Личность патриарха Кирилла вызывает неизменный интерес. Однако, несмотря на то, что он много выступает, в том числе и на телевидении, о себе патриарх практически не говорит. Но в сентябре 1991 года тогда еще председатель Отдела внешних сношений РПЦ, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл согласился встретиться с церковным публицистом Яковом Кротовым, у которого сохранилась полная расшифровка того разговора
Не могли бы Вы рассказать о себе и своей семье?
Мой отец был священником. Он был главным инженером на военном заводе, а принял сан в 1947 году. Он был репрессирован в 30-е годы. Дед был первым «соловчанином»,* * Соловецкий лагерь особого назначения — СЛОН, открытый в ноябре 1923 года. провел в тюрьме больше тридцати лет. И конечно, дед очень повлиял на формирование всей нашей семьи. Это был особенный человек /.. ./Он был механиком железной дороги и при этом одним из борцов с обновленчеством в Нижегородской епархии.* * Обновленчество — движение в РПЦ, возникшее после Февральской революции 1917 года, выступало против патриарха Тихона и было единственным направлением в русском православии, которое признавалось советской властью. Возглавлял ее тогда митрополит Сергий /Страгородский/.* * В 1943 году митрополит Сергий был назначен предстоятелем РПЦ. И вот когда я в молодости очень резко критиковал митрополита Сергия — а я относился к числу «несергианцев», — он мне всегда затыкал рот и говорил: «Ты голос на него не поднимай» /.. ./
Бояться нужно только Бога
Дед в 1922 году был посажен. Он был участником Соловецкого собора. Он знал всех владык, которые сидели в Соловках. В конце 20-х годов его выпустили, и он боролся против закрытия храмов в Нижегородской епархии. И до 1934 года в городе Лукоянове, где он жил, сохранялся женский монастырь! Спасая этот монастырь, дед ездил в Москву, встречался с Калининым. И после одной из таких встреч с Калининым на улице был арестован и снова отправлен в лагерь, пробыл там до конца сталинского времени, вернулся из лагеря совершенно несломленным человеком, был рукоположен в дьяконы, потом в священники и до девяноста лет служил в деревне на Урале. А к митрополиту Сергию он относился прекрасно! Верил в его порядочность. Заявление Сергия 1930 года, бывшее ложью, дед, думаю, воспринимал — хотя мы об этом никогда не говорили — как одну из возможностей, хороших или плохих, оградить Церковь.* *В феврале 1930 года Папа Пий XI обратился с призывом к верующим молиться за «гонимую Русскую церковь». Руководство СССР ответило контрмероприятием: Сергий дал два интервью для советской и иностранной прессы, подписанных также членами Синода. В интервью «Известиям» он говорил: «Гонения на религию в СССР никогда не было и нет». Это была плата за существование Церкви. Ситуация была сатанинская, без выбора, ибо нельзя назвать выбором альтернативу «быть иль не быть». Была возможность уйти в катакомбы, но ведь скажем прямо: катакомб не было. Общество было, как на рентгене. Дед был мужественным человеком. Я приехал к нему незадолго до его смерти. Он уже ослеп, лежал в тяжелом состоянии. Единственное, что он мне говорил: «Не имей страха. Помни, что ничего не нужно бояться. Нету такой силы, которой должен бояться человек». И вот я на опыте уже своей, архиерейской жизни убежден, что действительно: нет ничего, чего бы стоило бояться. Бояться нужно только Бога, особенно вступив на путь служения Церкви. Тогда все вторично, а первично призвание и воля Божия, которую ты воспринимаешь своей жизнью /.. ./
Инженер в рясе
Отец мой хотел поступать в медицинский, но его не приняли, и он попал в армию. А после армии окончил техникум и стал инженером. Работал на военном заводе в Ленинграде и в 1947 году пришел к митрополиту Григорию, тот ему сказал: «Я не могу вас рукоположить, потому что невозможно в Ленинграде инженера поставить священником» (власти были бы против — идеологический скандал). «Освободился приход Петрова Горка, самый отдаленный приход Ленинградской области, — там убили священника. Если хотите сменить Ленинград на Петрову Горку, тогда пожалуйста». Отец согласился, его рукоположили и, вместо того чтобы направить на Петрову Горку, направили на Смоленское кладбище, где была часовня блаженной Ксении и рядом был тот самый завод, на котором отец работал. Так что в обеденный перерыв рабочие часто маршем шли смотреть на своего главного инженера, который уже был в рясе /.. ./
