Провокатор и новатор

На Берлинале-2014 российские полнометражные фильмы (отобран — для конкурса детских картин Generation — лишь мультфильм Леонида Шмелькова «Мой личный лось») отсутствуют. Что тут скажешь? Да, это позор для наших государственных киноструктур и болезненный удар по имиджу российского кинематографа. Но, во-первых, в России действительно трудно найти сейчас достойные фестивальные картины. Во-вторых, особенно трудно обнаружить такие, которые соответствовали бы идеологии Берлинале, любящего острые политико-социальные высказывания: Министерство культуры Мединского такие фильмы не спонсирует.

Возможно, кстати, и иное объяснение неучастию России: принципиально проигнорировав наши картины, Берлинале, провозглашающий борьбу с цензурой и защиту прав меньшинств, выразил свою неприязнь к политике российских властей.

Впрочем, завсегдатаев Берлинале русская пустошь огорчит едва ли. Они могут ее даже не заметить. Наше кино не в моде. Вот показы «Нимфоманки» — первого фильма Ларса фон Триера после того, как в 2011-м его объявили в Канне персоной нон грата, — да, они вызовут безусловный ажиотаж. Тем более что берлинская версия фильма, про который давно известно, что он содержит порноэпизоды, будет аж на 25 минут длиннее уже вышедшей в европейский прокат и в ближайший четверг, 13  февраля, появится на наших экранах. Вторую часть у нас обещают в марте.

После печально знаменитой каннской пресс-конференции, посвященной фильму «Меланхолия», многие (поклонники Триера — с ужасом, его ненавистники — с радостью) думали, что на карьере самого радикального и непредсказуемого режиссера новейших времен поставлен крест. Триер, напомним, сморозил там глупость. Он всегда не любил публичность и пресс-конференции, а тут его еще и достали идиотскими вопросами. В конце концов на вопрос: почему он использовал в фильме музыку Вагнера, не нацист ли он случаем? — он раздраженно ляпнул: да, я нацист. И дальше его понесло, как Остапа Бендера. Все бы обошлось, но мировая пресса, часть которой приезжает в Канн не ради кино, а ради скандалов, сотворила из мухи слона, десять раз переврав слова Триера (было видно, как многие журналисты прямо с пресс-конференции передают со своих компьютеров «молнии» в свои редакции с крупными заголовками: «Фон Триер объявил себя поклонником Гитлера!») В итоге глупая шутка обернулась тем, что Триер в глазах публики предстал монстром. И Канн, поначалу попытавшийся смягчить скандал (благо, и Триер тут же извинился), на второй день объявил своего кумира, ставшего лицом Каннского фестиваля последних двух десятилетий, персоной нон грата. Это не помешало наградить «Меланхолию» призом за лучшую женскую роль, которую сыграла Кирстен Данст.

«Нимфоманка» — о тяжести жизни, которая не заканчивается ничем хорошим. Она не про сексуальную одержимость. Она про отчаяние

Конечно, Триер никакой не нацист. Режиссера надо судить по его картинам. Есть в них нацизм? Даже вопрос такой неуместен. Как следствие, в прошлом году главный отборщик Канна Тьерри Фремо сделал заявление: все всё поняли неправильно. Триер-де был объявлен персоной нон грата не навсегда, а лишь на год. Но случилось то, о чем Канн предупреждали прозорливые люди: глупый скандал обернется не против Триера, а против Канна. Не Триер потеряет Канн, на который долгое время ориентировался, а Канн потеряет своего любимого режиссера.

Так и случилось. Вскоре после скандала Триер заявил, что даже рад освободиться от тесных дружеских уз Каннского фестиваля. Ведь уже лет двадцать он гнал свои фильмы, иногда загоняя их словно лошадей, к майскому Канну. Теперь он почувствовал себя свободным. И, пожалуйста, — отдал «Нимфоманку» Берлину.

Кстати, то, что Берлинале ухватился за эту картину (разумеется, с дополнительной радостью показать кузькину мать конкуренту — Канну), лишнее свидетельство очевидному факту: никто больше не воспринимает всерьез слова Триера, будто он нацист. Ведь Берлинале и Германия предельно щепетильны во всех вопросах, касающихся фашизма. Возникни малейшие сомнения, они не подпустили бы к себе Триера и на пушечный выстрел.

О том, что вопросы сняты, говорит и другая деталь: количество звезд первой величины, готовых сниматься у Триера (даже несмотря на то, что новый фильм имеет славу чуть ли не порнографического), значительно расширилось. В «Нимфоманке» снялись наряду с уже традиционными для Триера Шарлоттой Генсбур, Стелланном Скарсгардом и Уиллемом Дефо (правда, в первой части фильма его нет), Ума Турман, Шиа ЛаБеф, Кристиан Слейтер и др. Берлинская версия фильма примечательна, кстати, не только тем, что она длиннее и следует ожидать больше откровенных эпизодов (порно, кстати, снималось по новой компьютерной технологии: лица и верхние части тел звезд соединены с гениталиями дублеров — реальных порноактеров), — ее монтировал сам фон Триер! А тот фильм, который идет в Европе и сейчас выйдет у нас, не вполне его. Триер всегда ведь что-то выдумает. На сей раз — по легенде — он не имел отношения к монтажу прокатной версии фильма, якобы доверив его монтажеру-спецу, в работу которого ни разу не вмешался.

