СЕПГ, первый секретарь Берлинского окружкома Гюнтер Шабовски. — NT) — он что-то вещал с экрана, мама слушала, не отрываясь, и только время от времени судорожно сжимала мою руку. Потом у нас начал непрерывно звонить телефон. «Не могу поверить», говорила мама, «не знаю», «не уверена», «боюсь», «мы пойдем завтра»...
За четыре месяца до падения Берлинской стены брат Джулии бежал из ГДР. Здраво рассудив, что в странах Восточной Европы царит полная неразбериха, он двинулся не на запад, а на восток и через Чехословакию добрался до Будапешта. Там за незаконное пересечение границы его все же задержали, но что делать с такими перебежчиками, уже никто не понимал, и вскорости молодой человек оказался в Вене.
«На следующий день, то есть 10 ноября, мы с мамой пошли к Бранденбургским воротам и — о чудо! — встретили там брата. Я буду помнить это всю жизнь: толпы людей, все счастливые и обнимаются».
Защитный вал диктатуры
Еще в сентябре 1944-го в Лондоне союзники договорились о разделе Третьего рейха на оккупационные зоны по границам тогдашних германских земель. Берлин как «сердце агрессивного государства» также разделили на секторы, создав «особую административную единицу», которой должна была руководить единая союзная комендатура. Но общего контроля над всей территорией Берлина, естественно, не получилось — слишком велики были противоречия.
В 1949 году возникли ФРГ и ГДР. Их границы проходили по границам оккупационных зон. Берлинские сектора — по топографическим границам городских районов. Если с 1952 года для перехода из ГДР в ФРГ нужны были разрешения, то в Берлине этого, по сути, не требовалось, так как город де-факто оставался единым: была общая инфраструктура — транспорт, связь, коммуникации. Люди могли работать и жить в разных секторах. В принципе никто не мог помешать гражданину ГДР приехать в свою столицу — Восточный Берлин, сесть в трамвай или электричку и оказаться в западном секторе (контроль был чисто условным). А уж оттуда на самолет и — ауфвидерзеен. C 1949 по 1961 год на Запад через «берлинскую дыру» ушло более 2,7 млн человек, главным образом молодежи призывного возраста и квалифицированных специалистов. Кстати, в Западном Берлине не существовало воинской повинности. Да и жилось намного лучше. В то время как на востоке города карточки на продовольствие отменили лишь в 1958 году.
Свободный Берлин угрожал самому существованию ГДР, которая могла попросту обезлюдеть. Дважды СССР пытался выдавить бывших союзников из города, лишив его защиты: в 1948–1949 годах, введя блокаду западных секторов (в результате все грузы доставлялись по воздуху по так называемому воздушному мосту), и в 1958 году, когда Хрущев объявил весь Берлин «вольным городом». Не помогло. Тогда-то КПСС и СЕПГ и задумались о Стене.
День Х
15 июня 1961 года глава ГДР Вальтер Ульбрихт заявил на пресс-конференции: «Никто не собирается строить никакой стены. Нам нужно много строителей, чтобы возводить жилье». На немецком новоязе это означало, что стена обязательно будет. Безошибочно почувствовав это, население ГДР побежало. Только в июле 1961-го Восточный Берлин покинули 30 415 человек, за 12 дней августа — еще более 40 тыс. Оставшиеся, проснувшись поутру 13 августа, обнаружили, что живут уже в другом мире. Поперек наиболее оживленных трасс встали цепи солдат и местных дружинников («боевые группы рабочего класса») — их было около 50 тыс. человек. Сзади них заняли позиции советские войска и военная техника…
Метро, трамваи и городская электричка могли идти только до границ секторов: пути были разобраны. Улицы начали перегораживать колючей проволокой, телефон между секторами не работал, на реках и каналах появились военные катера… Подъезды домов, если они выходили на пограничные улицы, были закрыты, к ним приставлена охрана, а в квартирах через некоторое время появились рабочие в сопровождении вооруженных людей. Рабочие стали замуровывать окна. Кое-где дома приходилось попросту делить, так как их подъезды находились в разных районах.
