Фото: The New Times
Бывают такие времена, когда вполне взрослому и даже интеллектуально развитому человеку оказывается необходимо спросить: как жить?
Это времена, когда до подлости — один шаг.
Это времена, когда до желания зарыться под подушку, закрыть глаза и сделать вид, что реальности нет — одна дверь.
Это времена, когда из всех углов доноситься враги, беги, замри, замолчи, и от того, что не молчишь, не бежишь, не замираешь, не подличаешь и не зарываешься под подушку по плечу, не хлопнут и спину не подопрут. Сохранение достоинства — это запрос на одиночество.
И тогда особенно важно знать, что есть человек, для которого белое и черное определены, подлость — это подлость, а достоинство не меряется категорией выгодно сегодня или нет. И ему можно задать вопрос: и как во всем этом жить?
Майей Павловной
И не только потому, что ему, Дмитрию Борисовичу Зимину, 85. Вообще старики — это лучшие люди на земле. Дети — самые сладкие. Потом – не приведи господь: бесконечное соревнование амбиций, вожделения, корысти, жадности, тщеславия, борьбы за превосходство и обладание; человек ужасен — об этом вся политическая философия, и главная проблема — как выстроить такую систему красных флажков, чтобы то лучшее, что в человеке есть, его талант, бесстрашие, доброту, способность к сопереживанию и сочувствию, все то, что разбросано как мелкий жемчуг в котловане дерьма, — чтобы это не утонуло в зловонной жиже, но работало на прогресс, двигало человечество вперед или как минимум не позволило самое себя убить.
Как сохранился Зимин — тайна, как собрал в себе эти жемчужины — еще одна.
Всю свою жизнь он, сын врага народа, инженера-механика, расстрелянного в 1935 году, работал на войну в страшно секретном Радиотехническом институте, важнейшей части советского ВПК, мыслящего в категориях борьбы систем и обмена ядерными ударами. Что разрабатывал по части убийства Дмитрий Зимин — о том он не говорит, может, и ничего, хотя вряд ли, но точно известно, что главным достижением его секретной жизни стало создание наземной стреляющей радиолокационной системы «ДОН-2Н», которая была сердцем системы ПВО — защиты от ядерного удара по Центральному региону страны.
Подонки, в мае 2015-го включившие его благотворительный фонд «Династия» в список «иностранных агентов», — подонки, не сделавшие и тысячной доли того, что он, Зимин, сделал для страны, понимали, что бьют больно, но не понимали, что это было не просто больно — мерзко и жестоко по отношению к человеку, для которого «иностранный агент» — это и бессудное обвинение расстрелянного отца и оскорбление той идеи защиты страны, которой Зимин посвятил свою жизнь.
Он кричал — в прямом смысле кричал. Мой телефон разрывался от звонков, а я в этот момент вела передачу на «Эхо Москвы» — был вечер понедельника, и я не могла понять, что случилось, почему экран снова и снова высвечивал: «Дмитрий Борисович Зимин». Когда я перезвонила, он кричал в трубку : «Они! Меня! Меня! Объявили иностранным агентом! Меня!» И я подумала: какое счастье, что мой отец, тоже всю жизнь проживший в страшно секретной оборонке, не дожил до нынешних времен. Для Зимина, как и для моего отца, которые пережили одну войну и жизнь прожили в ожидание другой, еще более чудовищной, быть объявленными «иностранными агентами» — оскорбление почти не переносимое, невозможное, чудовищно несправедливое, ножом по тому, что никогда не зажило — пуля в затылок отцу, ни похорон, ни могилы, ни прощального письма.
К 2015 году, когда фонд «Династия» объявили «иностранным агентом», фонд тратил ежегодно, в России, $12 млн. Это — ежемесячные стипендии (5400 руб. в месяц) и гранты (10 800 руб./месяц) ученым-физикам, поддержка талантов (19 тыс. — кандидатам наук и 26 тыс. — докторам наук), это гранты математикам, биологам, химикам. Это спонсирование учителей точных наук: только в 2014-м 500 учителей получили от «Династии» по 38 тыс. руб. Это полумиллионные гранты научным кружкам, школам и конкурсам по всей стране. Это сотни переведенных научно-популярных книг и десятки — написанные российскими авторами. Это не Константиновский дворец и не яйца Фаберже, и не то, на открытие чего приезжают президент и другие высокие чиновники, это была ежегодная борьба за просветление, выстраивание барьеров мракобесию, слабая попытка защитить умы от ежедневной пропаганды во славу ненависти и войны. «Династия» была реинкарнацией его системы ПВО для мирного времени и в мирных целях. Зимин тогда просто не понял, что ему уже объявили войну, а «самостреляющей системы», в отличие от «Дона-2Н», у его «Династии» просто не было.
