Майдан-на-Брайтоне

На прилавках вечно оживленного супермаркета, зазывающего посетителей шлягерами 90-х, мирно соседствуют украинский борщ, ленинградский рассольник и кавказский суп харчо. Сияющие поджаристой глянцевой кожицей котлеты по-киевски соперничают с разомлевшей гефилте фиш, сибирские пельмени — с украинскими варениками. Баклажаны предлагают по-молдавски, по-грузински, по-еврейски и по-одесски. За прозрачной крышкой морозильника просматривается «Пломбир СССР» по 99 центов за штуку. Ах, Брайтон, ах, Бич…

На выложенный вдоль океана «елочкой» деревянный настил в погожий выходной потянулся на солнышко народ — оттаивать от затянувшейся зимы. И на всех без исключения лавочках в этот день говорили об одном — про Крым.

«Оккупация», «аннексия», «смешные санкции», «что хотят, то и делают», «а Обама слабак» — доносит ветерок обрывки фраз. Народ, поголовно обратившийся в политинформаторы, прикрывается от слепящего солнца местными газетами, заголовки которых не оставляют сомнений в том, что русскоязычная община Брайтон-Бич в целом солидарна с официальной позицией США: крымский референдум о присоединении к России — не признавать.

— Крым, безо всяких сомнений, исконно наш!— специально громко разглагольствует с приятелем мужчина в черной кожанке, чтобы всем было слышно.

— Скажите еще, что и Америка ваша, — ехидно бросает библиотечного вида интеллигентная дамочка с соседней скамейки, не желающая, однако, вступать в дискуссию.

— И Америка тоже наша — русские первыми высадились в Калифорнии, а Аляска вообще наша, — уверенно продолжает оратор.

— Конечно, и Брайтон — прямо сплошь русский! — не сдается дама с раскрытой книгой.

— А вы не хамите, уважаемая! — строго обращается к ней мужчина. — Будете хамить — попросим Россию и сюда «вежливых людей» направить. Тут не все со Жмеринки, тут, между прочим, и питерские есть.

— А для меня национальных границ нет, чего о них спорить? Мы с украинцами — один народ, только одни заряжены на Восток, а другие — на Запад. Зачем нас делают врагами? — убеждает соседа по скамейке Константин Синицын.

Сахалинец Синицын, считающий себя донским казаком, и Микола Ферак из-под Львова несколько лет делят одну комнату на двоих в бруклинской коммуналке на Оушен-авеню. Синицын вроде социального работника — стариков на дому посещает. Ферак вкалывает на стройке, создавая экономический задел для зажиточного будущего, потому что на родине работы нет.

Противостояние между Россией и Украиной подвергло серьезному испытанию устоявшееся содружество. Синицын убежден, что Януковича свергли незаконно — надо было до выборов подождать — и что «бандеровцы» во власти к добру не приведут. Ферак же всей душой стоит за Майдан, верит в возрождение Украины и ее возвращение в семью европейских народов. Но пока Львовщина поставляет Западу самую большую армию украинских трудовых мигрантов: средняя зарплата в тех обласканных природой краях — всего около $370.

«А вы не хамите, уважаемая! Будете хамить — попросим Россию и сюда «вежливых людей» направить. Тут не все со Жмеринки — и питерские есть»

Костя с Миколой хлеб делили, деньгами одалживались, в один и тот же протестантский храм ходили. А тут, словно враги, дошло до того, что «фашистами» друг друга обзывали.

— Три дня мы молчали, сначала злоба распирала, а потом пришла горечь: что ж нам теперь друг на друга с топором? — рассказывает Синицын.

Ну и экономическая целесообразность — опять-таки дело не последнее. Переезжать накладно, да и не с каждым будешь четыре стены делить. А тут сжились, притерлись. Синицын отдал Фераку свой диван, а сам довольствуется раскладным креслом. Зато компьютер — Миколы, но он всегда дает пользоваться и не злоупотребляет правом хозяина.

Однобэдрумную (двухкомнатную с проходным залом — если по-нашему) квартирку на Оушен-авеню с казаком Костей делят еще трое мигрантов — москвич и два западных украинца: по двое в каждой комнатке. «Казак, москаль и два «бандеровца», — беззлобно посмеивается Синицын.

