Репортаж из прошлого. Aнна Аппельбаум, в конце 80-х корреспондент английского Economist, в те ноябрьские дни вела репортажи из Берлина. Как это было? Как удалось немцам сокрушить Стену, а с ней и режим, не пролив ни капли крови, — узнавал The New Times
У меня очень разные воспоминания о падении Берлинской стены. Одно — ликующий народ, хлопают пробки, рекой льется шампанское, люди танцуют на улицах, политики произносят проникновенные речи, словом, знакомые всем по телерепортажам сцены. Другое — то, что мне довелось увидеть собственными глазами на следующий день, совсем не похоже на телевизионные кадры. Берлин являл собой картину куда более мрачную, почти зловещую: взвинченная толпа, готовая взорваться в любую минуту, напряженные полицейские, поникшие, растерянные восточные берлинцы. Контраст между двумя картинами был столь резким, что с тех пор я стала совсем по-другому воспринимать все, что показывают по телевидению или пишут в газетах. Теперь, когда вижу в новостях ликующую толпу, не могу отделаться от мысли, что «вся правда» осталась за кадром.
Вопреки ожиданиям
Помню, как долго мы ехали на машине из Варшавы, с каким радостным чувством пересекли границу Германии и взирали на первые указатели на Берлин. А какой испытали восторг, когда пограничники, несмотря на то что официально никто границу не открывал, спокойно пропустили нас через пропускной пост «Чарли» (пропускной пункт между Западным и Восточным Берлином). Всем, тем более нам, в те дни было плевать на запреты.
Мы были уверены, что наша эйфория — ничто по сравнению с той, что испытывают толпы людей, собравшихся у стены. Оказалось, нет. Мы ехали по опустевшему Восточному Берлину, видели перед собой освещенные Бранденбургские ворота, но вместо возгласов ликования был слышен лишь грозный гул. Почти двое суток мы бродили по соединившемуся городу, но ни разу не видели, чтобы народ бурно веселился.
В ту вторую после открытия границы ночь никто, конечно, не спал, в толпе было много пьяных, люди карабкались с западной стороны на стену, а ведь всего неделю назад это могло стоить им жизни. Забравшись, начинали растерянно озираться, явно не зная, что делать дальше. Ведь на гэдээровской стороне стояли полицейские. Хотя в темноте лица нельзя было разглядеть, в фигурах чувствовалось крайнее напряжение.
Народу на стене становилось все больше, полицейских стали осыпать оскорблениями, следом полетели пустые бутылки. Неожиданно какой-то парень спрыгнул на пограничную полосу. Полицейские его тут же повязали и выдворили обратно. Через минуту сцена повторилась, а дальше люди уже стали сыпаться вниз как горох. Был момент, когда казалось, что полицейские начнут стрелять. Представьте, в городе царит хаос, брошенные стражи порядка, которым никто никаких приказов не отдает, и против них разъяренная толпа — страшно подумать, что могло бы произойти, если бы хоть у одного военного сдали нервы.
К счастью, агрессия вылилась не на полицейских, а на стену. Люди принялись крушить ее, используя все, что попадалось под руку (мы, например, орудовали перочинным ножом). Каждый старался отломить кусок побольше, и отнюдь не на память. Колотили неизвестно откуда взявшимися кувалдами, кусками арматуры, чтобы выплеснуть свою ненависть, но ненависть к кому? К полицейским? К стене?
Западное гостеприимство
На рассвете мы покинули район Бранденбургских ворот и отправились бродить по Западному Берлину. За ночь тысячи восточных немцев перебрались на Запад, поскольку боялись, что границу могут в любую минуту закрыть. В небольшом торговом центре неподалеку от Курфюрстендамм люди спали прямо на полу, какой-то мужчина прилег у входа в магазин электроники, уютно завернувшись в американский флаг. Утром толпы гэдээровцев — их легко было узнать по характерным нейлоновым курткам — стали осаждать «Макдоналдс» рядом с «Банхоф-Цоо». В городе выстроились огромные очереди за так называемыми «приветственными деньгами», которые выдавались восточным немцам, приезжавшим в ФРГ. Канцлер Гельмут Коль, проявив недюжинный тактический талант и прозорливость, распорядился предельно упростить процедуру выдачи этих небольших сумм. Он боялся, что тысячи восточных немцев, оказавшись без гроша в кармане перед витринами шикарных западных магазинов, озвереют — и начнутся погромы.
Запасы крови
Теперь, вспоминая растерянные лица полицейских на посту «Чарли», через который свободно в обе стороны текла людская толпа, кажется, что события не могли сложиться иначе, что объединение Германии по-другому, то есть мирно, без крови, и произойти не могло. Между тем в ту ноябрьскую ночь отнюдь не все рассчитывали на благополучный исход. Ведь граница в эти дни открылась, в сущности, благодаря нелепой случайности и настойчивости восточных берлинцев, которые стали требовать, чтобы их выпустили на Запад. Стоило одному пересечь границу, как остальные потянулись вслед. Но на самом деле люди, собравшиеся тогда у Бранденбургских ворот, подвергали свою жизнь реальной опасности. Пока мы с друзьями и коллегами сидели на стене, в Восточном Берлине проходило экстренное заседание политбюро СЕПГ, на котором всерьез обсуждался вопрос о разгоне демонстраций и закрытии границ. В Лейпциге, где недавно прошли многотысячные антиправительственные митинги, больницам приказано было срочно выписать всех нетяжелых больных и пополнить запасы крови на случай поступления раненых. У гэдээровских армейских чинов чесались руки, они были (думаю, до сих пор пребывают) в бешенстве, что им не дают навести порядок. А если бы дали? История могла бы пойти по другому пути, и падение Стены осталось бы в памяти как событие трагическое и кровавое.
Зыбкая граница
9 ноября 1989 года берлинцы словно очутились в безвоздушном пространстве. Законы перестали действовать, и никто не знал, чем все это может закончиться. Отсюда и такая противоречивость чувств, охвативших людей: счастье, тревога, полная растерянность... Все это не так легко передать, а еще труднее осмыслить. Но одно можно сказать с уверенностью: западное либеральное общество вынесло из этой истории очень важный, хотя и горький урок: граница между свободой и анархией гораздо более зыбкая, чем нам хотелось бы думать. Если вакуум, возникший в результате кончины старого порядка, немедленно чем-то не заполнить, свобода неизбежно обернется анархией и хаосом.
В Берлине этого не случилось только потому, что восточные немцы точно знали, чем заполнить образовавшуюся пустоту: на смену ГДР должен был прийти благополучный Запад, который они видели по телевизору. Ведь либеральная демократия, особенно когда ей сопутствуют, как в послевоенной Западной Европе, длительный мир и материальное благополучие, в сущности, очень привлекательная штука.
Анна Аппельбаум — колумнист Washington Post, автор книги «ГУЛАГ. Паутина Большого террора», за которую она получила Пулитцеровскую премию. В конце 80-х в качестве корреспондента журнала Economist писала о бархатных революциях в Восточной Европе.
