Империя: перезагрузка.
На наши экраны выходит «Золотой век» Шекара Капура с Кейт Бланшетт в главной роли. Этот фильм можно назвать продолжением картины Капура «Елизавета», вышедшей в 1998 году. А можно и не называть
Дилогия Шекара Капура про становление Британской империи — во многих смыслах случай для масскульта уникальный. Колонисты из колонистов — индус из Пакистана и два австралийских актера, Кейт Бланшетт и Джеффри Раш, снова выступают с панегириком Британской империи, на этот раз еще более зрелищным и страстным. (Это все равно как если бы чеченский режиссер с эстонскими актерами снял фильм про величие Петра Первого.)
В «Елизавете» 1998 года малоизвестная актриса Кейт Бланшетт играла молодую наследницу, окруженную потенциальными убийцами и предателями. Фильм заканчивался ровно там, где она, одолев всех врагов и приняв все важные решения, возносилась над толпой своих подданных. В «Золотом веке», второй части дилогии, мы видим уже зрелую правительницу, которая ведет свою страну к процветанию, но на пути встречает препятствие в виде Великой армады и заговорщицы Марии Стюарт.
Строго говоря, концептуальную дилогию первая «Елизавета» составляет не с «Золотым веком», а с предыдущей картиной Капура «Четыре пера» (2002): империя, которая рождалась в одном фильме, под натиском истории рушилась в другом.
|
«Четыре пера» — экранизация написанного в конце XIX века романа, популярного в англоязычном мире настолько, что на экран его переносили раз пять. Интерпретация сюжета до Капура была однозначной: главный герой, офицер, демобилизуется из армии перед началом военной операции в Судане, потому что не хочет погибнуть от рук мятежников, а хочет жениться на любимой женщине. Но друзья и невеста в знак презрения присылают ему четыре петушиных пера, символ трусости, и он, устыдившись, в одиночку отправляется в Африку, чтобы смыть позор потом и кровью. Однако в версии Капура сыгранный Хитом Леджером (тоже, кстати, австралийцем) главный герой не был трусом. Он был первым человеком нового времени в толпе носителей архаичных ценностей, первым свободным гражданином среди подданных Ее Величества — собственную частную жизнь он впервые поставил выше абстрактных идеалов.
Без нафталина
Для Капура империя заканчивалась с приходом нового человеческого типа. Связь истории с современностью — едва ли не основной предмет его изысканий. Успех первой «Елизаветы » — в отсутствии костюмного нафталина: персонажи одеты в бархат и шелка, но реакции их слишком стремительны для XVI века, они ведут себя точно так же, как повели бы себя на их месте сидящие в зале зрители.
«Золотой век» еще старательнее притворяется костюмным фильмом и еще сильнее связан с днем сегодняшним. Мрачные прежде дворцовые покои и коридоры теперь ярко освещены — чтобы можно было лучше разглядеть бархатные наряды королевы. Но повосточному пышные драпировки не скрывают от публики две магистральные темы картины — религиозный фанатизм и право женщины на самоопределение.
Выбор Елизаветы — это выбор сегодняшнего дня: семья или карьера, подчинение или власть, любовь или политика. «Золотой век» — во многом фильм о том, какую цену женщина вынуждена платить за абсолютную самостоятельность, за отказ от традиционного, веками прокладываемого пути. Елизавета действительно не хочет ни мужа, ни детей — это она, а не воспетая Бродским Мария Стюарт, «в своем столетье белая ворона». Политика на самом деле интересует ее больше, чем любовь: романтическая линия с придворным пиратом, персонажем Клайва Оуэна, зарождается только для того, чтобы немедленно умереть, — у них есть общее дело, а из сантиментов толка не выйдет. В католических же врагах королевы — испанцах и местных иезуитах — зритель безошибочно считывает сегодняшних исламистов: по Капуру, любые религиозные фанатики суть террористы, стоящие на пути процветания, которое не в последнюю очередь обеспечено религиозной толерантностью.
Развлекательный костюмный фильм, таким образом, превращается в злободневное политическое и общественное высказывание. Но есть у «Золотого века» и еще одна формальная особенность, превращающая его в сверхактуальный проект.
Бэтмен и Елизавета
В коммерческом кинематографе с недавних пор появилось понятие «перезапуск» — когда про известного героя перестают делать сиквелы и начинают рассказывать его историю сначала, как будто предыдущих картин никогда не было. В прошлом году вышел обновленный «Бэтмен», игнорирующий и Тима Бертона, и Джоэла Шумахера, сейчас то же самое проделывают с «Халком». Новый способ кинопроизводства — следствие ускорения темпа жизни и усиления информационного шума. Раньше ставка делалась на интерес публики к тому, что стало с героем дальше (сиквелы). Теперь продюсерам остается надеяться только на узнаваемость бренда: никто уже не ждет, что через два-три года (столько обычно уходит на изготовление блокбастера) зритель вспомнит о событиях предыдущей серии, и тем более — фильмов десятилетней давности.
«Золотой век» (проект, впрочем, не американский, а англо-французский) — явление того же порядка. В сущности, это не сиквел первой «Елизаветы» и даже не римейк (хотя многие сюжетные ходы почти без изменений перенесены из одной картины в другую) — это удивительное порождение постпостиндустриальной эпохи: абсолютно новый фильм про ту же самую героиню, снятый тем же режиссером с теми же актерами. Тот, кто родился вчера и сегодня впервые пришел в кинозал, ни за что не догадается, что предыдущая «Елизавета» когда-либо существовала. Тот, кто еще что-то помнит, имеет право сравнить.
В этом контексте «Золотой век» Шекара Капура представляется превосходным образцом современного масскульта (давно уже, впрочем, неотделимого от «настоящей» культуры) — это блистательный и зрелищный костюмный фильм на современную тему, сделанный в условиях прервавшейся культурной и исторической традиции.