Креатив от Мединского

«Материалы и предложения к проекту основ государственной культурной политики», вышедшие из недр Министерства культуры*, сами по себе интереса не представляют. Кроме банальностей о российской (или русской) культурной самобытности, приверженности к традиционным ценностям и подобного пустословия в документе нет никакого наполнения. Однако бессодержательность не отменяет важности этого текста, так как он знаменует собой веху в понимании российской государственности. Совсем недавно, 3 февраля 2014 года, на заседании президиума Совета по культуре и искусству Путин говорил о необходимости создания в России «единого театрального пространства» (мотив культурного единства нации — осевой и для «Материалов»), но поспешил оговориться: «Я имею в виду, конечно, не идеологическое содержание, а саму организацию работы». Но сегодня такая оговорка кажется совершенно устаревшей.

В «Материалах и предложениях» речь идет о «закреплении системы ценностей, характерных для данного общества», то есть именно об идеологии. Правда, идеология эта абсолютно расплывчата и сводится главным образом к утверждению, что Россия — не Европа. Общее впечатление от текста такое, что его творцы хотели бы как-то очертить российскую культурную самобытность, но абсолютно не могут ничего придумать. Да, мы христианские, мы хорошие, мы консервативные, ни на кого не похожие. Вот, собственно, и все. Полагаю, что никакого позитивного содержания эти пустые декларации не получат и в будущем. Их просто совершенно нечем наполнять, кроме бессмысленных фраз о соборности, любви к власти и высокой нравственности, то есть все той же уваровской триады — православия, самодержавия и народности. Придать смысл самобытности в прошлом не удалось европейски образованным славянофилам, тем меньше шансов на это у второсортных мыслителей из окружения Мединского.

И все же этот документ важен. В нем окончательно фиксируется отход от политики государственного невмешательства в область культуры. Этот пересмотр государственной политики в области культуры, которым в последнее время энергично занимается Мединский, свидетельствует об отказе от представлений о культуре как об автономной социальной сфере. Представление о наличии автономных общественных сфер характерно для либерального понимания общества. Либеральная теория утверждала, что политика — лишь одна из сфер общественного существования, равнозначная иным сферам. Долгое время путинская политика основывалась на принципе разделения сфер. Людям давали понять: если вы не будете лезть в политику, мы (государство) не будем лезть в ваш бизнес, вашу частную (в том числе и сексуальную) жизнь или в культуру. Это был своего рода негласный общественный договор первого десятилетия путинского правления. Сегодня этот договор растоптан.

Философский смысл происходящего может прояснить давняя история. В 1927 году один из наиболее значимых критиков либерализма и в дальнейшем один из создателей нацистской теории права Карл Шмитт опубликовал ставшую знаменитой книгу «Понятие политического». В этой книге он ввел «специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, — это различение друга и врага». Политика для Шмитта всегда является способом организации некой общности (нации) с помощью указания на врага этой общности. Это разделение «врага» и «друга» создает в обществе «интенсивность», напряжение, которым питается государство. Первоначально, однако, область политического выделялась Шмиттом как отдельная сфера. Экономика, например, не знает «врага», но лишь «конкурента», эстетика тоже не знает фигуры врага и располагается в плоскости иной оппозиции — прекрасного и безобразного.

„  

Людям давали понять: если вы не будете лезть в политику, мы (государство) не будем лезть в бизнес, частную жизнь или в культуру  

Шмитт переиздал эту книгу в 1932-м, а затем в 1933 году, каждый раз с важными поправками**. В период, предшествующий и совпадающий с приходом к власти Гитлера, «политическое» из автономной сферы становится отношением, пронизывающим все сферы общества. «Тотальное», по выражению Шмитта, государство отменяет либеральную нейтрализацию и деполитизацию мира, связанные с экономикой, технологией и индивидуальными интересами людей. Еще Гоббс считал, что государство, устанавливая мир между людьми, ведет к возникновению «цивилизации», то есть мира, в котором царят не война и противоборство, но мир и благополучие. Шмитт критикует понятие «цивилизации» потому, что, в конечном счете, оно делает ненужным государство и приводит к утрате энергетики антагонизмов. Чтобы избежать цивилизационного пути, Шмитт призывает отказаться от понимания политического как автономной сферы: «Политическое может извлекать свою силу из различных сфер человеческой жизни, из религиозных, экономических, моральных и иных противоположностей; политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными или же мотивами иного рода, и в разные периоды они влекут за собой разные соединения и разъединения. Реальное разделение на группы друзей и врагов бытийственно столь сильно и имеет столь определяющее значение, что неполитическая противоположность в тот самый момент, когда она вызывает такое группирование, отодвигает на задний план свои предшествующие критерии и мотивы: «чисто» религиозные, «чисто» хозяйственные, «чисто» культурные — и оказывается в подчинении у совершенно новых <...> условий и выводов отныне уже политической ситуации».

