Ангелы и аэропланы

Дмитрий Брусникин начал преподавать, едва окончив Школу-студию МХАТ. За прошедшие 30 лет педагогического стажа он выучил армию студентов, среди которых немало настоящих звезд; вместе со своим товарищем режиссером Романом Козаком выпустил три актерских курса и вот наконец совсем близко подошел к собственному театру. Его нынешняя «Мастерская» — это третий курс мхатовского актерского факультета, ими движут азарт и любопытство. Сначала взять высоту, а потом понять, как это удалось.

На первом курсе был протестный декабрь 2011-го. И брусникинцы пошли собирать пьесу в самую гущу событий: на Болотную и на Сахарова. Монологи и личные истории самых разных людей — от ветеранов до тинейджеров, от бомжей до офицеров, от гастарбайтеров до программистов — стали основой их первого спектакля «Это тоже я». Модное слово «вербатим» не испугало мхатовских профессоров, и они с любопытством принимали экзамен, впервые в истории заведения основанный на документальных текстах, — ни Чехова, ни Островского.

Спектакль «Это тоже я» сразу же выскочил за рамки экзамена: на него побежала Москва, а театр «Практика» взял, да и поставил в афишу, в репертуар. Так курс Брусникина стал «Мастерской».

Воспитание личности невозможно в безвоздушном пространстве. В 80-е годы прошлого уже века педагоги отправляли студентов-актеров в зоопарк — наблюдать за животными, которые в отличие от людей не скрывали своего взгляда на мир: честные и открытые обезьяны с непромытыми партией мозгами были образцом индивидуальной свободы. Вербатим советского периода — это жалобные кряканья, зловещие уханья и грозное рычание, правда о звериной жизни в СССР.

Спектакль «Это тоже я» показал не только уровень владения профессией (перед зрителями проходит галерея самых разнообразных и убедительных типажей), но выявил каждого отдельного человека — с его личным видением мира и себя в нем. О такой самореализации нынешние педагоги и бывшие советские студенты Брусникин и Мокеев могли только мечтать.

Спектакль «Второе видение» — это тоже результат учебного процесса: в программу обучения актерскому мастерству обязательно входят «этюды по картинам». Что-то похожее на «зримую песню» в пионерском детстве: когда под «Тачанку» на деревянных палках прыгали по сцене «пионеры», загримированные под чапаевцев. Режиссеры Брусникин, Диденко, Квятковский и художник Галя Солодовникова своим «пионерам» предложили сложный кислотный пенящийся мир русского авангардизма, двух самых ярких его представителей — Наталью Гончарову и Михаила Ларионова. Из экзамена вновь получился спектакль: нанизанные на указку экскурсовода сюжеты художественных полотен погружают растерянных зрителей в настоящий океан эмоций, в стихию, в бурю, не давая опомниться.

«Второе видение» играют в странном месте, недавно освоенном Союзом театральных деятелей, — в «Боярских палатах». Остатки древних палат XVIII века в самом центре Москвы стали любимой площадкой театральных экспериментаторов и авангардистов. Низкие кирпичные своды, путаная и бесконечная анфилада холодных темных залов просто созданы для театра — и многие спектакли «Мастерской» уже пустили там корни.

«Бесы» начинаются победоносным революционным хип-хопом «Наведу я смуту-смуту наведу!», а кончаются кровавой мазней

Зрители переходят из зала в зал, забывая о том, что они зрители: здесь ты не смотришь театр — он вокруг тебя, он внутри тебя, он может настичь тебя в самый непредсказуемый момент. Ты выныриваешь из темноты и утыкаешься в огромный деревянный аэроплан, который запускают на твоих глазах юные пилоты с крыльями ангелов за спиной. Ты поднимаешься по узкой лестнице — и из проема стены на тебя выплясывает целый бравый отряд: лихо закрученные усы, румяные щеки, красные шинели. А там, за углом, задыхаются в безумном чарльстоне негр и проститутка, и из кармана негра кружится поземкой белая пыль кокаина. А здесь ты попадаешь в точку рождения мира и вместе с ним переживаешь и муки рождения, и счастье жизни, и ее ужас, и мрак ухода. А там босоногие бабы, заходясь в протяжной стонущей песне колотят мокрыми тугими простынями по деревянным доскам. По сколько ролей на каждого в этих видениях? По десять? Ошеломленные зрители выныривают из «галереи» спектакля, как после космического аттракциона, — впору продавать фотографии зрительских лиц, сделанные тайком во время просмотра.

