«Я не знаю, кто такой Натан Дубовицкий». Режиссер Кирилл Серебренников дал интервью The New Times, в котором рассказал о своих отношениях с властью и новом спектакле «Околоноля», ставшем скандальным задолго до премьеры
Кирилла Серебренникова уже сейчас можно смело назвать «человеком года». В 2009-м он развернул такую бурную деятельность, что даже заставил одного известного критика съязвить: «Куда ни плюнь — везде Серебренников». В МХТ им. Чехова состоялись две его премьеры — «Киже» по Юрию Тынянову и «Трехгрошовая опера» Бертольта Брехта. На фестивале «Территория» он совместно с английским режиссером Алексом Дауэром осуществил проект «Театр в тюрьме»*. Вместе с культурологом Даниилом Дондуреем опубликовал манифест под названием «В поисках сложного человека. Как спасти культуру для тех, кто хочет думать и сомневаться». Нынешняя культура в статье названа «зоной досуга, восстановления сил, отдыха и развлечения», а режиссер призывает правительство ни много ни мало взять на себя финансирование современного искусства и заняться «выращиванием аудитории». Наконец, Серебренников принял участие в дискуссии о кризисе современной музыки и путях преодоления этого кризиса, а в российский кинопрокат выходит его 20-минутная короткометражка «Поцелуй креветки» — в рамках российского киноальманаха «Короткое замыкание».
Минное поле
NT: «Короткое замыкание» — это пять 20-минутных фильмов о любви, включая ваш. Что вы думаете о четырех других работах, сделанных Германом-младшим, Бусловым, Хлебниковым и Вырыпаевым?
У меня нет общего впечатления. Я видел все по отдельности, но все фильмы сразу — никогда. Недавно спросил Сабину (Сабина Еремеева, продюсер проекта. — NT): «Я тебя не подвел?» Она ответила: «Нет, все хорошо». Это меня успокоило. На самом деле профессия кинорежиссера ужасна. Нет возможности пробовать. Тебе сразу дают какой-то бюджет — и ты должен соответствовать. Ошибиться нельзя, потому что в следующий раз денег просто не дадут. Это минное поле.
NT: Где вы чувствуете себя увереннее — в кино или театре?
Про театр я, может быть, чуть больше понимаю, потому что чаще там работаю. Но вообще я прежде всего ищу материал и только потом прилаживаю его к разным видам искусства. Вот, например, я очень хочу сделать кино о протопопе Аввакуме — лидере раскольников русского Средневековья. Я этот фильм вижу, он меня параноидально преследует. Еще хочу снять картину о Петре Ильиче Чайковском, в которой были бы даны несколько версий его смерти. Мы с Юрием Арабовым даже написали сценарий. Но мне говорят: «Нет, сейчас такие фильмы не нужны. Это грустные истории, а нужны веселые». Тогда я думаю: «О’кей, не получится кино, буду делать про Аввакума и Чайковского спектакли».
Околоноля и околосмерти
NT: Олег Табаков предложил вам на сцене «Табакерки» поставить спектакль «Околоноля» по роману некоего Натана Дубовицкого. Говорят, что под именем автора скрывается первый заместитель главы администрации президента Владислав Сурков. Вы в это верите?
Я просто не знаю. Но если представить, что это написал чиновник такого уровня, то понятно, что он просто не может под своей фамилией опубликовать текст, потому что не может рассчитывать на чистое его восприятие. Например, в книге есть такая фраза: «Сегодня в России быть бандитом — это самый большой конформизм. А вот быть честным — это нонконформизм». Если допустить авторство Суркова, то у него уже должны быть огромные проблемы, потому что, во-первых, он дал название этой эпохе, а во-вторых, описал ее, как кровавый гиньоль.
NT: Я правильно понимаю, что лично вам не доводилось встречаться с автором?
Нет. Текст «Околоноля» мне прислал Олег Павлович Табаков. Мне очень много присылают разных сочинений с какими-то неизвестными фамилиями. Ну и здесь было написано ничего не значащее: Натан Дубовицкий. Тем не менее я «проглотил» книгу сразу, понятия не имея о слухах по поводу возможного авторства. Прочитал и подивился той формулировке, которая выведена в названии: «Околоноля». Есть такие понятия, как «оттепель», «застой». А как назвать время, в которое мы живем? «Околоноля» — то же самое, что и «околосмерти». А мы все вокруг этого «ноля», этой бездны крутимся и никуда с орбиты сойти не можем. Очень любопытная мысль. Я с удовольствием согласился на постановку. Ну а потом началось «говнометательство». Самое интересное, что все ополчились лишь на предмет намерения. Никто же не представляет, какой спектакль я хочу сделать, как он будет устроен. Осуждают просто возможность постановки текста, который, как мне лично кажется, парадоксально и талантливо рассказывает о времени, осмысляет его. А если книжку написал человек от власти — тогда это вдвойне круто, это вообще «съезд крыши»! Такого никогда не было, и это надо ставить сразу же!
Сцена из спектакля «Киже»
NT: Осуждают на самом деле не намерение поставить спектакль — желание «выслужиться» перед властью.