Мой отец был священником. Он был главным инженером на военном заводе, а принял сан в 1947 году. Он был репрессирован в 30-е годы. Дед был первым «соловчанином»,* * Соловецкий лагерь особого назначения — СЛОН, открытый в ноябре 1923 года. провел в тюрьме больше тридцати лет. И конечно, дед очень повлиял на формирование всей нашей семьи. Это был особенный человек /.. ./Он был механиком железной дороги и при этом одним из борцов с обновленчеством в Нижегородской епархии.* * Обновленчество — движение в РПЦ, возникшее после Февральской революции 1917 года, выступало против патриарха Тихона и было единственным направлением в русском православии, которое признавалось советской властью. Возглавлял ее тогда митрополит Сергий /Страгородский/.* * В 1943 году митрополит Сергий был назначен предстоятелем РПЦ. И вот когда я в молодости очень резко критиковал митрополита Сергия — а я относился к числу «несергианцев», — он мне всегда затыкал рот и говорил: «Ты голос на него не поднимай» /.. ./
Бояться нужно только Бога
Дед в 1922 году был посажен. Он был участником Соловецкого собора. Он знал всех владык, которые сидели в Соловках. В конце 20-х годов его выпустили, и он боролся против закрытия храмов в Нижегородской епархии. И до 1934 года в городе Лукоянове, где он жил, сохранялся женский монастырь! Спасая этот монастырь, дед ездил в Москву, встречался с Калининым. И после одной из таких встреч с Калининым на улице был арестован и снова отправлен в лагерь, пробыл там до конца сталинского времени, вернулся из лагеря совершенно несломленным человеком, был рукоположен в дьяконы, потом в священники и до девяноста лет служил в деревне на Урале. А к митрополиту Сергию он относился прекрасно! Верил в его порядочность. Заявление Сергия 1930 года, бывшее ложью, дед, думаю, воспринимал — хотя мы об этом никогда не говорили — как одну из возможностей, хороших или плохих, оградить Церковь.* *В феврале 1930 года Папа Пий XI обратился с призывом к верующим молиться за «гонимую Русскую церковь». Руководство СССР ответило контрмероприятием: Сергий дал два интервью для советской и иностранной прессы, подписанных также членами Синода. В интервью «Известиям» он говорил: «Гонения на религию в СССР никогда не было и нет». Это была плата за существование Церкви. Ситуация была сатанинская, без выбора, ибо нельзя назвать выбором альтернативу «быть иль не быть». Была возможность уйти в катакомбы, но ведь скажем прямо: катакомб не было. Общество было, как на рентгене. Дед был мужественным человеком. Я приехал к нему незадолго до его смерти. Он уже ослеп, лежал в тяжелом состоянии. Единственное, что он мне говорил: «Не имей страха. Помни, что ничего не нужно бояться. Нету такой силы, которой должен бояться человек». И вот я на опыте уже своей, архиерейской жизни убежден, что действительно: нет ничего, чего бы стоило бояться. Бояться нужно только Бога, особенно вступив на путь служения Церкви. Тогда все вторично, а первично призвание и воля Божия, которую ты воспринимаешь своей жизнью /.. ./
Инженер в рясе
Отец мой хотел поступать в медицинский, но его не приняли, и он попал в армию. А после армии окончил техникум и стал инженером. Работал на военном заводе в Ленинграде и в 1947 году пришел к митрополиту Григорию, тот ему сказал: «Я не могу вас рукоположить, потому что невозможно в Ленинграде инженера поставить священником» (власти были бы против — идеологический скандал). «Освободился приход Петрова Горка, самый отдаленный приход Ленинградской области, — там убили священника. Если хотите сменить Ленинград на Петрову Горку, тогда пожалуйста». Отец согласился, его рукоположили и, вместо того чтобы направить на Петрову Горку, направили на Смоленское кладбище, где была часовня блаженной Ксении и рядом был тот самый завод, на котором отец работал. Так что в обеденный перерыв рабочие часто маршем шли смотреть на своего главного инженера, который уже был в рясе /.. ./
И все же Вы решились на путь, который привел Вас в «аппарат» Церкви, тесно связанный с государственной номенклатурой. Почему?
