Страх и сопротивление страху

Директора Института региональной прессы 73-летнюю Анну Шароградскую задержали в прошлый четверг, 5 июня, в аэропорту Пулково: не дали вылететь в США, отобрали флешки и айпэд, долго не пускали адвоката и отказывались даже объяснить, в чем проблема*. Эта весть из Северной столицы пришла всего через два дня после того, как правоохранители обнаружили нового обвиняемого по «Болотному делу»: Олег Мельников был задержан, допрошен и отпущен под подписку о невыезде. За неделю до этого в камеру отправился еще один «болотник», Дмитрий Ишевский. За день до ареста Ишевского в Москве задержали и допросили в Петербурге — по тому же делу «о массовых беспорядках 6 мая 2012 года» — Полину Стронгину: ее отпустили под подписку о невыезде.

Задержания и допросы стали привычной частью новостной картины дня. И если кому-то накануне нового 2014 года показалось, что амнистия известных политических заключенных — начало оттепели, то сейчас они наверняка уже поняли, что сильно ошиблись.

Вместе с ощущением беспомощности и уязвимости в общество пришел и страх, причем его жертвами стали в том числе и те, кто не помнит совка с его политзеками, показательными покаяниями и многолетними лагерными сроками, — люди, родившиеся на закате или после распада СССР.

На прошлой неделе я спросила читателей своей странички в Facebook: боятся ли лично они и/или люди из их ближайшего окружения высказывать мнение или распространять чужое, отличное от официального? Вот некоторые ответы:

«Моему племяннику 11 лет, и как-то он услышал «те самые разговоры на кухне» между мной и мамой. Мы немедленно ему велели, чтобы он в школе об этом помалкивал. На полном серьезе».

«Мы вчера, когда встречали Полину (Полина Стронгина) из Центра «Э», поняли, что появился неприятный внутренний страх — страх признаться, что ты был на Болотной. И я ловлю себя на мысли: слава богу, 6 мая 2012 года я была на Кипре и в паспорте все визы есть».

«Накануне одного из митингов мне в личку написал знакомый, с которым мы очень давно не общались. Про неизбежность революции и прочее. Я поймала себя на том, что боюсь с ним это обсуждать, потому что у меня нет уверенности, что его аккаунт не взломали или что он сам не просто так вот мне все это пишет».

«Я боялась сказать зятю, что собираюсь уехать из страны. Мне кажется, он способен на такое — куда-нибудь заявить. Остальным родственникам говорила честно и открыто — уезжаю. Билет купила 6 марта — в день, когда Крым попросился в Россию».

«В феврале помогал знакомому перевозить мебель… разговорился с хозяйкой квартиры, женщиной 60 лет. У них включен телевизор, идет Олимпиада, и насчет политики пошел разговор, но я и высказал свое мнение по многим вопросам, а она мне показывает «Тихо!» и глазами на внука, мальчика лет 10–12. Мол, при нем не надо, мало ли расскажет во дворе».

Жертвами страха стали люди, не помнящие совка, родившиеся на закате или после распада СССР

«Моя сестра боится обсуждать со мной Украину по скайпу, потому что уверена, что нас прослушивают. Также рассказала, что ее подруга получила предупредительный звонок из органов. О чем именно предупредили — не знаю, так как она боится говорить».

«Я после угроз, вынудивших меня уехать из России, стала гораздо осторожнее в том, что я пощу и перепощиваю. А когда вернусь в Россию, вообще удалю фейсбук от греха подальше. Ибо страшно».

Правда, не меньшее число моих респондентов утверждали, что никогда не сталкивались ни с чем подобным, ничего не боятся и не видят причин для страха, а сравнение с 1937 годом — а оно звучало в нескольких ответах — посчитали совершенно некорректным.

«Можно ли сегодня говорить все, что думаешь, хотя бы в соцсетях?» — спросила я у человека из академической среды, который в прошлом году выступил с неким предложением на своей странице в Facebook по животрепещащему тогда вопросу и за это удостоился резкой отповеди на самом высоком уровне. В результате этот человек потерял одну из публичных своих работ, а потом чуть не стал фигурантом уголовного дела. «Честно говоря, какое-то время я каждый раз с интересом заглядывал в почтовый ящик — вдруг там повестка,— сказал он в телефонном интервью автору этих строк. — Я допускал такое развитие событий и был к нему готов. Сейчас, наверное, я расслабился. Выборочность репрессий есть, это никак не скинуть со счетов, просто это вопрос к нам: строить свою жизненную стратегию исходя из страха или не кривить душой и делать то, что считаешь должным. Я для себя пока выбрал вторую стратегию. Но если завтра ко мне постучат, может быть, я заговорю по-другому».

А теперь — внимание: в первоначальной версии были имя и фамилия «человека из академической среды», равно как подробное и конкретное изложение его истории, в том числе и дурацких обвинений, по которому против него могло быть (но не было же!) возбуждено уголовное дело. Однако за сутки до того, как этот номер журнала ушел в типографию, имярек позвонил и попросил убрать свою фамилию.

Страх нажать кнопку «поделиться» кажется на первый взгляд каким-то безумием. Пока не натыкаешься на ссылку о задержании в Чувашии оппозиционера и блогера Дмитрия Семёнова за то, что он вывесил «ВКонтакте» фотографию «народного губернатора» Донецка Павла Губарева в форме запрещенной в России РНЕ. В результате не Губарева, одевшего когда-то эту форму, а Семёнова, опубликовавшего его фотографию в форме, обвинили в «публичном демонстрировании атрибутики или символики экстремистских организаций», что по ст. 20.3 КоАП предполагает до 15 суток административного ареста.

