В один из июньских понедельников, когда Эрмитаж закрыт для посетителей, в залах Зимнего дворца гулял седовласый рыцарь. Блестящие доспехи щедро посылали солнечных зайчиков творениям великих мастеров. А сам рыцарь, несмотря на двадцатикилограммовую тяжесть полноценной копии старинной экипировки, то и дело преклонял колени перед очередным шедевром. Эту мистическую прогулку запечатлели камеры, и теперь ее смогут увидеть посетители выставки «Рыцарь отчаяния — воин красоты», которая открывается в Эрмитаже 22 октября.
Из какого сора
Самый знаменитый бельгийский художник Ян Фабр действительно рыцарь и воин. Он по-рыцарски боготворит старых фламандских мастеров, и профессионалы утверждают, что корни творчества мэтра именно в традициях классической фламандской живописи.
Чем бы Фабр ни занимался, а он не только художник, но и философ, исследователь, режиссер, экспериментирует с фотографией, дизайном, создает инсталляции, перформансы — для него не существует никаких табу, его творческая фантазия не знает границ, его искусство всегда неожиданно до умопомрачения. Он уверен: только искусство способно сохранить общество от самоистребления.
«Мне интересно изучать метаморфозы. Человека, животных, насекомых, — признается художник. — Их можно изучать физилогически, можно — с точки зрения социальной, социокультурной — это взаимосвязанные вещи — этим я постоянно занимаюсь». Он может сотворить шедевр не только карандашом или шариковой ручкой BIC с синими чернилами, но и с помощью пепла, крови, пота, спермы. Сделать скульптуру из мрамора, бронзы, золота, панцирей жуков, биологических остатков.
НА КАРТЕ ГОРОДА ФАБР РАЗГЛЯДЕЛ, ЧТО ЗДАНИЯ ЗИМНЕГО ДВОРЦА И ГЛАВНОГО ШТАБА ОБРАЗУЮТ БАБОЧКУ, ПРИШПИЛЕННУЮ АЛЕКСАНДРИЙСКИМ СТОЛПОМ
Самая свежая новость о Яне Фабре: в Риме начинается его «Гора Олимп» — двадцатичетырехчасовой спектакль-перформанс по мифам и трагедиям Древней Греции, признанный самым ярким событием этого года. Впервые его показали на берлинском фестивале Foreign Affairs, прямая трансляция шла на всю Германию. Сценическое действо вызвало бурю восторга, а сорокаминутные овации уже вошли в историю. Пресса писала: «На сцене все, что свойственно древнегреческой мифологии, — ритуальные пляски нагишом и крайнее проявление жестокости, умопомрачительное веселье и чистая красота». «В спектакле — кич, попса, тончайшее знание истории искусств, истории греческой мифологии — это артхаус — тончайшее интеллектуальное художественное произведение, которое умудряется быть доступным абсолютно всем».
Из жизни насекомых
Фабр считает себя номадом, кочевником, но никогда не забывает, что он родом из Антверпена, бельгиец, а с культурной точки зрения — фламандец. Впрочем, этого и не скрыть. Фабр родился в городе, связанном с легендой о великане Дрюоне Антигоне, отрывавшем руки у тех, кто не платил за проезд по мосту. В Антверпене руки в бронзе, дереве, гипсе можно встретить повсюду. А на главной площади — фонтан с обезглавленным телом великана. Каким может вырасти впечатлительный мальчик в таком окружении?!
Ян Фабр вырос в типичной для Бельгии семье. Мать — богатая франко-язычная католичка, отец — бедный фламандец с коммунистическими взглядами. От матери у него любовь к французской поэзии, вообще к языку, слову. А еще она приобщила сына к ритуалам церкви, под сводами храма он постигал азы театра. Отец познакомил мальчика с фламандской живописью. В наследство от отца он получил и «фламандский замес». Биолог по профессии, отец часто брал сына в зоопарк, где Ян начал рисовать с натуры.
Повлиял на будущего художника и прадед — знаменитый энтомолог и писатель Жан-Анри Фабр, автор десятитомных «Энтомологических воспоминаний», которого Виктор Гюго называл Гомером насекомых. Жизнь насекомых — предмет пристального исследования Яна Фабра, а жуки-скарабеи украшают многие работы художника.
Его дом в Антверпене легко найти по табличке с надписью «Ян Фабр живет и работает здесь» — он любит работать в тишине, окруженный репродукциями фламандских художников, исследует, изучает, размышляет. Дважды переживший клиническую смерть, он физически живет в «постмортальном состоянии», сделав страхи своими друзьями и с радостью принимая жизнь такой, какая она есть: «Человек смертен, неоригинален и полон ошибок, всегда в чем-то виноват, но самая сексуальная часть тела — человеческий мозг — работает миллионы лет, чтобы изменить все к лучшему».
Театральное безумие
Ян Фабр постоянный участник главных смотров современного искусства — от кассельской «Документы» до Венецианского биеннале. Он один из немногих, кто при жизни был удостоен выставки в стенах Лувра. В России мировую знаменитость узнали только в 2000-х. Первая встреча произошла в 2002 году на конкурсе Benois de la Dance в Большом театре. Фабр показал фрагмент балета, сделанного для фестиваля в Авиньоне, — «Мои движения одиноки, словно бездомные псы». Балет на Западе был принят с восторгом, его посмотрела даже английская королева, Фабра сравнивали с Пиной Бауш.
Но в Москве смелый эксперимент оказался не в том месте и не в то время. Когда вместо воздушной нимфы на сцене неожиданно появилась неприкаянная бомжиха, которая истошно орала, лакала йогурт с линолеума, терлась о тушки собак и имитировала мастурбацию, в зале началось свое невообразимое действо. Публика кричала: «Убирайся со сцены! Позор!»