Очень большую роль в моем формировании сыграл владыка митрополит Никодим. Может быть, если бы не встреча с ним, я был бы одним из классических диссидентов. Но митрополит Никодим, полностью разделяя убеждения, которые были и в моей семье, сказал мне: «Церковь должна искать пути своего физического существования. Она должна учитывать ту историческую реальность, в которой она находится. Должна вести диалог с окружающим миром, в том числе и с властью. И в этом диалоге побеждает тот, кто внутренне, духовно сильнее» /.. ./
Очень большую роль в моем формировании сыграл владыка митрополит Никодим. Может быть, если бы не встреча с ним, я был бы одним из классических диссидентов. Но митрополит Никодим, полностью разделяя убеждения, которые были и в моей семье, сказал мне: «Церковь должна искать пути своего физического существования. Она должна учитывать ту историческую реальность, в которой она находится. Должна вести диалог с окружающим миром, в том числе и с властью. И в этом диалоге побеждает тот, кто внутренне, духовно сильнее» /.. ./
О митрополите Никодиме говорили, что он был полковником КГБ...
А иногда говорили — генерал. Но, конечно, нет! Но опровергнуть это невозможно в принципе /.. ./ Я откровенно скажу, что глубоко убежден: 99% населения страны так или иначе с какими-то представителями КГБ встречались, потому что КГБ отслеживал весь общественный процесс. Я хочу подчеркнуть древний библейский принцип различения духов: «По делам их узнаете их».
Подцензурная проповедь
Какой след оставил в истории Церкви митрополит Никодим? Труднейшие 60-е годы. Вроде бы оттепель, демократизация, а одновременно разгул административного гонения на Церковь. Я был сыном священника и помню, какой это был кошмар. Травля в газетах, я учился в седьмом классе школы, обо мне газеты писали на первой странице: «Что делать с этим мальчиком, он на пятерки учится, а в церковь ходит?!» Меня вызывали на педсоветы и заявляли, что, если я не вступлю в комсомол, меня исключат из школы и у меня не будет никакой перспективы — а я не был ни пионером, ни комсомольцем. Это был надрыв души человеческой. И вот митрополит Никодим приехал к нам в Ленинград. Все мы считали, что приехал какой-то агент, ставленник властей. Митрополит в 32 года! Толстый, невысокого роста, сверхэнергичный, отталкивающий от себя людей. Я тогда учился в школе. Через два-три дня после назначения Никодима пришел отец и сказал: «Вот мы его критикуем, а вы знаете, что он сделал для начала? Отменил цензуру на проповеди!» Священник не имел права произнести проповедь в Ленинградской епархии, не представив текст проповеди в двух экземплярах — благочинному и уполномоченному (Комитета по делам религий. — The New Times).
А иногда говорили — генерал. Но, конечно, нет! Но опровергнуть это невозможно в принципе /.. ./ Я откровенно скажу, что глубоко убежден: 99% населения страны так или иначе с какими-то представителями КГБ встречались, потому что КГБ отслеживал весь общественный процесс. Я хочу подчеркнуть древний библейский принцип различения духов: «По делам их узнаете их».
