Чача-ча!..

Волшебное слово «чача». За дружбу, за родителей, за любовь произносят грузины первые тосты при дегустации крепчайшей и вкуснейшей виноградной водки домашнего производства. Как рождается чача из винограда нового урожая — довелось увидеть The New Times


В грузинской лавре Веджини мы признались настоятелю в своем заветном желании — увидеть, как делают чачу. После этих слов на столе появилась пластмассовая бутылка.
— Будет вам чача! — сказал отец Иоанн. — Все будет!
На другой день нас вскользь представили человеку, про которого отец Иоанн сказал, что это владелец виноградников, где еще продолжается сбор урожая ркацители. Утром он должен был подобрать нас на горной дороге в условленном месте.

Гроздья в октябре

Когда через два часа бесплодного ожидания у дороги мы уже решали, как провести неожиданно освободившийся день, около нас остановилась белая «шестерка». За рулем сидел незнакомый грузин.
— Это вас я должен забрать в Чандари?
Водителя «шестерки» звали Гурам. О нашем существовании он узнал 15 минут назад: хозяин виноградников вспомнил о нас на деловой встрече и тут же связался с местным такси. Про Гурама мы вскоре знали все самое главное: девять лет прожил в Якутии, работал дальнобойщиком, в молодого грузина, конечно же, были влюблены все местные красавицы, а выбираясь с Севера, он был самым богатым женихом, и даже дипломат и сотрудница Сбербанка сватали за него свою дочь. Вах!
Через полчаса мотания по пыльным дорогам Гурам остановил машину у тракторного прицепа, наполненного свежесрезанными гроздьями.
Несмотря на октябрь, солнце палило нещадно, женщины в огромных соломенных шляпах и панамах, не жалея сгорбленных спин, срезали секаторами гроздь за гроздью. Липкие от виноградного сока руки блестели, а над ведрами роились мухи и осы. Наполненные ведра мужчины уносили к грузовику, который пришел на смену трактору, и забирали пустые. В кузове, облокачиваясь на липкие борта и балансируя на скользком от сока раздавленных ягод полу, бригадир Зураб принимал ведра и, словно пытаясь потушить пожар, щедро разбрасывал гроздья винограда по всему кузову.
Пройдя несколько рядов виноградника, женщины усаживались в тени деревьев отдохнуть и, не выпуская секаторов из липких рук, весело обсуждали происходящее вокруг. Отдышавшись, выпив воды и ополоснув руки, они снова расходились по линиям, за ними, перекурив, тянулись мужчины. Грузовик проезжал несколько метров, Зураб опять забирался в кузов, и снова над ведрами роились насекомые, виноградный сок тек по рукам, и только редкие облака давали крестьянам чуть-чуть отдохнуть от палящего солнца.
С виноградника Гурам, не принимая отговорок, повез нас к себе домой. Пока его жена готовила нехитрые закуски, а старший сын Давид цедил в графины вино, хозяин дома с гордостью показывал нам дышащий и бурлящий виноград, который в скором времени должен был превратиться в «самый грузинский напиток». Бочек с виноградом было две. В одной сок готовился стать белым вином, в другой — красным. На год Гурам обычно заготавливает тысячу литров вина и двести литров чачи.
Уже давно в Грузии не разливают вино в знаменитые глиняные кувшины квеври, теперь вино рождается в огромных железных и пластиковых бочках, выложенных изнутри полиэтиленом, а хранится в домашних чуланах в огромных стеклянных бутылях.
Усевшись за стол, Гурам попросил дочь принести «инструменты». После томительного ожидания на столе появились два коровьих рога. Это были не многолитровые праздничные рога-кубки, а небольшие, емкостью в стакан. Однако сама будничность этой традиции приводила в восторг. Мы долго сидели у Гурама в гостях и выпили не один литр и молодого, и прошлогоднего вина. Хозяин говорил бесконечные грузинские тосты, а мы умиротворенно хмелели.

