24 октября на заседании Валдайского клуба в Сочи президент Путин пригрозил США военным конфликтом

Прошлой осенью, еще до Крыма и прочего, выходя из ближайшего к дому гастронома, я увидел наклейку на заднем стекле машины — это была пиктограмма, как на Олимпиаде-80: человечек с серпом и молотом вместо головы ставит в коленно-локтевую позицию человечка со свастикой вместо головы, рядом надпись — «Можем повторить». Я долго не мог понять, в чем смысл шутки — причем тут секс с фашистами, откуда желание его повторить, зачем это все наклеивать на заднее стекло. Потом дошло.

К тому времени можно было уже привыкнуть к автомобильному юмору на тему Великой Отечественной — в Москве сложно выехать на улицу, чтоб не увидеть на соседней машине бодро-патриотический лозунг — «Спасибо деду за победу», «На Берлин!» или «За Родину!» Меня это особенно не смущало — шутки эти не великого изящества, но лучше хоть какая-то память о войне, чем никакой, и если представить моего действительно воевавшего деда — вряд ли эти военно-патриотические стикеры его бы сильно расстроили. Но вот эта свастика в коленно-локтевой позиции почему-то выглядела перебором, пиктограмма не была знаком памяти о войне, а скорее недвусмысленно давала понять — да, можем повторить, даже хотим, даже мечтали бы. И вообще, война — если перевести смысл этого знака на внятный человеческий язык — это веселая пацанская штука, что-то типа футбола, компьютерной игры или вот этого самого, коленно-локтевого. Почему ж не повторить?

Снимок экрана 2014-10-26 в 23.24.42.png

Прошла зима, наступила Олимпиада, а за ней и Крым, российское телевидение перевело украинский конфликт на язык Великой Отечественной, в котором народное ополчение сражается с фашистскими карателями, и уже на уровне лексики понятно, за кем правда, — и это залихватское умонастроение переехало с заднего стекла автомобиля на экран телевизора и вообще разлилось в воздухе. В эфире окологосударственных радиостанций идут многочасовые беседы о том, что если что — наши зенитно-ракетные и межконтинентальные баллистические всем покажут «кузькину мать». Полузабытые певицы и актрисы, радостно улыбаясь, наряжаются в футболки с ироничными принтами, на принтах — ракетные комплексы «Тополь» и «Искандер». Александр Ф. Скляр уже без тени иронии выпускает песню «Когда война на пороге» — про то, что на защиту Родины встают миллионы, надо просто выбрать оружие, которым сражаться. Классическая фраза Дмитрия Киселева про радиоактивный пепел в феврале казалась эпатажной риторикой, а к октябрю превратилась в мейнстрим: редкое политическое ток-шоу на центральных телеканалах обходится без рассуждений о будущих (возможно, ядерных) конфликтах, глава АП Сергей Иванов на форуме Валдайского клуба рассказывает о том, что Америка создала антироссийскую коалицию, да и мы за ценой не постоим, сам президент произносит там же полноценную речь о том, что Америка последние годы ведет дело к войне, мы должны быть готовы к острым конфликтам с участием крупных держав, и Украина — это только начало.

И знаете что? Это не первая холодная война, которую даже моему поколению переживать приходится. Всякое бывало — и наши ракеты на Кубе, и их «першинги» в Европе, и сбитый южнокорейский лайнер; иногда мир стоял в миллиметре от войны, и понятно, что у советских лидеров, лишенных многообразных связей с Западом, рука бы не дрогнула. Но никому и никогда, тем более на высшем государственном уровне, не приходило в голову возвещать будущие войны, хвастаться готовностью к войне, с такой легкостью и удалью говорить на эти темы. Пока было живо поколение, помнящее настоящую большую войну, — те самые деды, которых мы сегодня благодарим, — война воспринималась как абсолютное горе, беда, которая никогда не должна повториться. Весь поздний СССР, пусть даже в сугубо пропагандистском смысле, стоял на двух тезисах — мы за мир во всем мире и лишь бы не было войны; даже когда советские вожди строили Берлинскую стену или вводили танки в Прагу, это было слишком серьезным и тяжелым делом, — а не чем-то таким, про что шутят в КВН. И может статься, вся нынешняя милитаристская риторика стала возможной только потому, что прошедшее войну поколение ушло, только потому, что они этого не видят, мы можем так по-детски играть страшными смертоносными словами и относиться к возможной войне, как будто это футбол или компьютерная игра, где надо только выбрать оружие, которым сражаться.

И понятно, что все это только слова. Но если мы привыкли так легко ими играть — получается, действительно можем повторить?



×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.