На 65-м Берлинском международном кинофестивале прошла мировая премьера новой картины Алексея Германа-младшего «Под электрическими облаками» — сложносочиненного альманаха о жителях России 2017 года, связанных друг с другом через судьбу одного недостроенного здания. Фильму был присужден «Серебряный медведь» за лучшую операторскую работу, который достался сразу двум операторам — россиянину Евгению Привину и украинцу Сергею Михальчуку (картина делалась в копродукции с Украиной и Польшей). Сразу после первого показа фильма с его автором поговорил обозреватель The New Times
Твой фильм начинается с предисловия о «лишних людях». Это понятие чисто русское, непереводимое. Откуда они взялись в картине? Из жизни? Из классической литературы?
Очевидно, что «лишние люди» существуют. Очевидно, что они ходят по улицам и их много. Мне кажется, даже очень много. Весь нерв времени, все наши расколы и общая истерия говорят о том, что круг общения сегодня сужается. Совсем у немногих людей остались еще силы быть порядочными. Именно у них есть мессианское ощущение, что надо «что-то делать» — «что-то», всегда важное для России. Они хотят, чтобы вокруг что-то развивалось и росло — неважно, в каких областях, хоть в каких-то… Это и есть нынешние лишние люди. Неправильно, что мы о них не говорим. Нашей среде не хватает ощущения, что мы не одни. Что вокруг — не бесконечные миллионы чужих, а везде люди. И что жизнь сосредоточена не только в фейсбуке. Так что я снимал об этих людях — необходимой, хоть и уязвимой части общества.
Идет волна
А что сейчас с обществом происходит?
Надвигается огромная волна. Волна, которая мало что после себя оставит, когда пройдет. Рождается новая эпоха. Что она принесет — никому непонятно.
Если судить по фильму, наша эпоха оставит после себя только развалины разных культур, идеологий и политических моделей.
Мы делали ощущенческое кино. Пространство, в котором все происходит, — и единое, и разнородное. Мы ловили какую-то парадоксальную энергию, которая добавляет фильму ощущение невыдуманности. Хотя что-то придумывали сами: например, фигуру Ленина, которая стоит в воде.
В разговор включается Елена Окопная — жена режиссера и художник-постановщик картины
Елена Окопная: Если в России и есть эстетика, то совершенно дикая. Заложниками уже сформированной вселенной мы быть не хотели, поэтому создали свою собственную. Мы хотели освоить пространство города, долго искали какие-то городские места, не сдавались. Искали прежде всего в Питере, но и Москва не спасла бы положения. Это не Рим времен Феллини, не Нью-Йорк сегодня. Поэтому мы решили, что наши герои должны существовать не в городе, а рядом с ним. Хотя огни мегаполиса и видны, они очень близко.
Ленин — будто остаток чего-то средневекового у вас. А рядом бродят толкинисты с мечами и в шкурах. «Игра престолов» какая-то. Или ты в детстве просто Толкина и «Хроник Амбера» Роджера Желязны начитался?
Конечно, начитался! Люблю эту литературу, всегда ее читал. Сцена с толкинистами — вторая, которая была написана, это было в сценарии еще до того, как мы историю с Лениным придумали. Мы искали настоящих толкинистов, но некоторых одели сами.
Куда движемся
Толкинизм — это побег из реальности. Но ведь у тебя все предыдущие фильмы были в той или иной степени эскапистскими, а этот наконец-то современный. Или все равно — условное будущее, придуманное пространство?
Это фильм о будущем. Лучше, чтобы время догоняло нас, а не мы — время. А то все происходит такими темпами, что можно очень быстро устареть. С другой стороны, нам хотелось создать свой — импрессионистский, постимпрессионистский, постпостимпрессионистский, черт его знает, какой, — мир путем разбора вселенной на части и собирания ее заново. Мы не хотели со стопроцентной достоверностью воспроизводить ларьки у метро, а искали образы времени. Важно, чтобы ощущение от картины и ощущение духа времени совпадало.
Е.О.: Нам хотелось избежать этого провинциального копирования, на котором многое в нашей стране строится. Постепенно на сценарий сами стали наслаиваться визуальные образы. Мне, например, нравится, что один из героев картины — гастарбайтер — попадает на выставку современного искусства и сталкивается с чужим для него миром. Как-то так получается, что каждый раз, когда снимают про мигрантов, непременно иллюстрируют «ужас-ужас», а это не всегда так. Любопытнее показать встречу разного. Попадание в большую цивилизацию — для героя — это и вызов, и то, что он никогда раньше не видел. Он может рассматривать, изучать. Ему интересно
Россия завтрашнего дня в фильме многоязыка — постоянно звучат другие языки. Выходит, она существует, эта глобальная Россия, не ограниченная русским языком и культурой? Или она тоже выдуманная? Нам-то кажется, что страна состоит в большинстве своем из тех, кто никогда отсюда не выезжал и даже не собирается.
