Сезон охоты

Охотники — люди не сентиментальные, грубые и плотоядные. Но и у них есть определенная этика и даже что-то вроде кодекса. В лесу, отстрелявшись, охотники пьют, закусывают и хвастаются, и наверное, самые заядлые из них охотно учредили бы День охотника. Но даже самым циничным не пришло бы в голову учреждать День дичи. Даже браконьерам. Дичь — не участник охоты, а ее жертва. Поэтому День дичи в календаре отсутствует.
Однако другие охотники, охотники на двуногую дичь, не так щепетильны, и мы с ужасом и отвращением находим в календаре 15 ноября — День призывника. Охотники из военкоматов не слишком усердно соблюдают установленные главными егерями из Минобороны правила охоты, так что призывник — самая несчастная, самая бесправная, самая затравленная дичь на свете, которую не спасают ни хромота, ни слепота, ни чахотка, ни диабет, — не чувствует себя в безопасности никогда. Только что, несмотря на прямой запрет закона, была проведена охота на выпускников мединститутов, проходящих седьмой год обучения — ординатуру. Что бы подождать, пока молодые врачи окончат этот последний этап обучения и отслужат в рядах уже по специальности? Но нет, плевать на специальность, возьмем недоучек и сунем рядовыми в пехоту, а шесть с половиной лет обучения пусть идут военкому под хвост! И свора охотников-браконьеров рыскала по городам и весям, не брезгуя и Моск­вой, хватая медиков в метро, электричках, даже в поездах при пересечении границы с Украиной. Из-за этого один юноша не смог поехать проститься с умирающей родственницей. Его спас от призыва отец, старый военврач, который лично скопировал министерский приказ и развез копии в окружной и городской военкоматы.
Итак, что же мы отмечаем 15 ноября? День бесправных жертв, которых насильно забривают в рекруты, пушечного мяса, которое зачастую в силу его болезней и увечий или полнейшей «штатскости» даже нельзя будет обучить военной специальности. День призывника — это прямо по Набокову. «Приглашение на казнь».
Ни одна реформа не провалилась с таким треском, как военная. Реляции Комитета солдатских матерей похожи на позывные SOS. С большой вероятностью этот самый призывник будет искалечен или даже убит «дедами»; в лучшем случае станет их рабом, будет носить им деньги и сигареты; есть шансы стать и сексуальным рабом. Самоубийства продолжаются, «груз-200» не иссякает. И даже если несчастный солдат выживет, то дембель и свобода ему не гарантированы — через полгода службы его могут насильно заставить подписать контракт. Вот так и «вербуют» контрактников для какой-нибудь новой грузино-осетинской черной дыры. За малые деньги, за чужие интересы, своей кровью, на чужой территории…
Об альтернативной службе никто уже и не заикается. Из нее сделали форменную каторгу. Кому охота служить 4 года в районах Крайнего Севера, зачастую на казарменном положении, да еще в условиях полярной ночи, как мстительно предложил один воен­ный чин. Цель была: сделать альтернативную службу страшнее действительной. Цель достигнута.
Царское правительство вообще не забирало в армию студентов и интеллигентов с дип­ломами, не забирало и единственных сыновей в крестьянских семьях. А в современной России отменяют отсрочку за отсрочкой, и алчные военные егеря точат зубы на такую боровую дичь, как студенты.
Армия, как мясорубка и бетономешалка, оказалась незаменимой для перемалывания в труху гражданского общества. Непонятно только, почему юноши 18–27 лет не покинули пределы России с песенкой Демьяна Бедного: «В Красной армии штыки, чай, найдутся. Без тебя большевики обойдутся».