Одновременно активизировались бои и на московском фронте войны памяти: попытки хотя бы начать разговор об установке четырех табличек на доме по адресу Котельническая, 17, где располагается штаб-квартира РСПП, спровоцировали конфликтную ситуацию: исполнительный вице-президент Российского союза промышленников и предпринимателей Дмитрий Кузьмин не ограничился формальным ответом заявителям, а высказал свою личную позицию по поводу того, как по-настоящему следует хранить память о жертвах репрессий, можно ли хранить так, как это делает «Последний адрес» и стоит ли ее вообще хранить.
Власть мохнаткиных
Разумеется, в стране, где нет национального консенсуса по поводу Сталина, сталинизма и репрессий, каждый имеет право на свою личную точку зрения по этому поводу. Раз Сталин официально не Гитлер, сталинизм — не нацизм, большинство начинает разделять точку зрения, согласно которой репрессии были политически оправданны, а генералиссимус — эффективный менеджер. Отношение к сталинскому периоду остается одной из ключевых разделительных линий в общественном мнении. Именно в общественном мнении, а не в фактической стороне дела, оспаривать которую не могут ни Мохнаткин, ни Канунникова, ни Григорьев, ни Кузьмин, ни даже, страшно сказать, Путин.
Статус репрессированных – не повод для спекуляций и разглагольствований о досоветских или постсоветских исторических обстоятельствах, как это делал г-н Григорьев на специальном заседании, посвященном «Последнему адресу», у вице-губернатора Санкт-Петербурга Виктора Албина. Нет проблем и с базой данных – она существует, она фундирована. Проект «Последний адрес» реализуется исключительно на основе заявлений родственников умерщвленных сталинским режимом людей. Поэтому аргументы г-на Кузьмина по поводу разглашения персональных данных о репрессированных – а это ровно тот аргумент, которым прикрывается ФСБ, когда отказывает потомкам Рауля Валленберга в ознакомлении с его делом, абсолютно искусственные. Разумеется, смысл восстановления и сохранения памяти о родственниках – именно в обнародовании сведений о неправосудных репрессиях. И это желание тех людей, которые подают заявку в «Последний адрес». Интерес же государства сегодняшнего, тем самым признающего себя наследником по прямой сталинского режима, не открывать до конца архивы для потомков погибших. В тех делах, которые рассекречены, ничего стыдного для самих репрессированных нет – есть только демонстрация ужаса поточной работы машины репрессий.
«Последний адрес» потому и последний, что в этот свой дом репрессированный не вернулся – был расстрелян или умер в лагере. Табличка вешается исключительно с согласия собственника (-ков) здания. Если согласия нет – повесить ее невозможно, так что у РСПП есть шанс войти в историю, не признав за родственниками репрессированных права помнить. Судить же заново этих людей (кто такие репрессированные? плохие или хорошие люди? а может, был контрреволюционный заговор?) высшим трибуналом Комитета по градостроительству Питера или бюро правления РСПП невозможно – они уже были осуждены, осуждены незаконно и реабилитированы легальным порядком после восстановления законности.
Задается образец одобряемого поведения: ставишь под сомнение репрессии – ведешь себя так, как этого хочет именно сегодняшнее государство, упрощающее, мифологизирующее и отмывающее темные страницы истории страны
Нет проблем не только с базой данных о репрессированных. После того как «Мемориал» завершил титаническую работу по составлению базы данных НКВД, появилась возможность — чрезвычайно важная с точки зрения избавления общества от беспамятства и диких представлений о том, где находится добро, а где зло – «поименно вспомнить всех, кто поднял руку».
Кто и как поднимает руку сегодня — тоже всем известно. И как и тогда, десятки лет назад, у онемевшего и оцепеневшего в своем сознательном отказе от памяти общества это оторопи не вызывает. Напротив, задается образец одобряемого поведения: ставишь под сомнение репрессии – ведешь себя так, как этого хочет именно сегодняшнее государство, упрощающее, мифологизирующее и отмывающее темные страницы истории страны.
