Владимир Машков играет морпеха Брагина, который провел в чеченском плену 6 лет и был спасен во время спецоперации ФСБ и ГРУ на Северном Кавказе /фото: предоставлено компанией «ВайТ Медиа»
«Внимание! Мотор! Приготовились к съемке!»
Черная «Лада» медленно едет по асфальтовой дорожке к авторемонтной мастерской на Ленинском проспекте. Из машины выходит артист Владимир Машков. Он говорит встречающему его усатому мастеру в синем рабочем халате: «Проверь колесо, бьет что-то».
Эпизод отснят. Впрочем, это даже не эпизод, а часть эпизода. Потом тот же самый кусочек будут снимать еще несколько раз с разных ракурсов: оператор сядет вместе Машковым в машину, снимет через окно, как тот подъезжает к авторемонтной мастерской. Потом снимет, как мастер сядет в машину и уедет в гараж. А еще через час мастер в синем халате попросит фотографа снять его на память с артистом Машковым — будет жене и детям показывать.
Дальше Машков (он же главный герой — полковник Брагин) прислонится к стене, начнет разговаривать по мобильному телефону. В это время к все той же авторемонтной мастерской по все той же асфальтовой дорожке на дикой скорости несется черный джип: из него выскакивают три здоровых мужика, начинают избивать Машкова, грузят его в багажник и увозят.
И второй режиссер кричит в мегафон чуть охрипшим голосом: «Снято!»
Кадр из израильского сериала Hatufim, американскую версию которой Homeland так любят в России
Не так били
Когда ты впервые оказываешься на съемках, происходящее на площадке кажется безумно долгим и весьма бессмысленным. Что, например, делают на съемочной площадке аж тридцать человек? Приглядишься: у каждого свой кусочек работы — кто-то кормит голубей, чтобы они не улетали, — ведь в предыдущий кадр птицы уже попали; кто-то стоит с хлопушкой, кто-то держит свет. Кто-то грим Машкову поправляет. Его трудно узнать — какой-то исхудавший, с темными кругами под глазами. Пытаюсь заговорить с ним — бесполезно.
«Сейчас меня мутузить будут», — отшучивается Машков.
|
*Права на русскую версию израильского сериала — в англоязычной версии он назывался Prisoners of War, по которому был снят американский сериал Homeland, — принадлежат компании «ВайТ Медиа». Эта компания была создана Тимуром Вайнштейном в 2009 г. и с тех пор произвела больше 100 проектов в самых различных жанрах — от сериалов и телешоу до анимационных фильмов.
|
Говорят, похудел Машков специально для сериала «Родина», в котором играет главную роль — полковника морской пехоты Алексея Брагина. Его герой вместе со снайпером пропали без вести во время операции федеральных войск на Северном Кавказе в 1993 году. А уже во вторую чеченскую в ходе спецоперации доблестных ФСБ и спецназа ГРУ на Северном Кавказе был уничтожен лагерь террористов: там-то в бункере и найдут прикованного к стене и заросшего бородой морпеха Брагина — как нашли где-то в Афганистане в лагере «Аль-Каиды» героя американского Homeland (Броди провел в плену восемь лет), а до этого в таком же лагере террористов, только в Ливане, героев сериала-прародителя — израильского Hatufim (в переводе с иврита — «выкраденные»), которые провели в плену 17 лет*. Для Брагина выбрали судьбу чуть полегче: его терзали шесть лет.
Содержание сериала «Родина» — это военная тайна. Единственно, что удалось узнать на съемочной площадке, так это то, что Машкова — Брагина после избиения, сцену которого наблюдал корреспондент The New Times, на этом черном джипе привезут на конспиративную квартиру, и там он будет по спутниковой связи разговаривать с неким арабским террористом, вроде бы ему Брагина «передали» чеченцы. Эта сцена уже снята, так же как и сняты любовные сцены. По сюжету у выжившего морпеха — роман с Анной, сотрудницей ФСБ, которая под прикрытием журналистской работы занималась разработкой арабского шейха, спонсирующего фундаменталистов на Северном Кавказе. Ее играет Виктория Исакова, исполнявшая главную роль в сериале Тодоровского-младшего «Оттепель». Правда, один из членов съемочной группы по секрету признался корреспонденту The New Times, что боится как бы любовные сцены не «порезали»: идет слух, что вслед за цензурой, касающейся мата, может наступить и «секс-цензура» — как это было в СССР.