Подцензурная проповедь
Какой след оставил в истории Церкви митрополит Никодим? Труднейшие 60-е годы. Вроде бы оттепель, демократизация, а одновременно разгул административного гонения на Церковь. Я был сыном священника и помню, какой это был кошмар. Травля в газетах, я учился в седьмом классе школы, обо мне газеты писали на первой странице: «Что делать с этим мальчиком, он на пятерки учится, а в церковь ходит?!» Меня вызывали на педсоветы и заявляли, что, если я не вступлю в комсомол, меня исключат из школы и у меня не будет никакой перспективы — а я не был ни пионером, ни комсомольцем. Это был надрыв души человеческой. И вот митрополит Никодим приехал к нам в Ленинград. Все мы считали, что приехал какой-то агент, ставленник властей. Митрополит в 32 года! Толстый, невысокого роста, сверхэнергичный, отталкивающий от себя людей. Я тогда учился в школе. Через два-три дня после назначения Никодима пришел отец и сказал: «Вот мы его критикуем, а вы знаете, что он сделал для начала? Отменил цензуру на проповеди!» Священник не имел права произнести проповедь в Ленинградской епархии, не представив текст проповеди в двух экземплярах — благочинному и уполномоченному (Комитета по делам религий. — The New Times).
Второе, что он сделал. Был уже решен вопрос о закрытии Ленинградской духовной школы. Уже запретили принимать абитуриентов. Как он ее спасает? Создает факультет афро-азиатских студентов. Сейчас это вызывает смех, но тогда это был удивительный ход. Свободолюбивая Африка освобождается от колониального ига /.. ./. Согласие властей последовало немедленно. Точно так же действовал патриарх наш — тогда епископ — Алексий, спасая тогда же от закрытия Пюхтицкий монастырь. Будучи заместителем председателя Отдела внешних церковных сношений, он начал направлять туда иностранные делегации. И третье. Что в то время происходит? Зажим внутри — и в этот же момент вступление Русской православной церкви во Всемирный совет церквей. Какой был расчет у правительства? Нужно давить здесь, но заставить попов там говорить, что все в порядке, для того чтобы обезопасить себя от западной критики. /.. ./ И я думаю, что здесь правительство просчиталось. К 1968 году стало совершенно ясно, что Русская церковь обрела свое место в международном экуменическом движении. Сейчас наши консерваторы говорят: «Нужно порвать все экуменические связи». Но ведь в те трудные годы именно эти экуменические связи спасли от полного разгрома нашу Церковь. /.. ./
Отец Александр Мень
Отец говорил мне об отце Александре Мене, когда я был еще студентом семинарии: что есть такой священник, способный, но, к сожалению, ему не дают возможности печататься. /.. ./ И когда я стал ректором Духовной академии, то наше сотрудничество выражалось вот в чем. Отец Александр нуждался в переводной литературе. Он занимался экзегезой (толкованием текста Священного писания. — The New Times), и меня очень этот вопрос интересовал, потому что я считал, что без научной экзегетики мы не можем говорить о развитии богословия, потому что мы автоматически впадаем в схоластику. Мы должны начать обновление нашей богословской мысли в духовной школе через развитие библейского богословия. Но само понятие библейского богословия почти отсутствовало в наших школах, и поэтому я занимался переводами книг по библейскому богословию — у меня был целый штат переводчиков /.. ./. В частности, замечательную работу сделала знаменитая женщина, доктор физико-математических наук Елена Ивановна Казимирчак-Полонская. Это очень известный астроном, потом она приняла постриг, совершенно ослепла, создала в Ленинграде замечательный неофициальный богословский кружок. И она переводила прекрасную книгу: «Итоги богословия XX века». Так вот один экземпляр всех переводов я посылал отцу Александру.
Отец Александр Мень
Отец говорил мне об отце Александре Мене, когда я был еще студентом семинарии: что есть такой священник, способный, но, к сожалению, ему не дают возможности печататься. /.. ./ И когда я стал ректором Духовной академии, то наше сотрудничество выражалось вот в чем. Отец Александр нуждался в переводной литературе. Он занимался экзегезой (толкованием текста Священного писания. — The New Times), и меня очень этот вопрос интересовал, потому что я считал, что без научной экзегетики мы не можем говорить о развитии богословия, потому что мы автоматически впадаем в схоластику. Мы должны начать обновление нашей богословской мысли в духовной школе через развитие библейского богословия. Но само понятие библейского богословия почти отсутствовало в наших школах, и поэтому я занимался переводами книг по библейскому богословию — у меня был целый штат переводчиков /.. ./. В частности, замечательную работу сделала знаменитая женщина, доктор физико-математических наук Елена Ивановна Казимирчак-Полонская. Это очень известный астроном, потом она приняла постриг, совершенно ослепла, создала в Ленинграде замечательный неофициальный богословский кружок. И она переводила прекрасную книгу: «Итоги богословия XX века». Так вот один экземпляр всех переводов я посылал отцу Александру.