Стройка со стрельбой
Иногда в России можно услышать, что Стену построили за одну ночь — вот, мол, какая мощь была. Не верьте этому бреду. 13 августа начали лишь делить город «живым щитом», «колючкой» и маркировать будущие границы. Стена же строилась и совершенствовалась постоянно, вплоть до своего падения, меняя только внешние формы. В первые дни после 13 августа контроль еще не был тотальным: те, кто пытался бежать на Запад, как правило, достигали цели. Через пару недель сделать это было намного сложнее и опаснее. Начали стрелять… В первый год было убито 50 человек.
Другую, свободную жизнь можно было наблюдать из окон собственной квартиры, и это толкало людей на отчаянные поступки. Ида Зикман стала первой жертвой Берлинской стены. Она выпрыгнула из окна третьего этажа дома 48 на улице Бернауер-штрассе
На некоторых участках граница пролегала буквально по стенам домов. Другую, свободную жизнь можно было наблюдать из окон собственной квартиры, и это толкало людей на отчаянные поступки. Ида Зикман стала первой жертвой Берлинской стены. Она выпрыгнула из окна третьего этажа дома 48 на улице Бернауер-штрассе. Случилось это на девятый день после закрытия границы. Предварительно 59-летняя женщина сбросила на мостовую, которая относилась уже к западной части города, несколько перин, но они не смягчили удар. Сегодня на доме Иды в память о ней и других погибших перебежчиках висит венок...
Руководить возведением «антифашистского защитного вала» — так на все том же гэдээровском новоязе называли Стену — было поручено секретарю ЦК СЕПГ по вопросам безопасности Эриху Хонеккеру. «Вал» сначала состоял из обыкновенной колючей проволоки. Однако уже через несколько дней под дулами автоматчиков строители, мобилизованные по всей стране «исключительно для жилищного строительства», стали круглосуточно складывать стену из шлакоблоков, натягивая все ту же «колючку» поверху; потом стали сносить здания на «приграничной полосе», которая через некоторое время была закупорена с восточной стороны еще одной похожей стеной, — так получилась «полоса смерти», достигавшая в некоторых местах ширины 400 метров. На этой полосе построили со временем 302 одиннадцатиметровые сторожевые вышки — так чтобы с одной вышки можно было видеть другую, 127 км контактно-сигнальных заборов, проволочные и металлические заграждения, более сотни бункеров с пулеметными гнездами, прорыли 105 км рвов, проложили контрольно-следовые полосы, установили противотанковые и противопехотные заграждения, мачты с мощными прожекторами и сигнальными динамиками, выпустили специально натасканных собак.
Входы на все станции метро и городской электрички были замурованы.
Попытка преодолеть «защитный вал» по земле, воде или воздуху была смертельно опасной, огонь велся на поражение — за каждого убитого или задержанного полагались премия, отпуск и повышение в звании
Стена пережила четыре реконструкции, превратившись в самую совершенную пограничную систему мира. Высота — 3,60 м, ширина одного элемента — 1 м 20 см, особо прочный железобетон толщиной 15 см. Устанавливалась она на бетонную подушку толщиной 10 см, а сверху накрывалась бетонной трубой, чтобы нельзя было зацепиться за край. Стена протянулась вокруг трех западных секторов Берлина в черте города и на границе с остальной территорией ГДР на 155 км (для сравнения: Московская кольцевая дорога — 109 км).
Жертвы
Стена собирала обильную жатву. Попытка преодолеть «защитный вал» по земле, воде или воздуху была смертельно опасной (огонь велся на поражение — за каждого убитого или задержанного полагались премия, отпуск и повышение в звании). Рылись туннели — один из них был даже длиной 145 метров. Но со временем удачных попыток бегства было все меньше. Такого рода планы раскрывались уже на стадии подготовки: 90 тыс. только официальных стукачей делали свое дело. В Берлине, по разным данным, погибло свыше 200 человек. Последней жертвой Стены в феврале 1989 года, совсем незадолго до ее падения, стал 20-летний юноша Крис Гоффруа.