Мы познакомились, когда «Билайн» уже перестал быть компанией Зимина — защищаясь от наезда очередного «питерского», министра связи Реймана, которому нужны были частоты «Билайна» для создаваемого питерскими «Мегафона», он продал свое детище «Альфа-групп». Зимин совершенно не был похож на человека, у которого на счету несколько сот миллионов долларов: черная курточка, какую испокон веков носили старшие научные сотрудники, под стать ей черный портфельчик из тех, что дают бесплатно на всяких конференциях, речь много читающего человека, настороженный взгляд: уже тогда к нему выстраивалась очередь из просителей, мне же от него ничего, кроме интервью, не было нужно. Я задавала свои вопросы — в том числе и те, что сегодня никогда бы не задала, он раздражался, становился жестким, выстраивал стенку, но отвечал. Разговоры за обедом скоро вошли в привычку. Я не помню, чтобы он когда-либо говорил о крысячих бегах во власти или о том, кто и что продал или кто и на чем сделал деньги. Деньги вообще были каким-то странным приложением к Зимину. В его классической ученой голове — лысина в обрамлении волос — деньги точно не находятся в том отделении, где живут нейроны, ответственные за их приумножение. Откровенно говоря, совершенно непонятно, как ему удалось создать успешный бизнес, вывести компанию — первую российскую компанию и вторую в истории России (если учитывать царские времена) — на нью-йоркскую биржу, выдержать конкуренцию в 1990-х и рэкет в 2000-х, не сесть, продать бизнес и сохранить хорошее имя — такое, что все только и произносят с придыханием — «ну это же Зимин!»
Я не знаю, вкладывает ли он во что-то свои миллионы, кроме как в бесконечные просветительские проекты. Я пишу «просветительские» — потому что так он сам всегда свои проекты определяет, категорически отказываясь даже думать, что деньги идут на что-то связанное с политикой. Ну, да, он как бы вне политики. Например, он хотел, чтобы была написана книга о всех тех судьях, кто принимали неправедные решения — будь то приговор Михаилу Ходорковскому, которого Зимин, один из немногих людей его круга и состояния, всегда защищал, или дело Магнитского, или «Болотное дело». Или спонсировал проект по истории ГУЛАГа. Или придумывал — придумывает — варианты музея советской катастрофы ХХ века.
Впрочем, есть у Зимина и совершенно невинные проекты, осуществляемые его фондом «Московское время», который собирает и приводит в порядок старые фотографии (Зимин сам увлекается фотографией и всю жизнь собирает старые фотоаппараты) — например, сейчас на Крымском Валу, в зале № 10, открылась сделанная фондом изумительная выставка «Династии московских меценатов», где есть стенд о династии Гучковых — родственников Зимина, как и династии самих Зиминых — Сергей Иванович Зимин, например, сын купца-старообрядца Ивана Зимина, был организатором и спонсором Оперного театра, в котором пел Шаляпин.
Политика — скорее прерогатива его сына, Бориса: когда в 2013 году журнал The New Times оказался без владельца и денег, Борис Зимин был первым, к кому я пришла.
Зимин-старший политику не любит, была бы его воля, он и вовсе бы ее не касался. Впрочем, редко какой оппозиционный митинг обходится без Зимина: он никогда не выступает, но почти всегда приходит — вне зависимости, разрешена акция или нет. Ощущение края жизни позволяет ему отсекать наносное, неважное — не потому, что ему плевать на житейские реалии, но потому, что в этом возрасте люди уже знают и умеют выстраивать иерархию важного. При этом он начисто лишен страсти к проповедничеству, сомневается в себе и своих выводах, переживает нынешнюю эволюцию России — не только политическую, но еще больще — погружение ее в трясину мракобесия, пытается понять, какую слегу надо ему изобрести, чтобы нормальным людям было за что ухватиться и не утонуть.
Мне в жизни невероятно повезло: мне приходилось разговаривать, брать интервью, даже дружить с великими физиками и гуманитариями. Они были обременены потрясающими идеями и масштабными проектами, в центре которых, как правило, были они сами.
Дмитрий Борисович Зимин и в этом смысле уникален: его целью является не он сам и не все человечество — общее благо в одной отдельно взятой стране.
Еще о Дмитрии Зимине:
«Дмитрий Зимин и философский пароход»