Ссылка
В 1984 году меня изгнали из Ленинграда в Смоленск — я приехал в Смоленск в январе 1985 года, а решение было в декабре, в день десятилетия моего ректорства (в Ленинградской духовной академии. — The New Times) — думаю, специально. Я приехал в невероятный, больше 30 градусов, мороз, пошел в дом, где мне предназначалось жить, и обнаружил, что дом занят. Архиерей, который был до меня, оставил свои вещи /.. ./ И я поселился в сарайчике без канализации, без водопровода, с огромными крысами. Я просыпался оттого, что по моей кровати бегали крысы. И это все было, конечно, стратегией, чтобы показать мне: «Вот теперь твое место, и ты теперь с этим должен смириться. Ты забудь, что ты был ректором, куда-то за границу ездил. Вот твое место». И вот в этот момент от меня многие шарахнулись. А отец Александр (Мень) был в числе тех немногих, кто не просто не побоялся проявить какое-то сочувствие, но даже написал мне письмо. /.. ./
О Церкви
Церковь по своей сути консервативна — в хорошем смысле слова, от слова «консервация», «сохранение» — сохранение живого апостольского предания Церкви. Но дело ведь в том, что апостольское предание, существующее в Церкви от времен Спасителя до нашего времени, в каждую последующую эпоху выражалось и интерпретировалось в культурных категориях своего времени. Чем сильна святоотеческая мысль, чем мы восторгаемся в ней? Не тем, что так красиво (проповедовал) Иоанн Златоуст — и этим тоже, но не красивостью слов. Мы восторгаемся результатом его проповедей. Афанасий Великий, сохранивший Церковь от арианской ереси, или Василий Великий — почему результат их деятельности был такой грандиозный? Потому что они обращались к людям на языке своего времени и в культурных и философских категориях, которые были органичны для эпохи. /.. ./ А что у нас в Церкви происходит? Мы абсолютизировали и сакрализировали церковную структуру, церковное мышление и богословие XIX века. Для нас прошлый век является идеалом. Некоторые говорят: «А нам ничего не нужно, нам нужно только повторить то, что у нас было». Эта же ошибка, кстати, присутствует и в политической жизни /.. ./ У нас нет современного языка, на котором мы должны обращаться к людям, он не выработан в Церкви /.. ./
Люди слышат, что в Церкви есть экуменизм, что к нам приезжают англикане, католические кардиналы, протестантские чины. И в то же время чаще и больше они слышат, что это еретики. И люди растеряны: как относится Православная церковь к инославным?
/.. ./ Одному из моих предшественников на посту председателя Отдела внешних церковных сношений, когда он выступал в Московской духовной академии, какой-то незадачливый студент направил вопрос: «Скажите, владыка, чем экуменизм отличается от коммунизма?» Вот это и отражало такие умонастроения: в сознании людей экуменизм был частью мировой революции. И это очень скомпрометировало экуменизм. У нас люди по-настоящему ничего не знают об экуменизме. Отсюда и еще одно заблуждение: будто мы в экуменическом движении предаем православие /.. ./ Нужны широкие общественные дебаты, и не на уровне лозунгов: «Долой предателей православия!», «Долой молитву с еретиками!», а на серьезном интеллигентном богословском уровне /.. ./ На самом деле, хотим мы или не хотим, есть только путь диалога: с католической церковью, с протестантскими церквами.
/.. ./ Одному из моих предшественников на посту председателя Отдела внешних церковных сношений, когда он выступал в Московской духовной академии, какой-то незадачливый студент направил вопрос: «Скажите, владыка, чем экуменизм отличается от коммунизма?» Вот это и отражало такие умонастроения: в сознании людей экуменизм был частью мировой революции. И это очень скомпрометировало экуменизм. У нас люди по-настоящему ничего не знают об экуменизме. Отсюда и еще одно заблуждение: будто мы в экуменическом движении предаем православие /.. ./ Нужны широкие общественные дебаты, и не на уровне лозунгов: «Долой предателей православия!», «Долой молитву с еретиками!», а на серьезном интеллигентном богословском уровне /.. ./ На самом деле, хотим мы или не хотим, есть только путь диалога: с католической церковью, с протестантскими церквами.
