Реальность наваливается полицейским щитом зеленого цвета и припирает к стене. Ошеломление — вот это слово похоже на то, что чувствуешь, когда у тебя начинается обыск. Да, именно у тебя, а не у кого-то другого из новостей.
Это нечто среднее между шоком и удивлением. События разворачиваются быстрее, чем ты успеваешь в них поверить. Биография твоя, вроде, и полутенью не намекает, что к тебе домой могут прийти с обыском. Но четыре собровца, три опера, один следователь плюс двое понятых вряд ли могут сойти за галлюцинацию.
Держите в голове: они пришли не к вам — они пришли к преступнику. Они смотрят на вас через формулировки Уголовного кодекса. Они выполняют свою работу, действуют по инструкции — но все их инструкции заточены на работу с преступниками
Тут в буквальном смысле надо «догнать происходящее». Поняв, что «запаздываю», я отступила перед превосходящими силами правоохранительных органов и тихо опустилась на стул, спиной к стене. Глядя снизу вверх на гостей, я дожидалась синхронизации с реальностью: итак, дело возбуждено, сейчас я останусь без техники. Незапароленный ноутбук стоит на виду, и выйти из приложений я не успею.
Теперь моей заботой будет не закончить, наконец, чертов ремонт, а не сесть на семь лет.
В силу профессии я много читала о том, как проходят обыски и задержания. Я знала, что это неприятный и долгий процесс, даже если вам не вскрывают полы. Поверьте, это не помогает подготовиться. Да, я знала, что начата проверка, что может быть уголовное дело, но обыск? Да что они могут искать у меня дома, если предположительный «состав преступления» опубликован в сети? После звонка я открывала дверь, даже не заглянув в глазок.
Может и хорошо, что так. Уже после допроса следователь признался, что СОБР имел право (и был готов) выломать дверь, если не откроют. Не хватало еще чинить дверь.
В общем, пара коротких советов тому, кто хочет пережить эту процедуру с минимальными энергетическими потерями. Во-первых, держите в голове: они пришли не к вам — они пришли к преступнику. И даже к опасному преступнику, если предполагает статья (моя, например). То есть проводить обыск с участием СОБРа у журналистки, наверное, не обязательно, а вот у подозреваемого по террористической статье — пожалуй что да. Они смотрят на вас через формулировки Уголовного кодекса. Они выполняют свою работу, действуют по инструкции — но все их инструкции заточены на работу с преступниками. Попробуйте представить на своем месте настоящего террориста, и бравые парни в бронежилетах перестанут казаться дорогостоящим излишеством.
(Это, наверное, прозвучало как оправдание действий репрессивной машины. Но я лишь пыталась объяснить. Теперь улавливаете разницу, товарищ майор?)
У вас должен быть адвокат. У каждого человека в этой стране должен быть адвокат. Только адвокату вы сможете сделать звонок после начала следственных действий, и другого канала связи с внешним миром у вас не будет на много долгих часов
Я нутром чувствовала, что моя задача — разбить этот стереотип. Я — не преступник. «Не надо со мной так» — это первое, что рвется наружу, но важнее другое — не вести себя, как их обычные клиенты. Не хамить, не сопротивляться, не оскорблять. Максимум адекватности.
Тем более, следователь четко проговорил, что мое поведение в ходе следственных действий имеет значение. Я постаралась успокоиться, взять себя в руки и лишний раз не спорить. То, что сейчас я без меры пресечения — результат не только моментальной огласки, но и того, что я — зайчик. Радушная хозяйка, которой не жалко стакан воды и покурить на балконе.
Хотя огласка, конечно, важнее. И тут мы подходим к самому принципиальному моменту: адвокат. У вас должен быть адвокат. У каждого человека в этой стране должен быть адвокат (не верьте министрам, которые ноют, что юристов слишком много, а трактористов — мало). Без адвоката — никак. Только адвокату вы сможете сделать звонок после начала следственных действий, и другого канала связи с внешним миром у вас не будет на много долгих часов. Никто, кроме адвоката, не защитит вас от провокаций. На понятых не надейтесь – понятых они приведут с собой. Студенты или студентки юридического вуза увидят в обыске не циничное попрание чужой частной жизни, а свою будущую работу.
Мне невероятно повезло дружить и сотрудничать с прекрасным адвокатом Татьяной Мартыновой. Она приехала в считанные минуты, а еще успела сообщить о начале обыска моим коллегам. Так все и закрутилось.
Если бы вместо адвоката у меня была истерика, а под окнами дома не ждали журналисты, настоящее положение дел было бы куда более печальным, наверняка.
Надо плюнуть на ностальгию. Пусть все ценное идет в облако, а ненужное — в печь. До сих пор не пригодилось, значит, и дальше не понадобится
Третий совет (не такой важный, как про адвоката): не держите вы дома всякую ерунду! Любой лист бумаги — плюс минута к обыску. Оперативник проверит каждую страницу, каждый блокнот, каждую долбанную открытку. Все, что жалко выкинуть или должно, в теории, однажды стать предметом ностальгии, во время обыска превращается в повод для лишних вопросов и подозрений. А что это за перевод, Светлана Владимировна? Это куда вам приглашение? Тут какой-то конспект, Генпрокуратура упоминается, можете пояснить?..
За семнадцать лет журналистской работы такого хлама накапливается ого-го сколько, даже с поправкой на переезды. Надо плюнуть на ностальгию. Пусть все ценное идет в облако, а ненужное — в печь. До сих пор не пригодилось, значит, и дальше не понадобится. На виду должны быть одни дипломы и благодарственные грамоты. Увы.
Когда теперь, после пережитого обыска, я представляю себе идеальную квартиру для подозреваемого по уголовной статье, она получается не очень жилой. Никаких старых бумаг. Поменьше уютных корзин и коробок. Белье — сложить стопочкой в один ряд. Компакт-диски подписать, желательно по-русски. Все ценное — в облако.
Это не очень реальные условия. Нормальный человек так не живет. Но в том-то и дело, что сегодня перестать быть «нормальным человеком» можно в один момент. Однажды приходит СОБР и насильно вытаскивает тебя из твоей нормальности на главные страницы сайтов.
Сегодня о моем деле пишут все федеральные СМИ, делают заявление в ОБСЕ и Совете по правам человека. Для меня, жителя маленького провинциального города, внештатного корреспондента ряда изданий, это, мягко говоря, непривычно. Да, честно говоря, вообще сюрреализм. Как сказал мне мой друг: «Обычно такое читаешь о ком-то другом».
Но в этом, наверное, и проблема, что читать о чем-то таком стало делом обычным. Я смотрю на свое абсурдное уголовное дело, когда мне угрожает длительный тюремный срок за слова, и вспоминаю, сходу, подобные абсурдные дела, где общественный резонанс никак не помешал следствию добиться обвинительного приговора. А сколько таких дел, у героев которых не было связей со СМИ, осталось за кадром? Абсурд теперь — составная часть повседневности.
Это не пафос, а вполне себе банальная констатация: если коснулось меня, может коснуться любого. Еще вчера я считала себя самым обычным человеком, далеким от уголовного мира как Земля от черной дыры. И вдруг затянуло.
Я желаю вам никогда не оказаться на моем месте. Но я не знаю, что нужно сделать, чтобы этого точно не произошло.
