О писателе Гюнтере Грассе, который в 17 лет был зачислен в дивизию ваффен-СС, но всю свою жизнь призывал соотечественников помнить о «золотых зубах, вырванных нами у трупов»
Гюнтер Грасс, Мюнхен, 20 ноября 2014 года
На следующий день после сообщения о смерти Гюнтера Грасса (писатель умер 13 апреля 2015 года на 88-м году жизни. — NT) у меня было два примечательных разговора. Один — с моей бывшей учительницей, родившейся в середине 1930-х. «Трудно поверить, — сказала она, — что автор «Жестяного барабана» мог дожить до наших дней!»
Нет, она не читала больше никаких его книг. «Из старших немцев» она ценила только братьев Маннов, а из молодых ждала выхода каждой новой книги Генриха Бёлля (род. в 1917). Ни Нобелевская премия, которую Грасс получил в 1999 году, ни скандалы начала нулевых вокруг нескольких текстов писателя ее не волновали.
Второй мой собеседник, наоборот, «Жестяного барабана» (1959) не читал, смотрел только «мрачный фильм», получивший «Оскара» в 1980 году* * Картина Фолькера Шлёндорфа «Жестяной барабан» получила также «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля 1979 года. . Зато он совершенно точно знал, что Грасс скрыл от общественности, что в конце войны служил в танковой дивизии ваффен-СС. На вопрос, отчего Генриху Бёллю, провоевавшему всю войну, это «прощается», а почти подросток, не успевший толком повоевать, на старости лет должен держать ответ перед общественностью за всю свою в остальном беспорочную жизнь, мой знаток международной литературной тусовки ответил, что все, мол, надо делать вовремя. Признайся Грасс сразу после выхода «Жестяного барабана» — никто бы ничего и не заметил. Может быть, допустил мой собеседник, ни один другой немецкий писатель не рассказал так много о становлении и укоренении нацизма в Германии. Но самим фактом умолчания он, мол, наглядно продемонстрировал слабости своего поколения, а запоздалым признанием личной вины словно оттолкнул от себя своего читателя.
Меня поразило, как легко формулировать суждения о только что умершем писателе тому, кто этого писателя не читал, но зато слышал о его faux pas (в переводе с французского — «ложный шаг». — NT). Что же нужно сделать, спрашиваю сам себя, чтобы связать этих совершенно разных Грассов, которых помнят русские читатели разных поколений?
Для престарелой любительницы литературы наш автор умер едва ли не в середине прошлого века. Для молодого гуманитария первой четверти века нынешнего наш автор — неудачник, омрачивший закат своих дней неосторожным признанием.
С каждым десятилетием, отдалявшим Грасса от «Жестяного барабана», писатель испытывал все большую горечь от невозможности средствами языка выразить свое нынешнее «я» с той юношеской силой, с какой он сделал это в романе, написанном от имени странного мальчика Оскара Мацерата. В начале 1930-х, увидев кошмар народного единения вокруг идей национал-социализма, автор-герой запретил себе расти, скрыл от взрослых свои недюжинные, но странные способности, лишь бы только не участвовать в дальнейшем безумии. Оскар Мацерат был наделен еще одной сверхъестественной способностью — криком бить стекла. Подобно своему герою, автор «Жестяного барабана» взял на себя неблагодарную задачу — кричать и говорить о том, что мейнстримному большинству в данный момент будет поперек шерсти. Грасс называл это требованием к нему со стороны языка, на котором он говорит и пишет.
Последняя написанная им большая книга — «Слова Гриммов. Объяснение в любви»* * Grimms Worter. Eine Liebeserklarung. Steidl Verlag, Göttingen. 2010. — посвящена этому самому языку, требующему от своего носителя высказать иногда невозможное. Она вышла в 2010 году и представляет собой палимпсест: биография отцов-основателей немецкой лексикографии, братьев Гримм переписывается как биография самого Грасса, одного из верных слуг немецкого языка. Кто-то должен это сказать, говорит он, и вот я говорю. После «Жестяного барабана» мальчик, умевший голосом заставить треснуть окно или очки, то и дело обращался к соотечественникам с открытыми письмами. В 1961 году, всего через 15 лет после окончания войны, он обращается с таким открытым письмом к Анне Зегерс — в тот самый день, когда в ГДР начали возводить Берлинскую стену. Как жить в стране, бежать из которой еще опаснее, чем оставаться в ней? Ответа не последовало.
Пять лет спустя, в 1966-м, он снова напишет открытое письмо — на этот раз канцлеру ФРГ Курту Кизингеру, бывшему активному члену НСДАП и сотруднику министерства пропаганды, а ныне — главному представителю Христианско-демократического союза (ХДС). Как же нам верить тебе, когда ты — вчерашний убежденный нацист? Это тоже был голос Оскара Мацерата, перебивший стекла во многих окнах.
В 1990-м Грасс выступит против воссоединения Германии — из опасения, что это событие может показаться его соотечественникам важнее, чем опыт тотального поражения во Второй мировой войне, который теперь уже вряд ли удастся додумать до конца.
Додумывание до конца — чем дальше, тем некрасивее, — отливалось у Грасса то в рисунки, то в мемуарные вещи, а то и в поэзию — мрачную, как жилище барабанщика Оскара Мацерата.
В «Маленьком призыве к широкому разеванию рта» (перевод Вячеслава
Куприянова) Грасс объяснил это так:
Кто хочет всю эту гниль,
что таится за пастой зубной,
выплюнуть, выдохнуть, —
тот должен разинуть рот.
Нам время настало разинуть рот, —
дрянные золотые зубы,
вырванные нами у трупов,
сдать властям.
И чтобы пухлых папаш —
хотя мы сами уже папаши и пухнем, —
выплюнуть, удалить,
надо разинуть рот;
ибо и наши дети со временем
разинут рот: и старую гниль,
дрянные золотые зубы, пухлых папаш
выплюнут и удалят.
И вот барабанщик ушел.
* Гасан Гусейнов — доктор филологических наук, профессор НИУ ВШЭ, автор книг «Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х» (2003), «Нулевые на кончике языка. Краткий путеводитель по русскому дискурсу» (2012).
Фото: Sven Hoppe/EPA/TASS