История для тинейджеров.
В прокат выходит фильм «1612», совместная работа продюсера Никиты Михалкова и режиссера Владимира Хотиненко, снятая по государственному заказу — «к дате», Дню народного единства
Исторический блокбастер Владимира Хотиненко — хорошая новость для русской киноиндустрии. В том смысле, что кинематограф наш уже настолько оброс деньгами, репутацией и зрителями, что его снова (как во времена постреволюционной безграмотности) можно использовать в качестве инструмента пропаганды и — давайте называть вещи своими именами — «народного просвещения».
Истории своей мы по-прежнему не знаем, а вот про фильм «1612» заранее было известно, что он снят по заказу администрации президента, для того чтобы создать исторический контекст и придать легитимности главному государственному празднику новой России — Дню народного единства (сама дата 4 ноября, как мы помним, ни к каким особенным событиям ни по юлианскому, ни по григорианскому календарю не привязана — это был обычный день на исходе Смуты).
Праздник предержащих властей 
Строго говоря, вопрос легитимности осенних государственных торжеств был решен задолго до Октябрьской революции: у жителей щедринского города Глупова главный праздник тоже был осенью, назывался он «Праздником предержащих властей» и был посвящен «воспоминаниям о бедствиях, уже испытанных».
Примерно этому — предержащим властям и прошедшим бедствиям — и посвящен фильм, название которого призвано вдолбить в головы школьников ключевую дату (на сленге прокатчиков, кстати, картина называется на стивенкинговский манер «Шестнадцать-двенадцать»). И с задачей своей Хотиненко вполне справляется.
Современный исторический фильм, как мы знаем по опыту американских блокбастеров, не может не быть постмодернистским. В картине Хотиненко по сценарию Арифа Алиева проблема двойного кодирования решена простым и максимально доходчивым способом — на уровне языка: герои говорят на смеси архаизмов (в духе фильма «Иван Васильевич меняет профессию») и современного подросткового жаргона (вроде «зацени»).
Как и полагается историческому фильму со смещенным в сторону тинейджеров центром тяжести, здесь есть частная романтическая история на историческом фоне. В прологе — убийство Федора Годунова и недолгое правление Лжедмитрия (судя по всему, речь о Первом, но выглядит он, как Второй), нашествие поляков и козни прозелитов. В центре сюжета — бурлак Андрей (дебютант Петр Кислов), который в детстве подглядел за голой Ксенией Годуновой в купальне и полюбил ее на всю жизнь. Саму Ксению шантажом и наркотиками удерживает в плену польский пан, мечтающий занять русский престол.
В поисках возлюбленной Андрей попадает в оруженосцы к испанскому легионеру, после случайной гибели которого получает в наследство коня, доспехи и — неким мистическим образом — его боевые навыки.
Мистики вообще много в картине Хотиненко, но возникает она по причинам вполне приземленным. Призрак испанца, ясновидящий столпник (Валерий Золотухин) и белый единорог появляются потому, что современный кинозритель любит «Властелина колец» и «Хроники Нарнии», иначе как на единороге к нему не подъедешь. Чудеса и исторические вольности тем не менее существуют в границах правдоподобия. Призрак легионера мог главному герою и померещиться, а то, что он чуть не стал в финале русским царем, — так ведь не стал же…
Богатырь с кожаной пушкой
Все враги русского народа представлены у Хотиненко так, как и должен представлять врагов умный пропагандист — вызывающими сочувствие недотепами. С основной же мыслью картины и вовсе трудно не согласиться: чтобы жить достойно, не надо думать, что твоя хата с краю, а нужно активно ввязываться в драку (именно об этом говорит бурлак Андрейка, поднимая жителей сонного белокаменного городка на войну с захватчиками).
По просветительской линии, впрочем, существуют некоторые недочеты. Например, князь Пожарский (Михаил Пореченков) представлен довольно выпукло, но его соседа по памятнику работы скульптора Ивана Мартоса как-то не видно, оттого даже вполне интеллигентные зрители принимают за Кузьму Минина персонаж Марата Башарова, осторожного регионального лидера по имени Иван Никитич.
Но самый удивительный эпизод происходит ближе к концу картины, когда ставший полководцем герой помогает скорнякам из осажденного городка сделать пушку. Русский богатырь, который из кожаной пушки положил несколько десятков польских захватчиков, — образ, прямо скажем, слишком яркий. С другой стороны, он намертво врезается в память — что и требовалось.
Таким незатейливым и в то же время ненавязчивым способом в нашем обществе насаждается давно забытая ценность — квасной патриотизм.