В «Боярских палатах» играют и «Бесов» (инсценировка Дмитрия Брусникина, режиссеры — Михаил Мокеев, Михаил Рахлин, художник — Сергей Тырышкин) — мрачный перформанс о темных сторонах души, пугающе актуальный, быстрый, юркий, изворотливый, оглушающий, в который вваливаешься с самого начала, с первой сцены. Перемешанные друг с другом зрители и актеры, зеркала и музыкальные инструменты — все мы участники подпольного заседания тайного революционного кружка. Бесшумный, возникающий из воздуха кудрявый Петруша Верховенский, порочный красавец Ставрогин с измазанным красной помадой ртом, делающим его похожим на вампира, трагическая и нелепая Лебядкина, холодная бесстрастная Лиза, а также Липутин, Шатов, Кириллов и прочие разночинцы, мечтающие о новом порядке и новой справедливости. Шепот, шипение, шарканье, топот, стоны, тихий безумный смех, глухие выстрелы, медленный треск сворачиваемого целлофана, сводки криминальных новостей в телевизоре — вот звуки «Бесов», звуки, из которых складывается образ предательства и террора. Блистательные сцены подпольных сборищ Верховенского, от которых пахнет знакомой коллективной трусостью, липким объединяющим страхом, что превращает людей в гиен, и даже пластика их меняется, и взгляд, и походка, и речь. «Бесы» начинаются победоносным революционным хип-хопом «Наведу я смуту — смуту наведу!», а кончаются кровавой мазней на кирпичной стене.

Приход брусникинцев к новой драме был неизбежен — их последняя по времени премьера «Выключатель» по пьесам Максима Курочкина переполнила стойкое терпение мхатовской профессуры, и спектакль вежливо попросили не играть в стенах высокого учебного заведения. Слово «е***я» как-то не понравилось профессорам. Бывает. «Выключатель» приютил у себя новодрамовский остров — Театр.doc. Семь новелл, включающих в себя веселую, но ненормативную лексику и разговоры о смысле жизни в той жизни, которая не располагает к поиску смыслов. Когда зловещий призрак «Бесов» уже прыгает фонариком по нашим хрупким стенам, когда смех становится формой протеста, а молчание — предательством, когда руки уже связаны за спиной, но мешок на голову еще только шьется, когда еще есть возможность удержать руками стремительно падающее небо, но в зрачке уже отражается «ворски» — пылающее племя викингов, когда еще можно отодвинуть конец света и уболтать свернувшееся время, обмануть его, содрать с него липкий скотч.

«Выключатель» наполнен веселой злостью и бесстрашным отрицанием неизбежного краха. Молодые актеры играют в него всерьез, бесшовно соединяя в себе лирических героев Курочкина и собственное понимание сегодняшнего дня и своего места в нем.

Они точно знают, в какой мир их выталкивают, и отчаянно сопротивляются этой неизбежности. Они точно знают, что «вырваться на свободу и быть выброшенным в нее — это разные вещи!». В двадцать лет такое понимание дорогого стоит.

Когда Брусникин был молодым, вся страна представляла собой один большой кляп. В 1982-м свободу творчества молодые артисты трактовали исключительно на уровне мышечного раскрепощения: свободный артист — в том смысле, что незажатый. Об иной свободе страшно было и помыслить. C тех пор прошло тридцать лет. Вроде как и небо опять стало ниже, и стены ближе, и чего-то опять залязгало и забряцало прямо под ухом, и диктор в телевизоре грозно хмурит брови и смотрит на тебя с подозрением. Душновато становится. Самая благоприятная атмосфера для создания нового театра!