Иран: цена санкций

Тегеран ликвидировал свои запасы урана, обогащенного до 20%, разбавив его до менее опасных форм, сообщило 21 июля BBC со ссылкой на доклад МАГАТЭ. Также ведутся переговоры относительно недостроенного 40-мегаваттного реактора в Араке: «шестерка» потребовала перестроить реактор с тяжеловодородного на легководородный, как в Бушере, а Тегеран в ответ предложил построить его таким образом, чтобы он мог производить плутоний, но объемом в пять раз меньше запланированного. Инспекторы МАГАТЭ на это предложение пока не отреагировали, но ясно одно: последний раунд жестких международных санкций против Ирана, введенных в 2011–2012 годах, заставил режим аятолл подчиниться требованиям Запада.

Впрочем, принимать условия «большого сатаны», как в Тегеране называют США, Ирану приходится не впервые. Двадцать семь лет назад, 20 июля 1987 года, Исламская республика приняла резолюцию № 598 Совета Безопасности ООН, положившую конец ирано-иракской войне, самой затяжной войне XX века. Перед лицом реального риска падения режима, истощенного восемью годами боев, аятолла Рухолла Хомейни решил забыть об официальном лозунге «Война до победного конца». По его собственным словам, принять это решение было, все равно что «выпить чашу с ядом». То, что разворачивается в Иране сегодня, — не что иное, как ядерный ремейк того же сценария: после того как десятки миллиардов долларов были потрачены на совершенно бессмысленный проект по созданию ядерного оружия и страна оказалась на грани краха, режим аятолл вновь оказался под угрозой. Вот только на этот раз это больше, чем очередной дипломатический кульбит, это настоящая безоговорочная капитуляция перед «американским высокомерием» — еще одно иранское клише по отношению к заокеанскому врагу. Второй раз за 25 лет чашу с ядом не выпьешь, так что новый аятолла Али Хаменеи в свое оправдание изобрел термин «героическая гибкость», использовав его в сентябре 2013 года, выступая перед Высшим революционным командованием. Через два месяца после этой речи Тегеран подписал в Женеве Соглашение о совместных действиях, которое мир назвал «первым шагом» в урегулировании иранской ядерной проблемы.

„  

Это больше, чем очередной дипломатический кульбит, это настоящая безоговорочная капитуляция   

Естественно, в Тегеране этот шаг восприняли неоднозначно. «Женевское соглашение настолько позорно, что после него можно поклониться великодушию Тюркманчайского договора»*, — написал Садех Зибакалам, бывший высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел, а сегодня — член ученого совета Тегеранского университета. Что же так разозлило видного функционера, а вместе с ним и многих представителей тегеранской элиты? Женевское соглашение предполагало приостановку химической стадии производства атомного оружия: обогащение урана на предприятиях Форду и Натанца, а также строительство тяжеловодного реактора в Араке, не имевшего иного предназначения, как производство плутония, необходимого для создания ядерной бомбы.

Как ни странно, Тегеран, и ранее много чего обещавший, лишь бы выиграть время, в этот раз к своим обязательствам отнесся серьезно. Уже 5 марта этого года МАГАТЭ заявило, что «Иран начал выполнять шесть начальных практических пунктов, утвержденных с агентством в ноябре 2013 года». Были также определены следующие семь шагов, к исполнению которых Иран должен приступить 15 мая 2014 года.

«Стремительное возвращение Ирана на нулевую позицию во избежание дополнительных потерь», — так описывает текущую ситуацию Рена Тагизаде, иранский эксперт по ядерной энергетике. Нулевая позиция, впрочем, вовсе не означает полный отказ от атома. Производство обогащенного до 20% урана исламский режим начал в январе 2012 года, создав за два года около 200 килограммов этого материала. Рена Тагизаде оценил этот запас в $2 млн — такова его стоимость на международном рынке. Впрочем, ядерная программа, стоившая Тегерану самых жестких за всю историю противостояния с Западом санкций, обошлась Ирану гораздо дороже. С 2012 по 2013 год экспорт иранской нефти сократился на миллион баррелей в день, что стоило стране до $40 млрд в год. За тот же период порядка $100 млрд иранских нефтедолларов были заблокированы в западных банках. Санкции против иранской банковской системы, отрезанной от всего остального мира, привели к уменьшению внешней торговли примерно на треть, увеличив стоимость импорта на 30%. Санкции привели к тому, что иранский реал за последний год потерял 70% своей стоимости, экономика вошла в режим стагнации, картину довершили 44% инфляции в годовом выражении и безработица в 25% (все эти цифры даются по примерным оценкам экспертов, поскольку реальные показатели иранской экономики являются государственной тайной).

