 |
| Доктор исторических наук
Андрей Юрганов |
О рейдерском захвате
Я охладел к Средневековью, для меня это этап пройденный. Раньше в русское Средневековье уходили от советской догматики и от КПСС. Это был момент противостояния: есть идеологическая советская наука и есть Средневековье, период для историка, в котором можно жить, дышать, о чем-то спорить. А сейчас случился наезд деятелей постсоветской идеологии, я бы сказал — рейдерский захват Средневековья: давайте выражать наше отношение к миру через опричнину! Дугин* * Александр Дугин, современный философ, политолог, идеолог евразийства. искренне верит, что опричнина «наше все», и самое ужасное, что опирается, по крайней мере частично, на мои исследования (касающиеся опричной эсхатологии). Я не думал, что можно развернуть идею опричнины против современности, а он легко это делает. Современные идеологи утверждают свои сомнительные идеалы через Средневековье. Я люблю Средневековье, но жить в нем не желаю, я хочу быть цивилизованным европейцем, а не каким-то чудаком-самородком из XVI века, который призывает сжигать еретиков.
Обвинители Pussy Riot ссылались на постановления средневековых церковных соборов. Современная Русская церковь — организация имитационная. Служители ее в массе своей плохо образованы, плохо знают святоотеческую литературу; это своеобразные партработники, которые не понимают и не хотят понимать, например, почему Русская церковь всегда печаловалась за преступников, а не науськивала одних на других. Когда это все полезло наружу, я решил, что больше Средневековьем заниматься не буду. Историю превращают в идеологию, и мне это противно. В итоге мой интерес обратился к ХХ веку. Как ни удивительно, ХХ век в современной науке не так сильно страдает от наезда новых идеологов, как век XVI. Пишут, конечно, всякие глупости про Сталина, но это видят все и все понимают.
О модернизме и сталинизме
Меня давно интересовал феномен сталинизма в науке, всегда были интересны судьбы историков, о многих я слышал от моего учителя Владимира Борисовича Кобрина. Одна из моих книг посвящена жизненному миру историков в эпоху сталинизма. Что в культуре случилось такого, что стала возможной победа сталинистского начала? Если говорить о сталинизме в узком смысле, то мы это более-менее знаем. А вот в более широком плане, как произошел большевистский разворот к крайнему объективистскому взгляду на природу человека, творчества, этот глобальный переход всего общества на механистические основания в культуре — интересует меня до сих пор. Поиски ответа вывели на тему судьбы русского модернизма: это то, чем я сейчас занят, о чем пишу новую книгу.
Главная идея русского модернизма — существую Я, а остальное существует потому, что Я это как-то воспринимаю. Сталинизм в основе своей постулировал обратное. Что такое культура сталинизма в обобщенном виде? Это крайний объективизм, который как раковая опухоль поразил культуру и науку, в том числе. И сегодня наши ученые повторяют эти зады советской науки, говоря, что есть история «на самом деле», без всякого человека. Массовое сознание следует этой объективистской парадигме, из которой можно вывести и новый сталинизм, и фашизм — что хотите. Есть что-то над личностью, внешнее, а внутреннего Я нет.
Гибель модернизма — это гибель ренессансной культуры, целой цивилизации. То, что мы переживаем сегодня — отсутствие даже намека на права личности, — результат того, что мы претерпели культурно-исторический крах, интеллектуальное поражение. Возобновить потерянное очень сложно! Возобновляется привычное — крайний натурализм, объективизм, механицизм в объяснении человека.
Сегодняшний философ — это всегда феноменолог. Объективизм в современной философии вообще невозможен, это пройденный этап — для западной философии особенно. У нас очень большая деревенскость сидит в самой культуре, которая связана, конечно, с провалом: 70 лет большевизма — это очень много. Мир за это время познакомился с трудами Гуссерля, Хайдеггера, прошло несколько феноменологических волн, когда философски мыслящие европейцы пересмотрели десятки концепций. А мы все еще в обнимку с Марксом, по сути.
