NT: Какова роль прямой линии в российской политике? Меняется ли она?
Аббас Галлямов: Основные задачи, которые ставились перед «прямыми линиями», на протяжении всех этих 20 лет остаются неизменными. Этот формат всегда был призван демонстрировать людям, что президент находится в хорошей форме и что он активно занимается проблемами страны. Ещё одной целью всегда являлось повышение социального оптимизма. Ну и, конечно, граждане должны были убедиться, что если где в стране какие проблемы и есть, то виноват в них не президент, а либо местный чиновник, либо тяжёлое наследие проклятого прошлого.
Этот ритуал просто невозможно убрать из годового политического цикла. Потому что если он исчезнет, возникнет пустота, которая немедленно заполнился толкованиями, крайне невыгодными для Путина
Александр Баунов: Когда этот формат появился, его смысл был очевиден: показать молодого, бодрого, подготовленного президента, который выгодно отличается от своего больного, потерявшего связь с реальностью, пьющего предшественника. Это было совершенно завораживающее зрелище эффективного решения вопросов онлайн.
Но с тех пор «прямая линия» превратилась в ежегодное действо, вроде государственного праздника. Этот ритуал просто невозможно убрать из годового политического цикла. Потому что если он исчезнет, возникнет пустота, которая немедленно заполнился толкованиями, крайне невыгодными для Путина. Возникнут вопросы о его здоровье, о политическом положении, предположения, что всё так плохо, что он не может выйти к людям.
А раз это ежегодная вещь, то есть и какие-то привычные элементы, которые оттуда нельзя убрать. В первую очередь решение частных проблем перед глазами изумлённой публики. Точнее, изумлённой она была в самом начале, а сейчас люди просто ждут вытягивания «лотерейного билета» с надписью «Тюмень» или «Красноярск». В этом году выиграл красноярский микрорайон «Солнечный».
Алексей Макаркин: Когда проводились первые «прямые линии», было больше надежд. А сейчас это уже привычный рутинный жанр. Но если отменить, возникнут вопросы, почему президент не общается с народом.
«Прямая линия» — это общение «царя с народом», когда народ жаждет от царя больших милостей и наказания «плохих бояр». Но Путин лично — человек очень рациональный. Он исходит из того, что если что-то не изменит ситуацию, то и не надо на это идти, даже ради чьих-то аплодисментов. Например, от него ждут наказаний для «плохих бояр», а он думает: ну накажу, и что? В СССР была смертная казнь за коррупцию в особо крупных размерах, а коррупция сохранялась. Раз это не работает, то и делать этого не надо.
Нынешняя «прямая линия» прошла в весьма непростой ситуации. С 2014 года в экономике стагнация. Общество устало. Но общество состоит из людей с конкретными историями. И эти люди ждут от президента, что он решит конкретно их проблему. Но президент не может решить все проблемы, в чём и ограниченность такого формата. Президент называет цифры, которые вроде бы говорят об улучшении ситуации, но люди думают о своих проблемах. Такое общение с уставшим обществом серьёзно отличается от оптимистичного диалога с людьми в нулевых.
NT: Нынешняя «прямая линия» готовилась на фоне протестов в регионах, снижения доверия к власти и роста претензий к ней. Насколько это было учтено, была ли попытка снизить напряжение с помощью «прямой линии», удалось ли это?
Аббас Галлямов: Да, Кремль пытался учесть растущие протестные настроения. Отсюда — острые проблемы, поднятые в самом начале. Видно, что организаторы боялись: начни они с чего-нибудь менее актуального, аудитория может просто выключить телевизор. Ответы были однотипными: дескать, да, сложности есть, но все они уже начали успешно разрешаться. Проблемы, про которые такого сказать нельзя, просто не затрагивались.
Все это мало удовлетворит граждан. Они все больше понимают, что без серьёзных институциональных реформ не обойтись и их надо обсуждать, а вместо этого им подсовывают надоевшее шоу «волшебник машет волшебной палочкой и решает проблемы граждан».
Александр Баунов: Протест в Екатеринбурге был однозначно учтён, потому что не прозвучало ни слова о церкви. Не было ничего ни про религию, ни про ценности, ни про православие, словно бы и нет такого слова. Деятельность церкви как института Путина не устраивает. Потому что когда у вас 75% людей называют себя в опросах православными, а 74% в четвёртом по размеру городе страны не хотят строить кафедральный собор — это чья вина? Так церковь работает, и для него это повод про неё промолчать.
Первый час вообще шёл по социологии. Про зарплаты, про медицину. Это абсолютно «кудринская» программа, перешедшая в майский указ, перешедшая в нацпроекты. Запуск экономического роста вокруг человеческого капитала. Другое дело, что майские указы приняты уже давно, по ним уже пошли траты, а люди до сих пор не понимают, чем Кремль занимается. Не чувствуют, что огромные деньги переупакованы в проекты, адресованные им. И Путин старался донести мысль, что государство тратит огромные средства, инвестируя их в отрасли, связанные с человеческим капиталом, но, по-моему, так и не донёс.
Деятельность церкви как института Путина не устраивает. Потому что когда у вас 75% людей называют себя в опросах православными, а 74% в четвёртом по размеру городе страны не хотят строить кафедральный собор — это чья вина?
Алексей Макаркин: Наверное, это пытались учитывать, но, с другой стороны, а что тут можно поделать? Рубить головы он не хочет, исходит из того, что это не решит проблему. Были какие-то домашние заготовки, например, пособия для детей от 1,5 до 3 лет. Это должно понравиться немалой части общества. Но те, кто не попадают в эту квоту, будут разочарованы.