Или другой случай, уже в Челябинске: три недели назад активисту партии «Демвыбор» Константину Жаринову вручили постановление о возбуждении уголовного дела по ст. 280 ч. 1 («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности») за репост сообщения украинского «Правого сектора».

«Перепостил текст «Правого сектора» исключительно из интереса к этой организации, — объясняет Жаринов. — Ведь призывать идти в партизанские отряды было бы довольно экстравагантным поступком, а от имени «Правого сектора» — вообще на грани абсурда». Первыми отреагировали сотрудники Центра «Э», они подключили прокуратуру, а та — ФСБ. Машина закрутилась: репост направлен на экспертизу, результаты которой пока неизвестны.

Теперь, говорит Константин, он «тоже предпочитает осторожничать»: «Страх — нормальное чувство, это помогает избежать необдуманных шагов. Но, конечно, молчать не стоит — иначе даже помощи никакой ни от кого не получишь».

Газета «Ведомости Урала» пеняет сотрудникам администрации Нижнего Тагила, что среди периодических изданий, выписанных чиновниками второго по величине города Свердловской области, «обнаружилось и СМИ, давно известное своей критикой Кремля, президента РФ Владимира Путина и партии «Единая Россия». Речь идет о журнале The New Times, который «вошел в список 20 антироссийских СМИ»*.

Донос через местную газету — прием, хорошо знакомый тем, кому за сорок, и похоже, успешно прошедший испытание временем. Так совсем недавно в Орловской области в отношении учителя средней школы из поселка Кромы Александра Бывшева завели уголовное дело по ст. 282 («Возбуждение ненависти либо вражды») за опубликованные в социальной сети стихи в поддержку единой Украины. Именно после появления в местной газете «Заря» разгромной статьи под заголовком «Таким «патриотам» места в России нет!» учителем заинтересовалась прокуратура.

Мы имеем дело с серией однотипных и отвратительных гонений на несогласных, которые часто начинаются с обыкновенного доноса, а могут закончиться тюрьмой

Доносы пишут не только люди, но и целые институты. Типичный пример — опубликованный в марте 2014-го совместный доклад Российского института стратегических исследований и Центра актуальной политики на тему «Методы и технологии деятельности зарубежных и российских исследовательских центров, а также вузов, получающих финансирование из зарубежных источников».

К докладу прилагается список организаций, по сути, «иностранных агентов» — среди них «Левада-Центр» и Российская экономическая школа — которые, по мнению авторов доклада, «прикрываясь научной деятельностью <...>, используют значительные возможности доступа в СМИ и оказания влияния на российскую политику».

Трудно отделаться от впечатления, что есть прямая связь между этим докладом и задержанием в аэропорту Анны Шароградской — на ее флешках будут искать «следы влияния на российскую политику».

Каждая из этих историй в отдельности выглядит как типичный случай «перегиба на местах», как эксцесс исполнителя, очевидное недоразумение. Ну не обсуждать же всерьез статью в районке с таким пассажем: «В неспокойное время, когда внешние враги оскалили свои зубы и затаились в смертоносном прыжке, находятся люди, которые подрывают Россию изнутри».

Беда в том, что таких единичных случаев становится все больше. Мы имеем дело с серией однотипных и отвратительных гонений на несогласных, которые часто начинаются с обыкновенного доноса и для кого-то вполне могут закончиться тюрьмой.

Проблема в том, что cтрах жертвы всегда возбуждает гонителя, и чем больше свободы мы отдадим, тем больше они заберут

Эти репрессии выборочны, их жертвы во многом случайны (хотя многие все же имеют отношение к политике или гражданской активности). Но реакция общества на эти гонения, точнее, отсутствие единственно правильной реакции, позволяет предположить, что их будет больше. Потому что, вместо того чтобы высмеять уральские «Ведомости» и выписать публично еще несколько оппозиционных изданий, администрация Нижнего Тагила, скорее всего, промолчит, а возможно, и скорректирует списки доставляемой периодики.

Потому что жители поселка Кромы, поддерживающие аннексию Крыма, не будут бороться за право их земляка выражать отличную от них точку зрения и не попасть за это за решетку. Потому что протестовать против появления новых фигурантов «Болотного дела» не выйдут десятки тысяч человек. Вместо этого одни затаятся, получив для себя лишнее подтверждение обоснованности своих страхов, другие найдут всему рациональное объяснение вроде того, что «не бывает дыма без огня» или «суд разберется».

Потому что вместо новости о том, что призыв режиссера Александра Сокурова к Путину освободить политзаключенных поддержали еще 100 участников «Кинотавра», на информационных лентах вышла совсем другая новость — что Сокуров извинился перед организаторами за свое высказывание, объяснив это просто: «Чтобы не было проблем у фестиваля».

«Чтобы не было проблем» и «как бы не было хуже» — слишком часто произносимые в последнее время выражения. Желание людей избегать стрессовой ситуации и не подвергать себя рискам понятно и естественно. Проблема в том, что cтрах жертвы всегда возбуждает гонителя, и чем больше свободы мы отдадим, тем больше они заберут.