Я считаю, что тут могут быть любые претензии, кроме конформизма. Конформизм сейчас — ставить Чехова и Тургенева. Кругом: Саяно-Шушенская ГЭС, журналистов убивают, судят Ерофеева и Самодурова, а мы ставим Чехова. И потом, театр — это не пьедестал, не прославление, это исследование. Я вообще не хочу думать, Сурков написал «Околоноля» или не Сурков. Мне это неинтересно. Я вижу, как я поставлю этот абстрактный текст. Это будет непривычный театр. Зона эксперимента.
NT: В прессе появилась статья под названием «Почему Кириллу Серебренникову не стоит ставить «Околоноля». Читали ее?
Да. Меня там обвиняют в бесовстве. Это слово из арсенала людей, которые сидят в зале, где судят Самодурова и Ерофеева, и говорят: «Ваша выставка — это бесовство». Самых страшных драконов сочиняем мы сами. Не надо демонизировать чиновников. Не надо человека, которого зовут Владислав Сурков, наделять какими-то сверхъестественными свойствами. И меня — тоже. Я не могу заразиться бесовством от какого бы то ни было текста или автора. Если я честен, я могу войти в камеру с убийцами и разговаривать с ними, но сам я от этого убийцей не стану. Про это, кстати, мой фильм «Юрьев день».
Продаться режиму
NT: Как вы относитесь к слухам, что Табаков решился на постановку «Околоноля» в обмен на снятие обвинений в хищении средств МХТ?
Мне кажется, прекращение уголовных дел никогда не было связано с театральным репертуаром. Вообще было бы интересно, если бы внесение некоего текста в репертуар решило все твои проблемы: имущественные, материальные, статусные… По-моему, это бред.
NT: Но вы же не будете отрицать, что сейчас многие художники идут на компромисс с властью, чтобы потом что-то от нее получить, например, деньги на какой-нибудь проект-мечту.
Да, и это некрасиво. Я уверен, что из этих соглашений ничего хорошего получиться не может. Никого не могу порицать, у каждого своя жизнь, но сам я в эти игры не играю. Потом, знаете, у меня уже сформировалась репутация «отморозка», поэтому подобных искушений рядом немного. Но меня все равно регулярно «мочат». Логика такая: если ты делаешь фестиваль «Территория» под маркой администрации президента, значит, ты продался «кровавому режиму». В этой связи меня интересует: а чьи, собственно, это деньги? Ведь администрация президента — это не барин какой-то, не частный завод. Это государственные средства! И поддерживают нас только потому, что мы фестиваль-школа. Администрация дает деньги не на какие-то странности, а на социально важный проект. Что в том плохого?
NT: Вообще для вас играет роль, кто оплачивает те или иные проекты? Или неважно, чьи средства, если они идут на «хорошие дела»?
Если это действительно хорошие дела, то считаю, можно брать деньги от кого угодно. Дело важнее. Понятно, что счастье на том, что с «хладного трупа сняли серебряный крестик», не построишь. Но мы же с вами сейчас говорим о цивилизованных способах! У государства можно брать деньги, даже если мы считаем это государство в чем-то несовершенным. Другого-то все равно нет!
NT: Второй год подряд вы преподаете в Школе-студии МХАТ, набираете свой курс. Вы продолжите занятия педагогикой, после того как доучите этих студентов?
Не знаю. Это слишком затратно — и эмоционально, и по времени, и по всему. Этим надо заниматься сутками. Меня помимо образовательной программы очень волнует будущее студентов. Если об этом не думать сейчас, то ничего хорошего с ними не произойдет. Я взял ребят, говорю им странные слова о том, что «надо быть художником, а не зарабатывать на искусстве деньги, надо не развлекать, а исследовать»... У нас семинары по Бруку, Кастелуччи, Арто. А где полученные знания потом применять? Самое ужасное, если все эти ребята после попадут в репертуарный театр, где просто «заживо сгниют». К тому же 70% моих студентов не из Москвы, половина из разделенных семей: кто-то без мамы, кто-то без папы. Живут они в общежитии, подрабатывать возможности нет: у нас такая плотная программа, что мы начинаем работать в 10 утра, а заканчиваем в 12 ночи. А стипендия у ребят — 1100 рублей! Я не понимаю, за счет чего они живут. У нас на курсе даже голодные обмороки случаются. Вот один очень талантливый парень приехал из Молдовы, знает пять языков. Но теперь он считается иностранцем, поэтому должен платить за учебу €5 тыс. Откуда?! Я вот искал деньги, какие-то мои друзья их дали. Сейчас мы пытаемся сделать парню гражданство, чтобы эта же проблема не возникла в следующем году. В общем, все время приходится решать какие-то вопросы, не связанные непосредственно с образованием. И если ничего не изменится, то я только в страшном сне могу себе представить продолжение преподавательской работы.
Кирилл Серебренников
Родился в 1969 году в Ростове-на-Дону. Закончил в 1992 году физический факультет Ростовского госуниверситета с красным дипломом. Занимался режиссурой любительски. С 1990 года на профессиональной сцене. В театре — более тридцати постановок. Как кинорежиссер снял девять фильмов.