Теперь уже только политическое разделение на врагов и своих придает смысл культуре, определяет степень ее интенсивности и серьезности. Такая философия фиксирует сдвиг от либеральной Веймарской республики к нацистскому тоталитаризму. Одновременно она обосновывает отказ от либеральной идеи цивилизации. Культура начинает мыслиться как форма первобытного варварства, того «естественного» состояния, в котором царили не мир, но вражда.

Креатив от Министерства культуры, эти «Материалы и предложения» при всей их бессодержательности выражают тот самый сдвиг в понимании культуры, который Шмитт защищал в издании 1933 года. Целью культурной политики тут провозглашается выработка культурных ценностей, которые способны сплотить российское общество против иных культур и цивилизаций, то есть против «врага» (не случайно тут с сочувствием поминается теоретик столкновения цивилизаций Хантингтон). Культура провозглашается орудием политической борьбы. Одновременно отрицается автономия социальных сфер, которые все подчиняются политическому императиву: «Глобализация означает не просто взаимное влияние культур, а их противоборство во всех сферах — экономической, политической, культурной и т. д. В данном противоборстве главным нашим козырем является наша уникальная цивилизационная идентичность, выраженная в нашем историко-культурном наследии и в нашей системе ценностей. Благодаря этой идентичности российское государство выжило на протяжении более чем тысячелетней истории; соответственно, сохранение этой идентичности в условиях глобального противоборства является важнейшей задачей». А среди тем, которые предполагается разработать в будущей программе, значатся: «6) Внешние и внутренние угрозы, способные этому [культурной политике] воспрепятствовать, и пути их преодоления. <...> 9) Культура как инструмент усиления внутриполитического влияния России и достижения ее стратегических интересов».

„  

Россиянам предложен радикальный манифест, отрицающий права культуры на автономию, а индивида — на свободу творчества  

В документе имеется ссылка на псковское выступление Путина (Путина, и его одного, «Материалы» цитируют как Святое Писание), в котором культуре придается исключительно политическое значение. В этой речи, в частности, имеется не процитированное авторами «Материалов» утверждение: «Мы все понимаем ту огромную роль, которую играет культура в развитии России, в укреплении ее авторитета, влияния в мире, да и в сохранении целостности нашего государства и национального суверенитета. Потому что если нет культуры, то непонятно вообще, что такое суверенитет, и непонятно тогда, за что бороться». Все мы недавно видели то, как использовалась национальная культура для утверждения суверенитета над территорией соседней страны.

Отсюда и удивительная для культурной программы критика толерантности как типичного либерального понятия. Толерантность критикуется с точки зрения «капитуляции российской идентичности перед чуждыми ей системами ценностей». Рамки толерантности определяются «на основе единого культурного кода», якобы характеризующего нацию. Культура становится тестом на принадлежность к своим или врагам. В этом документ полагает ее главную задачу. А отсюда следует вывод: «Никакие ссылки на «свободу творчества» и «национальную самобытность» не могут оправдать поведения, считающегося неприемлемым с точки зрения традиционной для России системы ценностей. Это не означает ограничения свободы слова и прав гражданина, но требует отказа в государственной поддержке лицам и сообществам, демонстрирующим противоречащее культурным нормам поведение. В случае нарушения действующего законодательства и прав других граждан к таким лицам и сообществам должны применяться соответствующие меры пресечения». Культурный код таким образом плавно превращается в Уголовный кодекс.

Единственное позитивное содержание «Материалов и предложений» — это утверждение права тоталитарного государства рассматривать культуру как часть своей политической сферы, как орудие борьбы за суверенитет и политическую гегемонию. Россиянам предложен радикальный манифест, отрицающий права культуры на автономию, а индивида — на свободу творчества. Не случайно в документе особенно подчеркивается не просто значимость политического единства нации, но и необходимость культурного подчинения меньшинства большинству: «Народы, интегрируемые в состав российского государства в процессе его создания, принимали эту общую культуру, одновременно отказываясь от несвойственных российской культуре национальных особенностей». Российская культура должна в принципе стать культурой русского этнического большинства. А «обогащение российской культуры во взаимодействии с культурами других народов допустимо лишь постольку, поскольку этим не размывается базовое ценностное ядро нашей культуры». Эта идея культурного господства большинства противоречит всей истории искусства, которая двигалась вперед одиночками, вступавшими в борьбу с устоявшимися традициями и «культурными кодами». Но не об искусстве и не о культуре тут, конечно, речь. Документ проявляет декларативное непонимание механизмов функционирования культуры, что, впрочем, типично для интеллектуальной деятельности экспертов нынешнего Министерства культуры. «Материалы и предложения» следует воспринимать не как аналитику культуры, а как ярчайшее свидетельство превращения российского государства в «тотальное государство», как любил выражаться Карл Шмитт. Иного содержания в них просто нет.