Стена доказала свою эффективность, и нечто подобное соорудили и вдоль особо сложных участков внешней границы ГДР с ФРГ. Там, правда, кроме уже упомянутых защитных сооружений были установлены 60 тыс. так называемых самострелов (заденешь проволочку — убьет), а также созданы минные поля из 860 тыс. мин. Попытка бегства стоила жизни 1117 человек. 174 из них утонули в Балтийском море. У Стены или в пограничной зоне были застрелены 20 детей. Погибли и 27 пограничников, которые подорвались на минах или были убиты в перестрелке с беглецами. На Запад бежало более 2700 представителей вооруженных формирований ГДР. Границу охраняли свыше 50 тыс. человек.
Хроника падения Стены
7 октября 1989 года президент СССР Михаил Горбачев в последний раз прилюдно расцеловался с первым секретарем ЦК Социалистической единой партии Германии, Председателем Госсовета ГДР Эрихом Хонеккером. Праздновалось 40-летие «первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле». Горбачев стоял на трибуне и ласково махал рукой трудящимся и физкультурникам. Однако в своем приветствии советский президент проронил странную фразу: «Важно вовремя улавливать потребности и настроения людей. Кто опаздывает, того наказывает жизнь».
Хонеккер на эту перестроечную риторику внимания не обратил. Он не собирался «поступаться принципами» и потому запрещал у себя в стране все идеологически сомнительное, приходящее с востока. Между тем экономическая, да и политическая ситуация в Восточной Германии была отчаянная. Советское руководство, получавшее от КГБ доклады о настроениях в руководящей верхушке ГДР, об этом прекрасно знало. Страна целиком жила в долг. Верхи отгородились от происходящего в правительственном поселке Вандлиц, прозванном в народе «Вольвоград» («мерседесы» были неприемлемы, потому что их делали в ФРГ), охотились, выписывали западные товары, катались по зарубежным курортам — в общем, жили в свое удовольствие, полагаясь в деле поддержания стабильности целиком на Министерство госбезопасности — «штази» с его гигантским аппаратом.
Друзья-провокаторы
27 июня бывший сотрудник органов безопасности Венгрии Дьюла Хорн, ставший министром иностранных дел страны, прибыл на пограничный пункт Шопрон и вместе главой МИДа Австрии Алоизом Мокком символически перерезал колючую проволоку на КПП. Венгры получили возможность свободно выезжать на Запад. В дружественную Венгрию немедленно устремились восточные немцы — в надежде проникнуть в Австрию. К середине августа их было уже около 10 тыс. человек. Венгерские пограничники вежливо останавливали их на границе с Австрией, однако наотрез отказывались высылать назад в ГДР, как того требовал Восточный Берлин. Мало того, кое-кто из пограничников подсказывал, как и где удобнее нелегально перейти границу, а некоторые попросту подбрасывали беглецов на «газиках» прямо к проволочному забору.
19 августа во время «паневропейского фестиваля» в Шопроне первые 600 немецких беженцев свободно перешли австро-венгерскую границу. Венгры даже подали им специальные автобусы. Руководство ГДР было в ужасе. Министр иностранных дел Оскар Фишер назвал Хорна «предателем», Хорн Фишера — «тупоголовым». Хонеккер попробовал искать содействия в Москве, но оттуда пришел ответ, что «это внутреннее дело венгерских товарищей».
22 августа несколько сотен восточных немцев штурмовали посольство ФРГ в Праге. Посольство дало им убежище. Через некоторое время число беженцев достигло 4 тыс. Чешская полиция не препятствовала тем, кто перелезал через забор посольства.
