А до этого земля Ленкома была безвидна и пуста, и тьма клубилась над бездной, и советский дух носился над сценой. Не считая нескольких спектаклей великого Эфроса в конце 60-х, которые ему дал поставить тогдашний главреж Монахов. «Мой бедный Марат» — о том, что после войны не наступила счастливая и праведная жизнь. « С н и м а е т с я кино» — о растлении, в которое ввергали искусство цензура и официоз. «Мольер» — о страшной абсолютной власти, которая может сначала пригреть художника, а потом его уничтожить; о том, что не надо бы искусству дружить с властью.
А потом — опять ничего. И пришел Марк Захаров, и сказал он: «Да будет театр!», и создал все — и море, и сушу, и свет, и тьму, и труппу, и репертуар, и Адамов, и Ев. И увидела Москва, что это хорошо, и билеты в Ленком стали недоступны… Марк Захаров решил быть Уленшпигелем, что означает «Я ваше зеркало», и наше бытие отразилось в Ленкоме. В стране поднимает голову диссидентское, демократическое движение, выходит «Хроника текущих событий» — и Марк Захаров ставит «Тиля». Того самого, который Уленшпигель. Песня жаворонка, певца свободы, в самиздате и в Ленкоме. По пьесе Григория Горина (куда там Шарлю де Костеру!), собственного ленкомовского драматурга. У «Глобуса» был Шекспир, а у Ленкома — Горин, и Ленкому, по-моему, больше повезло, потому что заряд инакомыслия и протеста в горинских пьесах настолько велик, что воздух в театре потрескивает. Тиль был диссидентом и образцом для поклонения. Интеллигенция возмущалась происками испанской инквизиции и советского КГБ, пепел Клааса и Яна Палаха стучал в ее сердце, а Фландрия (СССР) была богатой и порабощенной, красивой и жалкой, проклятой и прославленной. И когда Караченцов в зонге-балладе бросал: «И да здравствует Фландрия!» — зрители все понимали. Интеллигенция жаждала свободы и ходила на «Тиля», как на инструктаж.
И они зашагали вместе по истории — Марк Захаров, Григорий Горин и Ленком. 1981 год, подавление «Солидарности», разгром диссидентского движения. И Захаров ставит «Юнону и Авось», чтобы страна не сдавалась, чтобы напомнить нам о героизме предков, живших «под российским андреевским флагом и с девизом «Авось!».
Начинается перестройка, люди пересматривают свое советское прошлое — и Марк Захаров ставит «Диктатуру совести» Шатрова (1986), предваряя десталинизацию, и выпускает зрителей на сцену, предваряя съезд нардепов. Поднимают голову первые нацисты из «Памяти» — и Захаров ставит пронзительную «Поминальную молитву», сделанную Гориным по мотивам Шолом-Алейхема.
А сейчас вдруг «Женитьба». И я поняла: Марк Захаров своим режиссерским чутьем уловил дух времени. Ни ветерка, ни сквознячка. Восемь лет путинского правления ввергли страну не просто в застой, а в полное ничтожество. Жалкие правители, жалкая оппозиция, жалкий электорат. Жалкие людишки вершат свои жалкие дела и даже их разрешить не могут. Хорошенькой дурочке, Агафье Тихоновне (она же Россия), сватья баба Бабариха, она же Фекла Ивановна (Чурикова), сватает женишков. Такая вот Бабариха (и ткачиха по совместительству) сосватала нам Путина навечно. Женихи разбегутся, они трусы. Они оставят Агафью Тихоновну Дракону из фильма того же Марка Захарова. Невеста пойдет на заклание, а Ланселот не придет. Вымерли не Драконы, а Ланселоты.