«Мне эта крымская история напомнила наш квебекский референдум»*, — вступает в разговор на лавочках Брайтона Евгений, давнишний приятель Синицына.

Они познакомились в иммиграционном офисе Монреаля, где этот, кстати подвернувшийся уроженец Уфы, канадец по паспорту и «русский в душе», безвозмездно помогал взбунтовавшейся команде сухогруза заполнять анкеты на иностранном языке.

«Помню, вечером, когда закрылись избирательные участки, народ вывалил на Сен-Катрин — это в Монреале вроде нью-йоркского Бродвея. Одна толпа — с красными федеральными флагами с кленовым листом, другая — с квебекскими голубыми с лилиями. Сначала скандировали лозунги, а потом сошлись в потасовке — давай знаменами друг друга дубасить… Азарт — словно тебе инъекцию адреналина вкололи. Так хотелось вломиться в толпу и начать мочить этих, под голубыми флагами, сельских провинциалов! Но я удержался, в драку не полез», — вспоминает Евгений.

И продолжает про свою монреальскую жизнь: «Природа там дивная, а реки такие быстрые, что не замерзают при лютых морозах. Из русской баньки прыгнешь в такую речку — душа над телом воспаряет. Медицина бесплатная и жилье бесплатное — за правительственные дотации легко можно подобрать. Там даже бездомным полагается ночлег по высшему разряду: пожалуйте на хлеб-соль и чистые простыни». — «А зачем тогда отделяться хотели, если живут так хорошо?!» — недоумевает Синицын. «Да как обычно — политики накрутили».

В марте по Нью-Йорку прокатились протесты — русскоязычная Америка несла украинские флаги, кучковалась у стен штаб-квартиры ООН, требуя у сообщества наций сохранения целостности страны. Но провести внесенную США в Совбез ООН резолюцию о непризнании референдума в Крыму не удалось: 13 государств поддержали документ, Китай воздержался, а Россия наложила вето — и конец вопроса.

На Брайтоне не митинговали. Посреди улицы на разделительной полосе под громыхающими поездами надземной желтой ветки, описывающей дугу прямо перед магазином «Брайтонский базар», стоял только один чудак: в правой руке он держал желто-голубой флаг, в левой — российский триколор.

«Ты за Украину или за Россию?!» — недоумевающе спрашивали прохожие Джона, уцелевшего активиста из почившего движения Occupy Wall Street. Под скрежет железных колес он убеждал, что на Майдане главного коррупционера прогнали, а систему сохранили, что 1% сильных мира сего, как обычно, обманет остальные 99%, столкнув лбами соседей. За такие слова желто-голубые колонны ньюйоркцев, приветствовавших у здания ООН на Ист-ривер посланца новой Украины Яценюка, отторгли Джона как «путинского провокатора».

«По-украински — это цибуля. По-русски — лук. Как ни назови, что-нибудь изменилось?!»

Джон — художник и свои взгляды на крымский референдум старается донести наглядно и художественно. Он достает из кармана луковицу и вытягивает ее на раскрытой ладони.

«По-украински — это цибуля. По-русски — лук. Как ни назови, что-нибудь изменилось?!» — торжествующе поднимает он луковицу.

В дни, когда старые друзья «отфренживали» друг друга на фейсбуке, когда соседи разных национальностей переставали здороваться, когда муж и жена вставали по разные стороны политических баррикад, возведенных в умах за рекордно сжатые сроки, казак Синицын и западноукраинец Ферак тоже сползли из дискуссии в ссору. Несколько дней обитатели коммуналки с окнами на Оушен-авеню непримиримо хранили ледяное молчание. Но Микола, который и жене (она осталась за океаном) по скайпу никогда не уступит, на этот раз первым предложил соседу мировую: «Обнимемся, что ли?»

Примиренные, они вновь коротали вдвоем вечер за компьютером. Политические передачи дипломатично решили не включать, спорить не хотелось. В итоге загрузили российскую мелодраму «Сводная сестра». И в темноте — один лежа на диване, другой — на разложенном кресле — с сочувствием погрузились в трагическую запутанность чужих семейных уз.