Начиная поиск ответа на вопрос, уезжать или оставаться, — на самом деле неразрешимый, как все русские вопросы, включая даже вопрос о том, является ли гомеопатия лженаукой, — нужно постараться выгнать из рассуждений одну культурно обусловленную презумпцию. «Эмиграция» — слово, тяжело нагруженное старинными смыслами, эмигранты выстраиваются в длинный ряд — от Курбского до Бродского. Бесконечный, миллионный, на столетия растянутый поток из тех, кто бежал от неласковой родины, сохраняя интеллектуальную и культурную зависимость и сгорая от ностальгии, как от чахотки. Между эмигрантом и неласковой родиной непреодолимая стена, разрыв — навсегда, и вернуться можно, лишь превратившись в негодяя (такое случалось) или дождавшись, пока режим на родине рухнет (случалось и такое). Философ Иван Ильин и генерал Антон Деникин и вовсе после смерти вернулись, буквально — в гробах. Но иначе — никак. Примерно так выглядит эмигрантский миф, и юноша (или совсем уже не юноша), обдумывающий житье за пределами отечества, машинально себя в этот ряд вписывает.
В силу собственного везения и по недосмотру властей мы пока еще не живем в тоталитарном государстве (хоть и любим пожаловаться на ужасы путинского тоталитаризма). Мир наш месяц от месяца делается все менее предсказуемым, но он все еще открыт. На мир можно смотреть, и мир нужно видеть. Несчастные советские люди поездку за рубеж воспринимали как чудо (даже если это была поездка в Болгарию, про которую шутили, что «курица не птица, Болгария не заграница»). Мясная лавка поражала воображение сильнее, чем Лувр, а счастливчик, пробравшийся на сеанс стриптиза, мог до конца жизни ходить в героях. Наше время — да даже и сейчас — много счастливее. Чудо сделалось обыденностью, вид супермаркета больше не ошеломляет, можно спокойно сосредоточиться на Лувре.
Может быть, завтра, обидевшись на очередные персональные санкции против какого-нибудь палача, наши правители мир для нас закроют. Или «правый ренессанс» превратит этот уютный и почти уже обжитой россиянами мир в мозаику воюющих между собой феодальных княжеств. Сейчас плохое время, чтобы делать прогнозы, но можно просто жить настоящим. Ничего подобного пока не случилось. Можно путешествовать, можно даже учиться или работать за границей, и нет никакой непреодолимой стены. Необязательно возвращаться негодяем или в гробу. Да и вообще — возвращаться не обязательно.
Никаких пределов, никаких границ, никаких представлений о допустимом у власти в борьбе с оппозицией давно не осталось. Мы видели все — потоки грязи из телевизора, постановочные суды, убийства
Да, не обязательно, но с одной оговоркой: если вы не ощущаете необходимости забираться в сферу политического.
ЖИЗНЬ БЕЗ ПОЛИТИКИ
Власть в России много лет сознательно и, надо признать, успешно решала задачу деполитизации страны. Вокруг — не политическое поле, но политический пустырь. Политика — это не модно. Политика — это опасно. Политика — это не способ выстраивания карьеры. В политику не ведут никакие дороги. Муторный и по-своему рискованный путь в исполнительную власть делает человека крепким хозяйственником (и, как правило, эффективным расхитителем), но не политиком. Крепкий хозяйственник в свободное от хозяйственных дел время может выражать бурное одобрение решениям высшего руководства — и на этом его политические функции кончаются. Путь в законодательную власть через системные партии — тоже не короток, старожилы мест уступать не спешат. Даже из демократического «Яблока» недавно изгнали за оппортунизм Максима Каца. А главное — в общем, и не очень уже понятно, какое отношение к политике сегодня имеет депутатская работа. Жесткая дисциплина, нагоняи от строгого спикера, очереди в буфет, полная невозможность действовать самостоятельно и в качестве единственного стимула — сравнительно высокая зарплата. Есть, правда, люди, для которых парламент — идеальное место, люди с призванием позориться публично, вроде Виталия Милонова или Натальи Поклонской, и люди с призванием творить зло ради зла, вроде Ирины Яровой, но это тоже таланты, хоть и особенные, а мы не о талантах сейчас, мы — о людях обычных. О тех, кто мог бы составлять тело политики, но не хочет. И понятно, почему не хочет.
Это если смотреть со стороны власти, где хотя бы сытно. Со стороны оппозиции — реальная перспектива попасть в тюрьму или занять умеренно почетную должность городского сумасшедшего. Никаких пределов, никаких границ, никаких представлений о допустимом у власти в борьбе с оппозицией давно не осталось. Мы видели все — потоки грязи из телевизора, постановочные суды, убийства. Свежий пример: на днях канал РЕН ТВ показал сюжет «Ильдар Дадин подрался с сокамерником, требуя интима». Тут все наглядно: человека, который сидит за попытку отстоять гарантированное Конституцией право на свободу собраний, которого пытали и который не сломался, добивают максимально гнусным образом. Так здесь и сейчас — можно.
Это, конечно, беглый и схематичный набросок романа о свинцовых мерзостях нынешней русской жизни, но таких текстов много написано, и без нас (да и с нами немало, чего скромничать) и, в общем, наверное, понятно, о чем идет речь.