„
Говорят, похудел Машков специально для сериала «Родина», где играет полковника морской пехоты
”
Режиссеру Павлу Лунгину не нравится, как «бандиты» избивают Машкова — Брагина. Лунгин, Машков и каскадеры смотрят на экране большого компьютера в режиссерской палатке отснятый эпизод. Лунгин: «Как это ненатурально вы его бьете, давайте переснимать». Переснимают: мотор, хлопушка, снова Машков подходит к стене, достает телефон, подъезжает черный джип, из него выпрыгивают каскадеры. Драка. Лунгин следит за съемкой на мониторе. Невозмутимо: «Вроде бы сейчас лучше получилось». Девушка, отвечающая за реквизит, обеспокоена: во время драки у Машкова на землю падает телефон, если его раздавят — беда: где найти точно такой же мобильный телефон 1999 года выпуска. Вот и черную «Ладу» с трудом нашли — во Владимире.
«Видите, ничего особенно интересного на съемках не происходит, обычная рутина», — говорит Лунгин. В день, когда на съемках был объявлен перерыв, режиссер ответил на вопросы The New Times.
Сериал как наркотик
 |
|
Кинорежиссер Павел Лунгин хочет снять «Родину», как «наркотический» сериал /фото: Вадим Тараканов/ИТАР-ТАСС
|
Вы известны как режиссер полнометражных фильмов. И вдруг — двенадцатисерийный телевизионный фильм, да еще ремейк?
Я уже снимал для телевидения восьмисерийный фильм «Мертвые души», но «Родина» — это, конечно, совсем другое дело. Для меня эта история началась с американского сериала Homeland. Он стал для меня одним из первых сериалов, которые я называю «наркотическими». Эти сериалы оказывают на зрителя такое сильное воздействие, что он не может от них оторваться. Я знаю людей, которые смотрят эти «наркотические» сериалы ночами. Да я и сам иногда смотрю их просто до утра. Пока хватает сил.
Вообще-то сериалы — это какое-то новое явление, по сути, заменяющее кино вообще. Такое впечатление, что большое кино все больше дрейфует в сторону детского кино и детского восприятия. Все кино сейчас — детское. Фильмы Спилберга — детские фильмы. Весь мир смотрит детские фильмы.
Но поскольку человечеству не хочется терять психологизм, глубокую разработку характеров, персонажей, противоречивость этих персонажей, то возникли сериалы. Сериалы становятся властителями дум, сценаристы в сериалах избегают положительных героев, берут героев Достоевского, героев сломанных, противоречивых, недобрых людей в пограничной ситуации.
Сюжет из «мутного времени»
Откуда родилась идея сделать Homeland на русском материале?
История, рассказанная в этом американском сериале, основанного, в свою очередь, на израильском, по-моему очень хорошо ложится на нашу жизнь. Тут вам — чеченские войны, русские люди, неожиданно переходящие в ислам в поисках какой-то абсолютистской идеи, разрушающей этот мир, чтобы создать новый. И много чего еще другого.
Я поговорил о том, что хотел бы снять русский Homeland на канале «Россия 1», заинтересовал их, и мы стали думать, что делать со сценарием. Одна из главных проблем нашего теле-, киномира — это отсутствие талантливого живого слова. Это касается не только идей — да просто диалогов. Порой стыдно слушать диалоги в наших фильмах, которые крутят по телевизору. Понятно, что нам был нужен хороший сценарий. Потом оказалось, что права на этот израильский сериал, на сериал — прародитель американского Homeland, был у продюсера Тимура Вайнштейна. Мы с ним встретились и договорились.