А являются ли сейчас католическая церковь или протестантские номинации еретическими?
Строго говоря, ересью называется то учение, которое осуждено Собором и которое сознательно опровергает один из догматов. После разделения церквей в 1054 году на православную и католическую, тем более после возникновения в XVI веке реформатских церквей никаких вселенских соборов не собиралось. Значит, формально ни один Вселенский собор не осудил существующие конфессии как еретические. Но в современных конфессиях представлен ведь широчайший спектр богословских взглядов. И несомненно, есть конфессии, о которых мы можем сказать, что в их учении присутствует ересь, то есть то, что противоречит учению древней неразделенной Церкви. Но права говорить о католической церкви в целом как о ереси у нас нет. /.. ./
Можно ли надеяться на успешные переговоры с другими церквами?
Сейчас в экуменическом движении — кризис. И источником кризиса являются те православные богословы, которых наша внутренняя консервативная православная же оппозиция обвиняет в предательстве православия. Ведь мы заявили, что настало время коренных перемен в экуменизме. Ведь нет реального сдвига в плане богословского диалога, сближения позиций. А униатское наступление на Западной Украине перечеркнуло весь наш диалог с Римом. Началась межконфессиональная война. Кто говорит в таких условиях о необходимости продолжать диалог, является в глазах православных пособником католиков. Но на самом деле, хотим мы или не хотим, другого пути нет, иначе — только война, а это не путь. /.. ./
Строго говоря, ересью называется то учение, которое осуждено Собором и которое сознательно опровергает один из догматов. После разделения церквей в 1054 году на православную и католическую, тем более после возникновения в XVI веке реформатских церквей никаких вселенских соборов не собиралось. Значит, формально ни один Вселенский собор не осудил существующие конфессии как еретические. Но в современных конфессиях представлен ведь широчайший спектр богословских взглядов. И несомненно, есть конфессии, о которых мы можем сказать, что в их учении присутствует ересь, то есть то, что противоречит учению древней неразделенной Церкви. Но права говорить о католической церкви в целом как о ереси у нас нет. /.. ./
Можно ли надеяться на успешные переговоры с другими церквами?
Сейчас в экуменическом движении — кризис. И источником кризиса являются те православные богословы, которых наша внутренняя консервативная православная же оппозиция обвиняет в предательстве православия. Ведь мы заявили, что настало время коренных перемен в экуменизме. Ведь нет реального сдвига в плане богословского диалога, сближения позиций. А униатское наступление на Западной Украине перечеркнуло весь наш диалог с Римом. Началась межконфессиональная война. Кто говорит в таких условиях о необходимости продолжать диалог, является в глазах православных пособником католиков. Но на самом деле, хотим мы или не хотим, другого пути нет, иначе — только война, а это не путь. /.. ./
1991 г.
Патриарх Кирилл (в миру Гундяев Владимир Михайлович)
родился в 1946 году в Ленинграде. В 1967 году окончил Ленинградскую духовную семинарию. В апреле 1969 года пострижен в монашество. В 1970 году защитил диссертацию и получил степень кандидата богословия. В 1974 году назначен ректором Ленинградской духовной академии и семинарии. В 1976-м стал самым молодым — тридцати лет — епископом в РПЦ. В 1980 году, участвуя в заграничной церковной конференции, открыто выступил против ввода советских войск в Афганистан. В 1984-м назначен архиепископом Смоленским и Вяземским. С ноября 1989 года — председатель Отдела внешних церковных сношений и постоянный член Св. Синода. В феврале 1991 года возведен в сан митрополита. 27 января 2009 года избран Патриархом Московским и всея Руси.
Публикуется с сокращениями. Полностью можно прочитать здесь .
Частично интервью публиковалось в газете «Куранты» от 21.11.1991 года.
