Наше время чрезвычайно благосклонно к создателям империй, будь то Александр Македонский, Вильгельм Завоеватель, Наполеон или Чингисхан. Характерно вот что — ясно обозначившийся интерес к этим фигурам в кинематографе последних лет. В прокат вышел фильм Сергея Бодрова «Монгол» — кинобиография Чингисхана
Собиратель земель монгольских
На рекламных щитах встречаются сразу два Чингисхана — российский и японский. Первый выглядит устрашающе, что подкрепляется слоганом: «Скоро мир содрогнется от имени Чингисхан». Второй покоряет благородной мужественностью самурая.
На самом деле принципиального различия между ними нет. И в фильме Синичиро Саваи «Чингисхан», и в картине Сергея Бодрова-старшего «Монгол» заглавного героя играют японские актеры — Такаси Соримачи и Таданобу Асано. И там и тут действие практически не выходит за пределы территории, на которой жили родственные, но враждующие монгольские племена; соответственно, великий и ужасный Чингисхан — не беспощадный завоеватель, а собиратель земель монгольских (стало быть, исторически фигура чрезвычайно прогрессивная), опять же создатель государственности, впоследствии через чингизидов оказавшей существенное влияние и на «русский улус».
Японский фильм заканчивается у границ «страны Цзинь», то есть Китая. Благородный и бескорыстный воин еще не превратился в безжалостного истребителя. Посланная им в сторону Великой китайской стены стрела — не воинственный знак начала войны, а символический жест запоздало выраженной любви к погибшему сыну Джучи.
На самом деле сын пережил отца, который в свое время отправил его на покорение земель в долине Енисея, а внук Бату (Батый) возглавил нашествие на Русь. Фильм Бодрова завершается тем, что Темучин, уже принявший имя великого хана Монголии Чингисхана, покидает семью, уходя в степь на новые завоевания...
Вообще наше время чрезвычайно благосклонно к создателям империй, будь то Александр Македонский, Вильгельм Завоеватель, Наполеон или Чингисхан. Исторические романы, так же как и фильмы, изображают их ангелочками в детстве, которое всегда бывает несчастливым и каким-то образом определяет будущность; то или иное трагическое событие провоцирует перелом характера в сторону беспощадной воинственности («Грозным буду!» — восклицает в фильме Эйзенштейна царь Иван, переживший убийство матери боярами). Характерно вот что — ясно обозначившийся интерес к этим фигурам, и Чингисхану в частности, в кинематографе последних лет. Гражданин империи Синичиро Саваи вынашивал свой замысел 27 лет, приурочив выход фильма к условной годовщине рождения Чингисхана в 1156 году. Сколько воды утекло за это время, сколько сменилось режимов и политплатформ. Историю успели похоронить и вновь воскресить... Но с течением лет замысел режиссера не изменился, он так и остался в плену прекраснодушных представлений о герое.
Бодров попал под магию власти
Сергей Бодров готовился к постановке «Монгола» почти семь лет. То есть он, видимо, задумывал свой фильм по «горячим следам» падения одной из последних империй (советской), а выпустил его на экран, когда слово «империя» неожиданно стало звучать заново и в новых контекстах из уст таких далеких друг от друга политиков, как Александр Проханов на патриотическом фланге и Анатолий Чубайс на либеральном. Но Бодрова, по его словам, в первую очередь интересует человеческий, точнее, психологический фактор: превращение раба во владыку полумира. Как и его японский коллега, Бодров попал под победительную магию власти.
Именно превращения в фильме и нет — как будто все и вправду случается по велению бога, которому молится герой. Малыш Темучин проваливается под лед и начинает тонуть — и вот уже взрослый Темучин сидит у костра, вспоминая прошлое; взрослый Темучин сообщает жене, что знает, «что нужно монголам», — и вот он уже объявляет свои законы построенным в послушные ряды воинам, безропотно принимающим его «Великую Ясу».
А именно это интереснее всего: как же удалось вчерашнему рабу заставить разноплеменные народы, раздираемые родовой враждой, подчиниться единым законам? Вряд ли бескровно, ибо сами законы эти жестоки — смерть за каждую провинность, от воровства до бегства с поля боя, причем за последнее полагается особенно жестокая кара: за одного беглеца следует убить десять, за десяток — сотню, а за тысячу должны умереть все монголы. (В сущности, даже победоносные завоевания оказались карой для самих монголов, катастрофически терявших мужское население. Они обескровили народ и в конечном итоге подготовили крах империи, на которую нашелся новый завоеватель — Тамерлан.)
«Великая Яса» — это не что иное, как крепостной устав под прикрытием мирных патриархальных обычаев, на которые то и дело ссылаются у Бодрова Чингисхан и его жена Бортэ.
Когда эти обычаи начинали мешать, Чингисхан отменял их, железной рукой строя лестницу вассалитета, свою вертикаль власти, о чем свидетельствует историческая хроника «Сокровенное сказание», из которой и взят следующий эпизод. Почти на протяжении всего фильма Бодрова подчеркивалось, что монголы свободны и могут менять хозяина по собственной воле, да и сам Темучин именно таким образом обзавелся первыми соратниками. Но когда после выигранной битвы с ополчением Джамуги два арата льстиво преподнесли ему «трофей», своего убитого хана, он приказал казнить их, чтобы неповадно было предавать «природного хана». Казнь свершается за кадром, как и все кровавые дела, кроме честного ратного труда, мастерски представленного в дивной хореографии воинского искусства. Также за кадром остается и подлинная история Чингисхана, про которого никто с точностью ничего не знает — кроме границ его завоеваний.
Власть в очередной раз подстроила ловушку соблазна, представ в обличье чистых видимостей, в жанре вечно притягательной love story и на фоне изумительных пейзажей.