Кто дал деньги на «Родину»?
«Родина» — это пока условное название. А деньги дала «Россия 1».
Это госзаказ?
Да, государственный заказ.
Действие фильма, если судить по пресс-релизу, происходит в 1999 году, это самое начало правления Путина. Это время знаменитых взрывов домов, кампании по выборам президента. Была ли какая-то цензура со стороны телеканала, говорили ли вам: вот об этом можно снимать кино, а об этом нельзя?
На самом деле там настолько плотный сюжет, что внешняя жизнь в него почти не входит. Он весь построен на характерах, это не историческая история — это вариант сказки, страшной сказки. Что касается цензуры? Не знаю. Мы вместе с Михаилом Шульманом написали сценарий, и он был принят телеканалом. Я пока цензуры не почувствовал. Может быть, ситуация поменяется, когда мы будем сдавать сериал.
Так что, если зрители хотят узнать, как жили в России в 1999 году, им не надо смотреть этот сериал. Им надо смотреть этот сериал, чтобы узнать историю двух героев в пограничной ситуации. Им надо смотреть этот сериал, если им интересно подумать о том, что такое предательство. Подумать о том, можно ли быть патриотом, находясь в сложных отношениях с действительностью, которая тебя окружает. Подумать, что есть норма и нормальность, что такое раздвоение личности, что такое душевная болезнь, как в одном человеке могут уживаться два совершенно разных существа.
Герою американского сериала Николасу Броди после возвращения из плена на родине предлагают стать конгрессменом, а потом и вице-президентом. А вот ваш полковник Брагин, герой чеченской войны, тоже получает пост в российском правительстве?
Я не могу раскрывать подробности сюжета. Могу только подтвердить: да, он спецназовец, морпех, попавший в плен в первую чеченскую войну и освобожденный во время боевой операции 1999 года. Он возвращается в Россию как герой, чудом оставшийся в живых.
„
«Это история борьбы личности, амбиций, невозможной и безнадежной любви, история безумия»
”
Ваш сценарий — калька с американской версии?
Наша работа больше похожа на работу дирижера. Дирижер и режиссер — это близкие слова. Мы, если хотите, занимались интерпретацией сюжета. Ведь самые разные дирижеры играют Чайковского, и это каждый раз разный Чайковский. Пьесы Чехова ставят в Японии и в Африке, и каждый раз это что-то новое. Понимаете, что я хочу сказать? Один и тот же сюжет, поставленный разными режиссерами, обрастает другими характерами, другими лицами, другими персонажами с другой правдой существования. Это что-то свое получается.
Основные герои — сотрудники спецслужб и политики?
Будут политики, депутаты и политтехнологи. И конечно, генералы. Действие фильма происходит не сегодня — это конец 1990-х годов. Это некая другая эпоха, другое время, мутное время.
Именно: 1999 год — год прихода Путина к власти, поворотный момент в истории России. Неужели у вас в сериале об этом ничего нет?
Мы рассказываем историю, но это не политическая история. Это история борьбы личности, амбиций, это история невозможной и безнадежной любви, история безумия. Мне было очень интересно работать с Володей Машковым, который, конечно, совершенно потрясающий актер.
Знаете, что меня удивило? Мы общались с профессионалами из ГРУ, они читали сценарий, и нам было важно их мнение, как экспертов в этой области. Они, конечно, понимали, что в сценарии очень много придуманного, но меня поразило, с каким пониманием они относятся к человеку, который перешел на другую сторону. Они, знающие предел человеческих страданий и мук, знающие, что такое пытки физические и психологические, спокойно говорили мне о своих бывших товарищах, о своих коллегах, которые не выдерживали и переходили на сторону врага. Это сложный мир невиданного давления на личность и время пограничных ситуаций.
Homeland — политический триллер, а «Родина» — это психологическая драма?