Ну, многие жители Техаса тоже не бывали в Париже, ну и что? Допустим, 70% россиян никогда никуда не ездили. Но если говорить о мегаполисах, то здесь основная часть населения мегаполисов видела мир, мне кажется. Если у нас к власти не придут люди, которые обяжут всех поголовно носить бороды и топоры за кушаками, нам никуда не деться от положения страны-перекрестка. Мы снимали рядом с одним новым микрорайоном Питера, где все время что-то строят. Там стояла машина с открытым багажником, подсвеченным неоновыми лампами, и это модное фиолетовое свечение выглядело совершенно космически. Прямо из багажника жителям микрорайона продавали торты. Попав туда, мы моментально оказались в многонациональной среде: таджики, узбеки, казахи, кавказцы. Не Питер моего детства, где было больше евреев и немцев, — наша сегодняшняя реальность. Другой мир. Что ж, Россия станет страной мигрантов и их детей. Я считаю, что это хорошо. Инъекция других генов и культур — это полезно. Если, конечно, парни в косоворотках границы не закроют.
Мы все еще на перепутье или уже выбрали, куда двигаться?
Выбрали, причем довольно давно. С того момента, как нас не приняли в НАТО. Мы тут же решили обороняться. Страна у нас довольно-таки параноидальная, повторяющая одну и ту же программу развития в разных столетиях. Мышление принципиально не меняется, оно во многом определено нашими территориальными особенностями.
Другая война
Ты говоришь в фильме о войне. Какую войну ты имеешь в виду? Теперешнюю, украинскую или какую-то другую, грядущую?
Нет, это не о теперешней трагедии на Украине, а о другой, большой войне. Думаю, мы сейчас с радостью идем к ней с двух сторон — мы и американцы. А европейцы бегают между нами, суетятся и закатывают глаза. Может быть, это случится не так или не сейчас. Или война будет не горячая, а холодная. Но ясно, что все крупные страны готовятся к войне.
Вернемся к «лишним людям», некоторые из которых сложили головы на той или иной войне. Сегодня, казалось бы, наше государство не занимается физическим уничтожением инакомыслящих, быть мыслящим, независимым человеком не так опасно, как при СССР. Так что именно делает их — или нас — «лишними»?
Я вообще чувствую себя лишним. Особенно, когда все вокруг бьют в барабаны и кричат «Давай вперед!» Они все знают, как надо. А я — не знаю. С другой стороны, таким же лишним я себя чувствую, когда читаю прекраснодушные призывы в фейсбуке — хотя с многими из них вроде бы согласен. Мы делали картину о сложном. Россия — она вообще сложная. А те, кто громче всех сейчас кричит, настаивают, что все просто. Мы растеряны, мы запутались в собственном прошлом. На самом деле, надо радоваться уже тому, что еще не идет гражданская война, что еще никого не согнали на стадионы для «окончательного решения» проблемы «лишних людей». Кстати, в нашем фильме лишние люди — не обязательно работники культуры или интеллигенты. Это просто те, кто отказывается выбирать определенный формат и не хочет прибиваться ни к какой стае. Это, мне кажется, самое сложное. Кричать хором всегда проще.
Е.О.: Заданность форматов — это губительно… Я вспоминаю наши школьные фотографии: мы все там какие-то нелепые, забавные, все очень разные. А сейчас открываешь любой журнал или сайт, и там тебе объяснят, что с чем сочетается. Во всех смыслах. Стирается личность.
Но как, находясь вне стай и форматов, не совершить неверный моральный выбор?
У меня нет на этот вопрос ответа. Надо прислушиваться к своим ощущениям, учитывать прошлый опыт, в том числе и негативный. В разумность стай я не верил никогда, а сейчас не верю вдвойне. К сожалению, появление социальных сетей привело к тому, что гарнир стал важнее основного блюда, хотя все должно быть наоборот. Наши поступки и мысли во многом стали определяться этим самым гарниром. Если говорить про фейсбук, то под гарниром я подразумеваю самых громких, самых безапелляционных людей, которые все всегда знают по любому поводу. Втягиваясь в общность, ты признаешь над собой власть этого гарнира и теряешь свободу мыслить, говорить и поступать так, как хочешь.