Так что доносчик Мохнаткин, Комитет по градостроительству СПб, чиновник РСПП — в тренде, в мейнстриме, в русле неписаного «этического» кодекса современного конформиста. Сталинизм и историческая слепота — в моде. Путин, конечно, тренд-сеттер, но один, без широкой поддержки конформистов, причем конформистов агрессивных и инициативных, он бы не справился. Нужны добровольцы, провоцирующие дело «Нового величия», эфэсбэшники, арестовывающие 75-летнего «шпиона» Виктора Кудрявцева из ЦНИИМаша, разгласившего несуществующие секреты, правоохранители, у которых хватает совести посадить Льва Пономарева, судьи, не отпускающие его на прощание с Людмилой Алексеевой, сенаторы вроде Андрея Клишаса, вносящие поправки к законам, запрещающие людям говорить и писать. А главное – думать. И вспоминать.
Гражданская война памяти
Руководство разных уровней любит ссылаться на абстрактный «закон». У них всегда все по закону. Если компании «ПИК» в тесном содружестве с мэрией нужно снести жизнеспособный квартал в Москве – она это сделает, и на каждый шаг найдется бумажка, ссылка на нормативный акт, завизированное громкими фамилиями согласование. Если нужно проверить законность ареста Льва Пономарева, прокуратура это сделает и найдет аргументы в пользу адекватности всех возможных решений. Если мы «захотим, как в Париже», и это желание нужно будет отбить во всех смыслах этого глагола, тоже будут ссылаться на закон, забывая о том, что существует 31 статья Конституции — норма прямого действия.
Их «правовое государство» — это нагромождение подзаконных актов, сводящих на нет смысл законов, и поправок к поправкам к поправкам в законы, которые уничтожают дух и букву Конституции России.Если нужно задавить общественный проект, который стал слишком заметным, его нужно национализировать, как «Бессмертный полк», или попытаться уничтожить, как «Последний адрес» — со ссылками на прорву статей законов и подзаконных актов. Их «правовое государство» — это нагромождение подзаконных актов, сводящих на нет смысл законов, и поправок к поправкам к поправкам в законы, которые уничтожают дух и букву Конституции России.
Это — гражданская война, лишь одним из полей которой становится война памяти. Это война не только государства с гражданским обществом. Но и общества мохнаткиных с гражданским обществом. Еще раз: без них государство в одиночку не справилось бы.
Память о репрессиях портит облик Санкт-Петербурга, портит память, а облагораживает — беспамятство. Посмотрите налево, посмотрите направо. Только не вглядывайтесь в частную историю частных людей, уничтоженных государством.
Их задача – остановить трансмиссию памяти. У них уже есть единые учебники, полные умолчаний. Уже десятки процентов молодых людей не знают, что происходило в сталинское время. Защитники памяти объявляются оппозиционерами. Война памяти приобретает открытые формы. Один из фронтов открыт именно сейчас – против «Последнего адреса». Потому что его таблички возвращают память. Этого нельзя допустить.
Страна теряет память. Страна имитирует память, заменяя ее торжественными ритуалами. Отсутствие национального консенсуса лишает государство и общество ценностей. Точнее, меняет их характер. Ценно то, что поверхностно, ритуализировано, мифологизировано.
Их патриотизм – это когда на недавнем хоккейном матче на Кубке Первого канала Россия-Чехия нашлись люди, которые демонстративно не встали, когда исполнялся гимн Чешской республики. Это новые ценности ненависти к «чужим», которые неистово воспитываются в обществе, начиная с 2012 года и которые оформились окончательно в 2014 году. Репрессированные и те, кто настаивают на сохранении памяти о них — чужие. Они одержали две временные победы во времена Хрущева и Горбачева, в теперь — опять не их время.
Страна теряет память. Страна имитирует память, заменяя ее торжественными ритуалами. Отсутствие национального консенсуса лишает государство и общество ценностей. Точнее, меняет их характер. Ценно то, что поверхностно, ритуализировано, мифологизировано.
Общество голосует и ведет себя, как таксист, передвигающийся по навигатору и принципиально отказывающийся знать дорогу. Как журналист, способный проверить себя, только полагаясь на spell-checker. Как лошадь на манеже, наматывающая круги. Почему бы и среднему обывателю не вести себя так же и думать исключительно в соответствии с политическим spell-checker’ом, навязанным авторитарным государством и его пропагандой, его добровольными помощниками.
Точен был Юрий Афанасьев, введший почти 30 лет тому назад в оборот термин — «агрессивно-послушное большинство». Оно не просто пассивно послушно, оно изобретательно и креативно в своих действиях, аргументах, поправках. Они тоже на фронте, где нужно бежать впереди бронепоезда, идущего по особому российскому пути. Который всегда ведет и вел к «последнему адресу» множества ни в чем не повинных людей.