Главное в этом сериале — мужчина и женщина: Брагин — Машков и Анна — Виктория Исакова. И мне это гораздо интереснее, чем, например, чисто политический сериал, американский «Карточный домик» — он меня оставил равнодушным.
Герой фильма Homeland Николас Броди (Дэмиан Льюис)
Коктейль из добра и зла
Почему?
Все, что мне там рассказывают, я и так уже знаю. В чем проблема любого такого политического или социального кино? В принципе, он повторяет истину, которая всем давно известна, так сказать, грозит пальцем и показывает, давайте будем хорошими, а не плохими. Но эта постановка вопроса совершенно несовременна. У нас сейчас нет проблемы быть хорошими или быть плохими. Наша проблема — поскорее разобраться в этой дикой перемешанной жизни, в этом коктейле из добра и зла, в котором мы живем и не можем жить иначе, потому что весь мир живет сейчас так. Мне кажется, что сейчас самое интересное — это человек на грани срыва, человек безумный и смятенный. Мне, например, гораздо интереснее, чем разбираться в гражданской войне на Украине, было бы рассказать о каком-нибудь полевом командире, который там сражается, и показать, что происходит в его душе и в его голове. Потому что там тайна, там открывается бездна, как писал Достоевский.
Искусство не должно бесконечно повторять вечные истины. Искусство должно находить новые типы, новых мутантов своего времени, находить новых химер, новых чудовищ, новых бактерий, разъедающих душу человека. Для меня это и есть дело художника.
Когда я, например, делал фильм «Царь», меня больше всего интересовала не политическая ситуация времен Ивана Грозного — мне было интересно понять, как человек искренне начинает верить, что ему мало власти и как он хочет стать Богом на земле. Мне было интересно понять, как человек говорит себе: «Я тот, кто называет черное черным, а белое белым. Что я назову белым, то и будет белым, что я назову черным, то и будет черным». В этом смысле, мне кажется, что искусство гораздо мощнее, чем политика. Потому что большей тайны, чем она, человеческая душа, нет на свете. А политическая ситуация, будь то в Древней Греции или в Древнем Риме, или где-то еще, — это повторяется снова и снова.
Сейчас как раз много говорят о том, что мы возвращаемся в Советский Союз.
Но это же неправда, какой Советский Союз? В Советском Союзе все-таки была очень сильна идеология.
Да, пока нам еще не навязали единой идеологии, но запрещают все, что только можно. Кстати, как вы относитесь к запрету мата в кино?
А мне никогда не был нужен мат.
То есть вас этот запрет не смущает?
Меньше всего. Я не понимаю, почему все так резко реагируют… Мне кажется, что мат необходим в литературе, но в кино… Ведь мат — это самозаменяющий язык. Ты можешь любое слово назвать матерным словом, и матерное слово заменить любым иным словом.
В сериале действуют фээсбэшники, политики, политтехнологи, они, что, не будут материться?
Нет. Там игры другого уровня. В шпионской истории, в истории великого предательства и раздвоения личности материться не надо. Когда я буду снимать кино про домоуправление, про рабочих, которые ремонтируют мне подъезд, тогда действительно отсутствие мата меня может смущать.
Неужели эти законы, принимаемые так называемым взбесившимся принтером, вам не мешают жить?
Жить не мешают, они мне дышать мешают.
***
Съемочный день продолжается. Вдоль Ленинского проспекта — несколько больших белых кинотрейлеров. На платформе одного из них — манекен, одетый в пятнистую армейскую форму. Костюмер медленно чистит его щеткой. Спрашиваю: «Зачем вам сейчас этот костюм? Машков вот в джинсах и кроссовках». — «Готовимся к съемкам в Израиле (именно в Израиле, а не на Северном Кавказе снимают «чеченские эпизоды фильма. — The New Times). Там этот костюм пригодится…» И костюмер продолжает чистить костюм. Сюр? Нет, съемки сериала.