10 сентября после тайных переговоров с ФРГ венгерское правительство открыло границы на Запад для граждан ГДР и немедленно получило льготный кредит в 500 млн дойчемарок. В течение следующих трех дней через Австрию в ФРГ бежало 15 тыс. человек. (К середине октября их число достигло 50 тыс.) ГДР тут же запретила своим гражданам частные поездки в Венгрию. Тогда люди устремились в Прагу и Варшаву. Через несколько дней посольство ФРГ в польской столице, как и в Праге, было переполнено.
З0 сентября Хонеккер, не желая, видимо, портить себе праздник 40-летия ГДР, согласился на эвакуацию восточногерманских граждан из посольств ФРГ в Праге и Варшаве через свою территорию — в спецпоездах, в запломбированных вагонах. «Страна по ним не заплачет», — заметил он. В 18.52 на балконе в пражском посольстве появился министр иностранных дел ФРГ Х.-Д. Геншер и объявил, что беженцам разрешен выезд. Люди рыдали и смеялись. На следующий день, 1 сентября, в Баварию через Дрезден отправился первый эшелон. На границе с ФРГ у пассажиров забрали паспорта, тем самым символично признав за ними иное, общегерманское гражданство. (В общей сложности через Прагу на Запад перебралось 17 тыс. человек, через Польшу — 4, 8 тыс.)
Власти ГДР запретили свободный выезд в Чехословакию. Тем не менее 3 октября тысячи гэдээровцев устремились в Дрезден в надежде впрыгнуть в проходящие на запад поезда. На центральном вокзале произошло побоище, чудом обошлось без убитых, многие были арестованы.
Праздник на немецкой улице
7–8 октября в Восточном Берлине — торжества, а страна при этом оказывается на пороге гражданской войны. Готовятся лагеря для будущих интернированных лиц. Уточняются списки оппозиции. Границы в западные секторы города закрыты. Вечером от Александерплац к Дворцу республики, где проходил праздничный прием с участием Михаила Горбачева, направилась стихийная демонстрация. Люди кричали: «Горби! Горби!», «Нет — насилию». Демонстрантов оттеснили, потом стали разогнать резиновыми дубинками. Но людей становилось все больше. После того как в 20.30 советский лидер уехал, началось избиение. Сотни были арестованы и свезены во временные сборные тюрьмы. Похожее происходило и в других городах. Всего в эти дни демонстрации состоялись в 511 населенных пунктах.
9 октября в Лейпциге в церкви святого Николая решилась судьба ГДР. В последнее время здесь каждый понедельник пастор Кристиан Фюрер читал «молитвы о мире», которые заканчивались мирными шествиями. В этот день в 17 часов пастор также начал службу. Половину мест в кирхе заняли коммунисты, чтобы блокировать возможную демонстрацию. На соседних улицах стояли наготове 8 тыс. спецназовцев и гэбэшников, получившие приказ самым крутым образом разогнать шествие. Наготове была и техника. К 18 часам, однако, у кирхи собралось 70 тыс. человек. После того как было зачитано обращение «К примирению», одним из авторов которого был знаменитый дирижер Курт Мазур, демонстранты зажгли свечи и двинулись к центру города. И свершилось чудо. Войска не вмешались. Как, кто и почему отменил приказ из Берлина, до сих пор неясно.
11–16 октября второй секретарь ЦК СЕПГ Эгон Кренц и предсовмина Вилли Штоф тайно встретились, чтобы сколотить антихонеккеровское большинство в Политбюро. Хонеккер же предпринял было последнюю попытку устрашить жителей Лейпцига, пустив против них танки. Его отговорили, а на демонстрацию на этот раз вышло 150 тыс. человек с лозунгами «Мы — народ».