Конфликт двух лагерей в начале XX века обозначил будущее. Культура была на перепутье, была точка бифуркации: или что-то есть выше и важнее отдельного человека, или он самоценен, и все, что ни делается, — для человека, а не против него. Это момент очень важный, потому что основание сталинизма, самая глубокая точка этого дна — отрицание личности. Кто имеет преимущество? Человечество! А кто может быть подавлен? Личность, которая не поняла передовые задачи человечества. Из чего легко вытекала идея — мы будем строить новый мир, а если человек недостаточно к этому готов, мы с ним считаться не будем. Мы его убьем!
О победе позитивистской идеологии
Еще Бердяев писал (у него есть главка «Темное вино» в книге «Судьба России»), что русский народ — это такая темная стихия, в которой права личности никак не конституированы, защитные функции (защита себя от насилия) очень слабы. Была популярна другая идея — отдать себя, самому претерпеть, чтобы то, что над — например, «государство», — было, а я — уж как получится. Почему это так? Огромные размеры страны, просто необъятные. В свое время Петр I отправил Беринга в дальнее путешествие на восток страны — в учебниках написано, чтобы посмотреть, есть ли перешеек между Россией и Америкой. А я студентам иногда говорю, что он просто хотел узнать — где-нибудь кончается эта страна?! И Беринг сообщил — есть конец! Думаю, Петр, который к этому времени уже умер, был бы счастлив. В этой бесконечности легко потеряться, перестать быть автономной личностью — поэтому уповают на сильную власть, авторитет.
Идеология большевистская была приземленная — в отличие от модернистской, которая отталкивалась от культурных оснований, от цветков культуры. Большевики говорили — чего ты хочешь, мужик? Земли? Земля тебе будет. О личности большевики никогда не ставили вопрос, побеждал крайний материализм: существенно только то, что «экономически, политически целесообразно». Ты никогда не договоришься с материалистом — будешь кричать о своем Я, а ему оно кажется и всегда будет казаться жалким и ничтожным.
О будущем
Я изучаю историю России и задаю себе вопрос: а есть ли та Россия, которая была в прошлом, сейчас? Мне кажется, давно нет. Кто выступал против царя? Кто был зачинщиком всех антиправительственных выступлений? Студенты! Где они нынче? Мы переживаем какой-то момент аномии* * Аномия — понятие, введенное в научный оборот философом и социологом Эмилем Дюркгеймом для объяснения отклоняющегося поведения. , расстройства психики, гражданское состояние ужасное. Но я не считаю, что это надолго. То, что пока ничего не происходит, значит лишь, что что-то произойдет, пусть и не по нашей воле.
Мы проходим испытания, чтобы понять: что-то не надо делать, а что-то надо обязательно. В начале XX века война казалась нормальной и естественной. Модернисты были не то что за войну, но они считали, что война необходима, что она очищает человечество — позволяет ему себя заново рассмотреть, провести ревизию. Потом была еще одна война. И мы видим, что с тех пор изменилось: нет желания воевать у европейского прогрессивного человечества. Когда в наши дни человек пытается решить войной свои проблемы, возникает вопрос — из какого ты времени, как ты смог сохранить нетронутыми представления о мире из XIX века? Мир другой, а ты говоришь на языке, которого никто не понимает. Я вижу в этом конфликт интерпретаций. Тяжело приспосабливаться к тому, что жить надо в открытом мире, и каждая страна будет платить свою цену за глобализацию.
О прагматике исторических исследований
Позволяет ли изучение истории строить прогнозы? Дело в том, что в прогнозах нет оснований, каждый раз, даже при внешнем совпадении, ситуация контекстуально другая.
Что дает в таком случае изучение истории? Ничего. Удовлетворение собственной интеллектуальной потребности. Конечно, это требует умений, навыков и желания понять другого в культурной ситуации, тоже иной. Понимание другого — вот что необходимо всему человечеству, без этого не будет развития, ибо простое расширение знаний без расширения горизонта — ничего не дает.
Записала Людмила Жукова
Фото: akg-images, Павел Бедняков, Фотохроника ТАСС