Сейчас, после дела Ивана Голунова, очень активно обсуждается тема наркотиков. Были ожидания каких-то изменений в этом направлении. Но посмотрели на реакцию всего общества — а оно в целом против либерализации. Наоборот, звучат требования «расстреливать прилюдно», апелляция к опыту Китая и других азиатских стран.
Стало меньше геополитики. Конечно, упоминалась Украина, Сирия, Иран. Но это было на периферии «прямой линии». Главные темы — внутриполитические, аудитория устаёт от внешней политики, это видно и по восприятию телепрограмм. Но в целом он хочет остаться собой, таким, каким был, и будет стараться это сделать и на следующих линиях.
NT: В последнее время высказывались надежды на либерализацию политики после успеха протестов в Екатеринбурге и Москве (дело Голунова). Что в этом смысле показала «прямая линия»?
Аббас Галлямов: Что ничего меняться не будет. Даже если послабления и случатся, то ненадолго и по непринципиальным вопросам.
Александр Баунов: Не упоминалась не только церковь, но и весь набор слов, связанных с ней и с консерватизмом: традиционные ценности, христианство и вера. Было про многодетную семью, ипотеку и материнский капитал. Но это сделали с других углов. Во-первых, с чисто социального: три ребёнка — это большое финансовое бремя, и мы постараемся помочь. А во-вторых, с геостратегической перспективы, очень ему близкой. По его мнению, государство нуждается в людях, потому что люди — это актив государства. Пустеющая страна проигрывает геополитическую конкуренцию. Поэтому дети нужны стране. Не только в смысле банально солдат, но и в смысле людей, потому что иначе страна либо опустеет, либо их заменят мигранты, которые размоют культурную идентичность. И с этой позиции ему было интересно говорить про детей.
Алексей Макаркин: У нас где-то убавляется, а где-то прибавляется. Власть такую политику либерализацией не считает, это просто реакция на проблему. Есть ситуация, надо её решать, и если видно, что решать с помощью ужесточения не получается, надо действовать мягче. Кроме того, всегда, когда думают о либерализации, вспоминают о перестройке. А перестройка — это плохое слово для всей нынешней элиты. Неслучайно Путин опять вспомнил про лихие 90-е.
Власть хочет идти другими способами. Она апеллирует не к оппозиции, а к тем модернистским группам, которые готовы с ней работать. Самый яркий пример с «прямой линии» — «Яндекс». С его генеральным директором завязался диалог, и президент подчеркнул, что «Яндекс» развивается при поддержке государства. То есть он может что-то дать стране как крупный национальный игрок в сфере высоких технологий, и государство готово помогать. На таком уровне и таким языком власти готовы разговаривать.
NT: Изменилось ли что-то в аргументации Путина?
Аббас Галлямов: Он стал более умиротворённым и умеренным. Ругать и карать чиновников он не настроен. Эпоха плебисцитарного лидерства закончилась, Путин ощущает себя не столько лидером «народа», сколько частью бюрократической вертикали.
Стало меньше геополитики. Конечно, упоминалась Украина, Сирия, Иран. Но это было на периферии «прямой линии». Главные темы — внутриполитические
Александр Баунов: Путин всегда колеблется между «внешним» и «внутренним». И весь первый час был чисто «внутренним». Первый «внешний» вопрос — седьмой по счёту, да и то он был внешним только наполовину, так как касался санкций. И в ответ прозвучало, что нам больше повредила внешнеэкономическая конъюнктура, то есть цены на наши товары, а благодаря «так называемым» санкциям у нас выросли целые отрасли, вроде судового машиностроения или сельского хозяйства. И по сельскому хозяйству это чистая правда, оно действительно не было в таком хорошем положении со времён Российской Империи.
Начиная со второго часа он оживился, во-первых, потому что вопросы пошли более случайно и на них стало интереснее отвечать, а во-вторых, потому что человек всегда разговаривается со временем. И там было больше «внешних» вопросов, на которые он отвечал более живо. Но в целом он подчёркнуто держался «внутренней» линии.
Кроме того, есть противопоставление «Путин народный» и «Путин элитистский». И сегодня он не был особо народным. Он старался внимательно отнестись к народным жалобам, но не выступал как президент, громящий элиту на селекторном совещании. Такие элементы были, но отсутствовала идея, что он с народом против элиты. Он объяснял, почему у топ-менеджеров большие зарплаты, почему социализм хуже капитализма. Всё это абсолютно элитистские идеи. В паре «Кудрин—Глазьев» (хотя для Кудрина сравнение с Глазьевым это, конечно, шок) Путин полностью на стороне Кудрина. Как и в вопросе о восстановлении СССР. Он ясно дал понять, что считает «Советский Союз, где хорошо жилось и который надо восстанавливать» — частью народной мифологии. Так что сегодня Путин был «внутренний» и «элитистский», а не «внешний» и «популистский».
Алексей Макаркин: Он очень хочет сейчас говорить так же, как и раньше. Единственные изменения связаны с текущими событиями. В 2014 и 2015 году ситуация была напряжённая, ожидали, что вот-вот будет война. А сейчас произошла переориентация общества на внутренние темы, соответственно, и в риторике президента произошли корректировки. Но это небольшие перемены, всё остаётся на уровне выбора других слов при том же смысле.
Фото: crimeapress.info