17–18 октября собралось Политбюро СЕПГ. Когда Хонеккер предложил огласить повестку дня, Штоф сказал: «Повестка одна — смещение Эриха Хонеккера и избрание Эгона Кренца генеральным секретарем». Не правда ли, знакомый сценарий? Точно таким же способом в октябре 1964-го отправили в отставку Хрущева. Хонеккера обвинили во всех бедах страны, вспомнили прошлое (главный «штазист» Эрих Мильке вновь вытащил на свет подозрения, что Хонеккер, находясь в нацистской тюрьме, сотрудничал с гестапо) и в конце концов вынудили проголосовать за собственную отставку. Такова была сила партийной дисциплины. На следующий день пленум ЦК утвердил решение Политбюро. Москва демонстративно не вмешивалась.
Улица диктует
Смена первых лиц не обманула народ. Люди вышли на улицу, в Лейпциге 300-тысячная демонстрация требовала свободных выборов и свободного выезда за границу. Член Политбюро, первый секретарь Берлинского окружкома Гюнтер Шабовски впервые встретился с оппозицией. В ЦК обсуждался секретный доклад об экономическом положении. Страна — банкрот. Во время визита Эгона Кренца в Москву Горбачев подтвердил, что денег для ГДР у него нет и что нужно рассчитывать только на себя.
ЦИТАТА: Около миллиона человек на Александерплац в Берлине требовали отставки правительства, свободы слова, печати, свободного выезда. Но даже и в этой ситуации «штази» продолжала вести оперативную съемку
4 ноября состоялась самая крупная демонстрация в истории страны. Около миллиона человек на Александерплац в Берлине требовали отставки правительства, свободы слова, печати, свободного выезда. Но даже и в этой ситуации «штази» продолжала вести оперативную съемку из специально оборудованных укрытий.
6 ноября опубликован полный оговорок проект закона о выезде за границу. Он сразу же попал под уничтожающую критику. Впервые на демонстрации прозвучало: «Нам не нужен закон — нужно убрать Стену».
8 ноября уходит в отставку старое Политбюро и избирается новое. Одновременно Чехословакия, границу с которой снова открыли, выдвигает ультимативное требование: «выезд граждан ГДР в ФРГ должен идти напрямую, а не через ЧССР».
Закономерная случайность
9 ноября. Все участники событий описывают этот день по-разному. Эгон Кренц утверждает, что он заранее знал, что тот листок бумаги, который являл собой проект нового порядка выезда за границу и обсуждался после обеда на ЦК, должен был перевернуть мир. Ханс Модров, новый глава правительства ГДР, считает, что все произошло спонтанно, решение об открытии границ заранее не готовилось, документ не проходил через правительство и парламент, а потому вообще героев нет. Главный же участник событий, первый секретарь Берлинского окружкома и член Политбюро Гюнтер Шабовски ссылается на игру случая и закономерности.
В тот день на ЦК обсуждались «временные правила выезда», но сразу же стало ясно, что слово «временные» народ не примет. Впрочем, они и здесь сделали «идеологическую прокладку», ссылаясь на то, что «горбачевская концепция «общего дома» должна быть перенесена на отношения двух немецких государств». Предполагалось, что на следующий день новые правила будут приняты правительством, опубликованы и немедленно вступят в силу. Говоря бюрократическим языком, разрешались «частные поездки за границу без рассмотрения поводов для поездки и наличия родственников». Разрешения должны были выдаваться соответствующими органами без промедления.
Около 18 часов Шабовски шепнул Кренцу, что вот-вот состоится международная пресс-конференция, посвященная этой теме. «Сообщить им о нашем решении?» — спросил Шабовски. «Непременно, — ответил Кренц. — Это гвоздь нашей программы».
В пресс-центре Шабовски долго разъяснял 400 журналистам позицию ГДР по разным вопросам. «А как обстоят дела со свободным выездом?» — спросил итальянский журналист из информационного агентства АНСА.
Было 18.53. Шабовски зачитал официальное сообщение для прессы, начинающееся словами «Совет министров постановил...»
Совет министров и духом ничего не знал.
И дальше произошло непредвиденное.