Самое интересное, что структуру «Нимфоманки» Триер раскрыл на злополучной каннской пресс-конференции 2011 года. Очевидно, фильм к тому времени уже сложился в его сознании. Он сказал тогда, что обязательно сделает религиозное порно, где между жесткими эпизодами будут вставлены «длинные умные разговоры» — чтобы фильм растянулся часа на четыре и журналисты к началу пресс-конференции были измотаны. Но тот рассказ фон Триера никто не воспринял всерьез, сочтя, что он попросту издевается над доставшими его «журналюгами». Между тем «Нимфоманка» в прокатной версии (если говорить об обеих частях) длится ровно четыре часа (а в режиссерском варианте, по слухам, все пять с половиной). И состоит именно из любовных эпизодов с элементами порно, которые перемежаются длинными умными (чаще смешными и остроумными) диалогами. Пожилой человек, которого играет обожаемый Триером Стеллан Скарсгард, в холодную зиму находит на улице избитую женщину. Приводит к себе, начинает отпаивать чаем и бульоном, и та рассказывает свою историю — историю греховодницы, которую он стремится оправдать.

Женщину изображает Шарлотта Генсбур, снимающаяся в третьем подряд фильме Триера после «Антихриста» и «Меланхолии», — лишний повод объединить эти фильмы в трилогию. У Триера почти сплошь трилогии, иногда искусно, иногда искусственно скомпонованные. Европейская («Элемент преступления» — «Эпидемия» — «Европа»). Женская («Рассекая волны» — «Идиоты» — «Танцующая в темноте»). Неоконченная сатирическая американская («Догвилль» — «Мандерлей» — третий фильм «Вазингтон» пока не снят и неизвестно, будет ли).

Новая трилогия уже получила название депрессивной.

Триера часто обзывают провокатором. Вообще-то это само по себе не оскорбление: в современном арте, например, где главным жанром давно стала не станковая живопись, а инсталляция (включая видеоарт), провокация — один из основных признанных художественных приемов.

Тем не менее, да, Триер — провокатор хотя бы потому, что тех, кто его боготворит, и тех, кто хулит, — примерно поровну. После «Танцующей в темноте», «Антихриста» на Каннском фестивале в зале начиналась невиданная буря: половина зала возмущенно вопила «бу-у-у!!!», половина аплодировала.

О том, что Триера считают опасным провокатором, свидетельствует и отношение к нему Американской киноакадемии. Самый знаменитый режиссер Европы, человек, изобретший первый радикальный киноманифест после французской «новой волны» — «Догма-95», прививший развитому миру моду на датское кино, — сам Триер ни разу не был номинирован на «Оскар». Вообще из всех его фильмов были номинированы лишь певица Бьорк — за одну из песен «Танцующей в темноте» и актриса Эмили Уотсон за роль в «Рассекая волны». А вот датчанка Сюзанна Биер, абсолютная креатура Триера, получила «Оскар» как режиссер. Смешно! Это как если бы «Оскар» за Новый Завет получил не его герой (и вообще-то создатель), а внимательный читатель Нагорной проповеди.

Возможно, Триер и впрямь провокатор. Кто знает, что скрыто в тех 25 потайных минутах полной режиссерской версии «Нимфоманки», которые автор откомментировать не в состоянии, поскольку в Берлине их впервые продемонстрировали лишь 9 февраля?

И все же по-прежнему кажется, что Триер не столько провокатор, сколько обманщик (его фильмы никогда не оправдывают ожиданий и предсказаний) и новатор.

Ведь и официальная версия «Нимфоманки», та, которую видел автор и которая выйдет и в российском прокате, — она даже не про секс. Она про одиночество и печаль — при массе смешных, типичных для Триера реплик и наблюдений, при совмещении в закадровой музыке группы «Раммштайн» и Баха, под чью меланхолическую Хоральную прелюдию фа минор в «Нимфоманке» регулярно трахаются. И это само по себе комично, даже несмотря на то, что Триер параллельно отдал дань уважения любимому Тарковскому (эта хоральная прелюдия звучит в «Солярисе»).

В «Антихристе» — первой части своей депрессивной трилогии — Триер заявлял, что секс — это природа, а природа — она от дьявола. Природа — убийца. И ее выразительница — женщина. Теперь в «Нимфоманке» (в начальной ее части) Триер демонстрирует женщину, которую природа и секс тоже фактически убили. Хотя воспринимались ею как бунтарство. Природа обрекает на одиночество.

«Нимфоманка» — вообще о заданности, тяжести жизни, которая не заканчивается ничем хорошим. Она не про сексуальную одержимость. Она про отчаяние. Про попытки найти выход в удовлетворении, которое в итоге приводит только к раскаянию. При этом институт брака — тоже липа (смешная главка с Умой Турман, героиня которой терроризирует мужа, решившего уйти к любовнице).

В конце первой части следует подробное разъяснение — с этакими гринуэевскими схемами и иллюстрациями, — чтÓ есть полифония и как разноголосие складывается в гармонию. И у героини вроде бы полифония — много любовников. А в итоге, по ее признанию, как бы один. Смысл фильма на сей момент, однако, в противоположном: в человеческой жизни, где тоже полифония и всяк ведет свою партию, гармония никак не выстраивается.