Заводик во дворе

Через пару дней после поездки к виноградникам Чандари мы были приглашены еще на одно мероприятие, связанное с виноградом. В одном тбилисском дворике в гараже собрались человек десять мужчин, чтобы выдавить виноград на вино и, разумеется, сразу же отметить это дело. Однако дорога до Тбилиси оказалась непредвиденно долгой, и по приезде мы разочарованно узнали, что весь виноград уже выдавили. На нашу долю выпало только застолье. Во дворе играли дети, на веревках сохло белье, из открытого окна слышался телевизор, а у распахнутых гаражных ворот стояли три бочки, на которых лежали хлеб, сыр, зелень. Тост сменялся тостом, тамада передавал алаверды всем желающим, а графины с вином все не пустели. После того как стемнело и небольшой лампочки в гараже стало не хватать, на бочках среди яств появились свечи, и застолье стало более уютным, хотя народу к этому времени значительно прибавилось. Только на следующий день мы узнали, что в тот вечер было выпито сорок литров вина.
Шли дни, мы много ездили, поучаствовали во многих застольях, выпили много литров вина, а как гонят чачу, так и не увидели. Лишь за два дня до отъезда, наконец, повезло. Под дружный лай собак на монастырский двор въехал внедорожник настоятеля. Отец Иоанн, выйдя из машины, руководил разгрузкой продовольствия и как бы между делом бросил:
— Собирайся. Поедем на завод.
Через пять минут мы катили по извилистой дороге в долину. Спустившись с хребта, выскочили к поселку Веджини, к выезду на большую трассу. Значит, ехать далеко. Но машина неожиданно остановилась у крайнего дома.
Металлические ворота отворились, и перед нами возник невысокого роста человек с очаровательной хмельной улыбкой на лице.
— Мераб Михайлович, — представился человек, сделав ударение в отчестве на букве «о», и протянул руку. — Директор завода. За воротами не было ни строений из силикатного кирпича, ни дымящих труб, ни снующих рабочих в спецовках — тихий задний двор сельского двухэтажного дома, а заводом назывался небольшой сарайчик с тростниковым навесом и огромных размеров самогонным аппаратом внутри. Тут же стоял стол со снедью и графинчиками, за столом сидели пятеро мужчин и вовсю дегустировали свежую продукцию.
Непосредственно за приготовление напитка отвечал «главный технолог завода» Арчил, он провел нас к агрегату и, показав на небольшой кран внизу резервуара, из которого в алюминиевую кастрюлю текла прозрачная струйка, таинственно произнес:
— Во! Это она! — после чего зачерпнул из кастрюли добрую стопку. — Пробуй!
Чача была почти горячая и очень крепкая. Стоило больших трудов не сморщиться и улыбнуться, возвращая стопку:
— Спасибо! Очень вкусно!
— Пей, пей до конца, — Арчил и Мераб смотрели, улыбаясь.
Видимо, прочитав ужас на моем лице, грузины рассмеялись и, усадив за стол, налили охлажденной чачи.
— Эта послабее, — успокоил Арчил. — Тут где-то сорок три–сорок пять градусов.
— Вы спиртомером измеряете?
— Зачем спиртомер? И так все видно.
Арчил снова подошел к кастрюльке, взял две стопки, в одну из них зачерпнул чачу и стал, внимательно всматриваясь, методично переливать из одной стопки в другую. Закончив процедуру, он авторитетно заявил:
— Семьдесят два плюс-минус два градуса! Я этим сорок лет занимаюсь, я лучше любого спиртомера.
— Как же вы определяете?
— По пузырькам!
— А семьдесят градусов — не многовато?
— Это сейчас семьдесят, дальше пойдет слабее, потом еще слабее и в конце будет где-то сорок пять.

Заветный краник

Мы выпили за дружбу, потом за родителей, потом за любовь. Познакомились с другом детства Мераба Бичико — на «заводе» он главный дегустатор и непревзойденный тамада. В советские времена Бичико был партийным чиновником, теперь гордо называет себя добрым пенсионером. Мы выпили за гостеприимный дом, потом за хозяина…
В ворота въехал уазик-«буханка». Подвезли перебродившую выжимку — отходы производства вина, это заправка для аппарата по перегонке чачи. Арчил отскоблил глину с крышки котла, вмурованного в печь, выкинул лопатой то, что осталось в котле. Его сын Нико притащил из машины несколько ведер свежей заправки. Загрузив выжимку в котел, добавили воды, медную крышку снова замазали глиной. Нико принес огромное полено и стал пропихивать его в печь. Будто сопротивляясь, печь выплюнула сноп искр, затем второй, но вскоре уступила. Медный змеевик терялся в огромном резервуаре с водой, из уже знакомого краника вновь побежала струйка чачи.
Начинало темнеть. Мераб включил лампочку, вокруг нее сразу закружили насекомые. Мы снова сели за стол, над которым висел портрет Сталина. Снова выпили за дружбу.
Мераб варит чачу почти всю свою жизнь. До пенсии помимо домашнего занимался и промышленным производством. Был на руководящей должности на предприятии, где Арчил работал технологом. Теперь в тех же «должностях» они гонят чачу для себя и своих близких.
Сын Мераба давно переехал в Тбилиси, у него свой бизнес. Хотел забрать в город и родителей, но Мераб наотрез отказался.
— Вот моя родина! — сказал Мераб, показывая рукой вокруг.
Большой двухэтажный дом, вокруг которого бегают куры. На балкончике сидит жена за вышивкой, на заднем дворе тростниковый навес, за столом сидят старые друзья, а в алюминиевую кастрюлю струится чача…
Помните, как говорил Абдулла из «Белого солнца пустыни»: «Что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить старость?»