Согласно исследованию, опубликованному в Израиле в конце 2013 года, общий урон, понесенный иранской экономикой с 1995 года, когда США ввели первые санкции за разработку ядерной программы, составили $170 млрд. Иначе говоря, это цена, уплаченная аятоллами за 200 килограммов урана, стоимость которого составляет всего $2 млн. Если прибавить к этому финансовые потери от ирано-иракской войны, оцененные Пьером Разу, директором по исследованиям Института стратегических исследований Военной академии в Париже (IRSEM), в $645 млрд, милитаристская иранская политика привела к тому, что с 1982 года страна недосчиталась порядка $815 млрд. Потери колоссальные, если учесть, что другие развивающиеся страны, многие из которых были гораздо беднее Ирана в конце 1970-х, за последние 30 лет вырвались вперед, в частности, создав группу БРИКС.

В политическом плане ядерное поражение Ирана в ноябре 2013 года может иметь гораздо больше последствий, чем бесславное окончание ирано-иракской войны. Во-первых, верховный аятолла Хомейни, вождь иранской революции, пользовался гораздо большим уважением, чем его преемник Али Хаменеи, так что мог взять на себя персональную ответственность за ту самую «чашу с ядом». Хаменеи, которого близкие к нему люди описывают как человека слабого и параноидального, решил избежать ответственности, переложив ее на нового президента Ирана Хасана Роухани. Но и расклад сил в Иране сегодня вовсе не тот, что в 1987-м. Тогда Стражи исламской революции были лишь идеологическим стержнем режима, потерявшим военную мощь после тяжелой войны. Сегодня Стражи — всесильный военно-промышленный конгломерат, держащий в своих руках чуть не всю страну посредством крупнейшего холдинга «Хатам Ол Онбиа», коммерческие интересы которого лежат в том числе и в помощи иранскому бизнесу обходить западные санкции. Вовлеченность Стражей в контрабандные схемы самого разного рода (от экспорта нефти до импорта вооружений, запчастей для самолетов или даже алкоголя) была настолько широкой, что прошлый президент Ирана Махмуд Ахмадинежад публично пожаловался на этот беспредел, выступая в 2011 году на ежегодной ассамблее командования Стражей революции. Раздражение Ахмадинежада было настолько сильно, что в своей речи он называл Стражей не иначе, как «наши братья контрабандисты». Общий объем финансов, контролируемый Стражами революции и лично верховным аятоллой Али Хаменеи, согласно расследованию, проведенному в 2013 году журналистами агентства Reuters, составляет порядка $190 млрд. С другой стороны шахматной доски — нынешний президент Ирана Хасан Роухани, одним из основных предвыборных обещаний которого было улучшение ежедневной жизни иранцев, борьба с бедностью и безработицей. Роухани понимает: добиться этого невозможно без того, чтобы не перейти дорогу военно-промышленной иранской элите, заинтересованной в дальнейшей изоляции страны.

Ситуация в сегодняшнем Иране схожа с последними годами существования СССР: идет борьба за власть между двумя лагерями, понимающими, что система висит на волоске. Но пока одни будут делать все для сближения с Америкой, которое позволит разблокировать миллиарды иранских долларов в западных банках и дать глоток свежего воздуха иранской экономике, другие будут вести неустанную работу по срыву достигнутых соглашений. Кто знает, может, в недрах Стражей революции готовится эра пост-Хаменеи?