Остается только бежать — в деревню, в глушь, в какой-нибудь теплый итальянский аналог Саратова — и ждать, пока народ, одумавшись, скажет то же, что сказал во время оно выдуманный Гостомысл выдуманным варягам: «Земля наша богата и обильна, а наряда в ней нет, придите володеть и княжить нами».
СИЛА КОНТЕКСТА
Но тут и начинаются проблемы. В обывательском представлении (оно же — «точка зрения здравого смысла») политика ассоциируется с цинизмом, беспринципностью и неразборчивостью в средствах. Надо честно сказать, не только современная российская власть, но и многие другие представители «политического класса» — отчего бы и не вспомнить этот неустаревающий термин Гаэтано Моски — в разные века и в разных странах обильно поработали, чтобы утвердить это обывательское представление. И все же политика — это прежде всего разговор о ценностях. И готовность свои ценности защищать.
А еще политика — общее, общественное дело. Можно, укрывшись на вершине голой горы, сочинять стихи (но лучше, чтобы, по слову поэта, люди из дола не забывали при этом приносить в положенное время хлеб, вино и котлеты), но нельзя действовать как политическое существо, пребывая в изоляции. Политика — это поиск единомышленников, поиск носителей тех же ценностей, готовых отстаивать их совместно.
Современный мир с его новыми коммуникационными технологиями создает иллюзию отмены географии. Не важно, где ты физически, — ты всегда можешь поддерживать контакт с любым человеком в любой части света. Однако, увы, мы это видим, — человек, который уезжает, не предполагая возможности вернуться, просто выпадает из контекста. Даже умный, влиятельный и обладающий ресурсами человек в окружении случайных людей начинает делать вещи нелепые, а то и смешные. А большинство просто съедает необходимость обустраивать новую жизнь на новом посту — с комфортом или без, на почетной должности в хорошем университете или мойщиком посуды при забегаловке. Это вполне допустимый выбор, тут нет повода для осуждения, речь не об оценке, а о констатации: уезжая навсегда, ты добровольно отказываешься от права называться политическим животным на старой родине. А если не отказываешься, итогом все равно будет какой-нибудь нелепый съезд случайных людей, решивших поизображать цвет нации в изгнании, где голосом русского либерализма на радость пропагандистам Кремля окажется какой-нибудь совсем уж одиозный персонаж.
Контекст важен. Даже живая языковая среда важна, потому что политика — этот мир слов, это царство языка; слова и есть настоящее оружие склонного к политической деятельности человека. Не всем быть трибунами и главарями, тут требуется особый дар, но те, кто в трибуны рвутся — в современной России по-настоящему рискуя, — нуждаются в живом и неравнодушном окружении. В людях, с которыми можно по-настоящему, по старинке, без помощи мессенджера, поговорить. Получить не лайк и шер в соцсети, а обычные слова поддержки. Совет, критику.
Мы можем (да и должны) к уцелевшим оппозиционным лидерам относиться критически и даже иронически, когда они того заслуживают. Замечать ошибки и говорить об этих ошибках. Но если мы ощущаем, что реполитизация России нужна нам, мы и должны политический пустырь вокруг них превращать в подобие политического поля. Просто оставаясь на этом поле. Не убегая. Тем более что это даже особенной какой-то смелости чаще всего не требует. Пока, во всяком случае.
Чтобы чувствовать нерв эпохи, надо оставаться частью политического тела, а не играть в смотрящего со стороны доктора.
СВОБОДА И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
А еще склонность к политическому действию — это готовность к ответственности. Тут не нужно искать пафоса — это тоже не оценка, а просто фиксация базового свойства. Игроку в покер требуются способность к комбинаторике и хорошая память, человеку, который хочет остаться в сфере политического, — готовность отвечать за слова, действия, ценности. А отвечать за слова и действия там, где за них никто с тебя не спросит, — ну, это как-то неинтересно, что ли.
Во всяком случае шансов у оставшихся все равно больше, чем у тех, кто предпочитает сидеть в стороне и ждать, когда все тут само собой развалится, чтобы потом триумфатором вернуться
И вот тут вырисовывается вопрос — а перед кем, собственно, отвечать? Ответ банален: вот они, вокруг, наши сограждане. «Плохой народ», на язвительные рассуждения о котором время от времени срываются либеральные публицисты. Травмированный пропагандой и поддавшийся пропаганде. До сих пор не изживший, как многие с изумлением выяснили, комплексов, связанных с развалом Союза. Ценящий иллюзию имперского величия больше, чем собственный, довольно, кстати, скромный комфорт. Не успевший поверить в то, что свобода и есть главная ценность.
Все так. Только это нормальный европейский народ, несомненно, заслуживающий нормальной европейской жизни. Заслуживающий как минимум того, чтобы с ним пытались разговаривать о важных вещах. О ценностях. Делали то есть политику. А чтобы продолжать эти попытки разговора, нужно все-таки быть рядом.
Дело, чего тут кривить душой, — с минимальными шансами на успех. Но тем ценнее будет выигрыш, если вдруг случится. Во всяком случае шансов этих у оставшихся все равно больше, чем у тех, кто предпочитает сидеть в стороне и ждать, когда все тут само собой развалится, чтобы потом триумфатором вернуться.
Некуда будет возвращаться, да и не позовут.
Один писатель в конце прошлого века так переиначил известную притчу о двух лягушках в горшках с молоком: первая не стала барахтаться и утонула. Вторая — тоже утонула, потому что лягушке масла не сбить. Но — часа через два, пережив удивительные моменты надежды и страха.