«Касаются ли новые правила Берлина?» — не унимался настырный итальянец. «Конечно, конечно, — пояснил Шабовски. — Выезд возможен через все пограничные переходы, в том числе и в Западный Берлин». Он имел в виду — после опубликования в официальной печати.
«И когда же правила вступают в силу?» — «По моим сведениям они вступают силу...— Шабовски порылся у себя в бумагах, увидел слово и произнес: «НЕМЕДЛЕННО». Журналисты ринулись к выходу.
«Не стрелять!»
В 19.04 весть об открытии границ передало немецкое агентство ДПА. За ним — радио «Свободный Берлин» и телевидение.
В 20.30 народ стал прибывать на один из пограничных переходов на севере Берлина, в районе Борнхольмерштрассе. Люди просовывали сквозь решетки паспорта и требовали открыть ворота. Ситуация могла обернуться катастрофой. Пограничники не получили никакого приказа. По инструкции они в такой ситуации должны были стрелять.
Не получило распоряжений и руководство армии и госбезопасности. Людей становилось все больше. Причем с обеих сторон границы.
«Не стрелять», — вот единственный приказ, который офицеры на свой страх и риск отдали солдатам.
Политбюро уехало в Вандлиц. Говорить было не с кем. Ответственность взял на себя начальник штаба пограничных войск Дитер Тайхман, который видел по телевидению пресс-конференцию и оценил ситуацию на месте. О своем решении он доложил начальству уже задним числом.
В 22.30 первый шлагбаум был поднят. Через два часа были открыты все пограничные переходы в Западный Берлин. Кто в «трабанте» (пластмассовая машина с мотоциклетным двигателем, мощностью 16 л.с.), кто пешком, кто в пижаме, кто на лошади. Безумие — вот было главное слово. Одна женщина так и заявила полицейским: «Добрый вечер, я схожу с ума».
То, что делалось в городе, описать невозможно. Всю ночь питейные заведения и рестораны в западной части бесплатно поили народ пивом, шнапсом и шампанским. Сразу же наполнились лагеря беженцев. Лагерный комплекс Мариенфельде (главный пересылочный пункт) был переполнен: люди не верили властям и на всякий случай решили остаться. До 1 декабря 1989 года 9 миллионов человек из 16-милионного населения ГДР посетили ФРГ.
Праздник свободы
9 ноября 1989 года, вопреки сложившимся представлениям, Стена не была разрушена. Был всего лишь открыт доступ в западные зоны Германии и сектора Берлина. Пробитые в Стене дыры были очень быстро заделаны, а в Западный Берлин пропускали по документам ГДР. (По советским паспортам — нет.) Стену стали сносить лишь с 1 июля 1990 года, после заключения валютного союза между ГДР и ФРГ.
В ту вторую после открытия границы ночь никто, конечно, не спал, в толпе было много пьяных, люди карабкались с западной стороны на стену, а ведь всего неделю назад это могло стоить им жизни. Забравшись, начинали растерянно озираться, явно не зная, что делать дальше. Ведь на гэдээровской стороне стояли полицейские. Хотя в темноте лица нельзя было разглядеть, в фигурах чувствовалось крайнее напряжение.
Народу на стене становилось все больше, полицейских стали осыпать оскорблениями, следом полетели пустые бутылки. Неожиданно какой-то парень спрыгнул на пограничную полосу. Полицейские его тут же повязали и выдворили обратно. Через минуту сцена повторилась, а дальше люди уже стали сыпаться вниз как горох. Был момент, когда казалось, что полицейские начнут стрелять. Представьте, в городе царит хаос, брошенные стражи порядка, которым никто никаких приказов не отдает, и против них разъяренная толпа — страшно подумать, что могло бы произойти, если бы хоть у одного военного сдали нервы.
Люди принялись крушить стену, используя все, что попадалось под руку. Каждый старался отломить кусок побольше, и отнюдь не на память
К счастью, агрессия вылилась не на полицейских, а на стену. Люди принялись крушить ее, используя все, что попадалось под руку... Каждый старался отломить кусок побольше, и отнюдь не на память. Колотили неизвестно откуда взявшимися кувалдами, кусками арматуры, чтобы выплеснуть свою ненависть, но ненависть к кому? К полицейским? К стене?