В 2009 году на фестивале NET показали «Оргию толерантности» — на этот раз спектакль ждали. На сцене опять театральное безумие — сюрреалистический портрет общества потребления. В мире не осталось критериев свободы, веры, долга, любви, утверждает Фабр, продолжая мысль Умберто Эко о потере критериев красоты и уродства: толерантность — лишь ширма, прикрывающая равнодушие.
Бабочка Петербурга
Выставка в Эрмитаже — первое знакомство с Фабром-художником. Идея пригласить его в Санкт-Петербург возникла после временной экспозиции в залах фламандской и голландской школ в Лувре. Но потребовалось несколько лет, чтобы она воплотилась в жизнь. Парижский «эскиз» превратился в Санкт-Петербурге в монументальное художественное событие, придуманное специально для Эрмитажа. На карте города Фабр разглядел, что здания Зимнего дворца и Главного штаба образуют бабочку, пришпиленную Александрийским столпом. Художник решил заполнить гигантское крылатое существо идеей рыцарского поклонения великим мастерам прошлого.
Произведения Фабра (более двухсот объектов) на время проведения выставки становятся частью постоянной экспозиции музея. Отдельные инсталляции выставлены в анфиладе Главного штаба, включая зал, где стоит «Красный вагон» Ильи Кабакова, которого тоже в своем роде занимает жизнь насекомых. С русским единоверцем фламандский художник дважды делал совместные проекты.
В Зимнем дворце объекты Фабра вступают в диалог с шедеврами фламандских мастеров, убеждая зрителя в непрерывности истории, схожести поиска тем, решения пластических вопросов. Это одна школа — антверпенская.
От этого соседства ярче выступают подробности. «Корни» мятежного современного революционера действительно видны в «Празднике бобового короля» Йорданса, в портретах Ван Дейка, в лавках Франса Снейдерса, в охотах Пауля де Воса, в натюрмортах Яна Фейта и тем более — у Рубенса.
Некоторые объекты сделаны специально для выставки в Эрмитаже. Среди них — «Верные сфинксы метаморфоз и мимолетности», выполненные из тех же жуков-скарабеев, что и знаменитый потолок в Королевском дворце в зале Конго в Брюсселе. Тогда, в 2002 году, вокруг этой работы было много шума. Многие выступали против того, чтобы дворец XIX века «осквернил какой-то шарлатан». Крайне правые даже пытались с ним расправиться физически, в их черном списке он так и значится — под первым номером. Но королева, которая и пригласила Фабра, не отменила своего решения.
ДАЖЕ НА ЗАПАДЕ НЕ ВСЕ СПЕШАТ ПРИГЛАШАТЬ МЭТРА. ГОВОРЯТ, ЧТО ИЗ-ЗА НЕГО ПОСТРАДАЛО НЕМАЛО ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ ЧИНОВНИКОВ ОТ ИСКУССТВА В РАЗНЫХ СТРАНАХ
Фабр сделал на потолке инсталляцию из верхних крыльев (щитков) жуков-скарабеев, или златок (Buprestidae). В природе их насчитывается более 10 тыс. видов, и это самые красивые насекомые. Благодаря яркой блестящей окраске они с давних времен используются для украшения текстиля и высоко ценятся коллекционерами. «Небо восторга», переливаясь всеми оттенками от зеленого до синего, отражается в старинных зеркалах и создает блестящий эффект, но внимательный взгляд увидит за световыми переливами на потолке отрубленные конечности — немое напоминание о том, как вели себя колонизаторы. У Фабра всегда так: за красотой — глубокий философский смысл.
Облака и грозы
Выставка Фабра еще до открытия вызывает большой интерес и немало споров. Даже на Западе не все спешат приглашать мэтра. Говорят, что из-за него пострадало немало высокопоставленных чиновников от искусства в разных странах. Скандал этого года в Афинах: министерство культуры и спорта пригласило Фабра на четыре года возглавить международный фестиваль в Эпидавре, но это вызвало протест деятелей искусств Греции. Мэтр счел невозможной работу в недружественной обстановке.
Что уж говорить про Россию, когда границы дозволенного постоянно сужаются, когда развелось немало трепетных граждан, готовых оскорбиться по любому поводу, а то и без повода.
Но Эрмитаж последователен в своей политике: выставка проходит в рамках проекта «Эрмитаж 20/21», который возник в 2007 году. Его цель — показывать и собирать современное искусство, которое сегодня уже трудно не замечать. Сегодня на счету проекта десятки выставок, самая грандиозная из которых — «Манифеста 10». Она стала событием не только для города — на нее приезжали со всего мира. Хотя были и протестующие. Комиссар «Манифесты 10» — заведующий отделом современного искусства Эрмитажа, руководитель проекта «Эрмитаж 20/21» Дмитрий Озерков. Он использовал опыт «Манифесты» и в новом проекте, который курирует вместе с самим Фабром.
Одним из главных экспонатов выставки, безусловно, станет легендарный «Человек, измеряющий облака» — работа 1998 года. В том же году в виде бронзовой статуи в натуральную величину «Человека» установили в Национальном аэропорту в Брюсселе. Сегодня его можно увидеть в Генте, Амстердаме, Риме, Сан-Франциско, Каназаве. Может быть, после выставки Фабра она появится и в Санкт-Петербурге?! Ведь у нас такая сильная облачность…
Фото: пресс-служба Государственного Эрмитажа/ Lieven Herreman, Pat Verbreuggen, Attilio Maranzano/ © Angelos Bvba/Jan Fabre