За ночь тысячи восточных немцев перебрались на Запад, поскольку боялись, что границу могут в любую минуту закрыть. В небольшом торговом центре неподалеку от Курфюрстендамм люди спали прямо на полу, какой-то мужчина прилег у входа в магазин электроники, уютно завернувшись в американский флаг. Утром толпы гэдээровцев — их легко было узнать по характерным нейлоновым курткам — стали осаждать «Макдоналдс» рядом с «Банхоф-Цоо». В городе выстроились огромные очереди за так называемыми «приветственными деньгами», которые выдавались восточным немцам, приезжавшим в ФРГ. Канцлер Гельмут Коль, проявив недюжинный тактический талант и прозорливость, распорядился предельно упростить процедуру выдачи этих небольших сумм. Он боялся, что тысячи восточных немцев, оказавшись без гроша в кармане перед витринами шикарных западных магазинов, озвереют — и начнутся погромы.
Запасы крови
Теперь, вспоминая растерянные лица полицейских на посту «Чарли», через который свободно в обе стороны текла людская толпа, кажется, что события не могли сложиться иначе, что объединение Германии по-другому, то есть мирно, без крови, и произойти не могло. Между тем в ту ноябрьскую ночь отнюдь не все рассчитывали на благополучный исход. Ведь граница в эти дни открылась, в сущности, благодаря нелепой случайности и настойчивости восточных берлинцев, которые стали требовать, чтобы их выпустили на Запад. Стоило одному пересечь границу, как остальные потянулись вслед. Но на самом деле люди, собравшиеся тогда у Бранденбургских ворот, подвергали свою жизнь реальной опасности. В Восточном Берлине проходило экстренное заседание политбюро СЕПГ, на котором всерьез обсуждался вопрос о разгоне демонстраций и закрытии границ. В Лейпциге больницам приказано было срочно выписать всех нетяжелых больных и пополнить запасы крови на случай поступления раненых. У гэдээровских армейских чинов чесались руки, они были в бешенстве, что им не дают навести порядок. А если бы дали? История могла бы пойти по другому пути, и падение Стены осталось бы в памяти как событие трагическое и кровавое.
Зыбкая граница
9 ноября 1989 года берлинцы словно очутились в безвоздушном пространстве. Законы перестали действовать, и никто не знал, чем все это может закончиться. Отсюда и такая противоречивость чувств, охвативших людей: счастье, тревога, полная растерянность... Все это не так легко передать, а еще труднее осмыслить. Но одно можно сказать с уверенностью: западное либеральное общество вынесло из этой истории очень важный, хотя и горький урок: граница между свободой и анархией гораздо более зыбкая, чем нам хотелось бы думать. Если вакуум, возникший в результате кончины старого порядка, немедленно чем-то не заполнить, свобода неизбежно обернется анархией и хаосом.
В Берлине этого не случилось только потому, что восточные немцы точно знали, чем заполнить образовавшуюся пустоту: на смену ГДР должен был прийти благополучный Запад, который они видели по телевизору. Ведь либеральная демократия, особенно когда ей сопутствуют, как в послевоенной Западной Европе, длительный мир и материальное благополучие, в сущности, очень привлекательная штука.
Подробно о Берлинской стене и событиях 30-летней давности читайте в NT:
Алексей Славин. Защитный вал диктатуры, № 24 (209) от 8 августа 2011 года
Евлалия Самедова. «После бала», №40 от 09 ноября 2009 года
Анна Аппельбаум. «Праздник свободы», №40 от 09 ноября 2009 года
Алексей Славин. «Добрый вечер, я схожу с ума!» Хроника падения Стены, 7 ноября 2014 года
Фото: Reuters, nevsepic.com.ua, republikacja.evil.pl
