Величие покаяния

Он принял на себя всю боль и весь позор своего народа. Он резал по живому, чтобы народ его воскрес из скорби и унижения, прекратив саморазрушающую тяжбу о величии. Оставаясь обычным человеком со всеми слабостями, он пользовался властью, как ребенок, который по-детски устанавливает правила в своей песочнице. Он был щедр, ибо старые политические ценности потеряли смысл. И он оказался прав. В Европе воцарился мир. Тот, который мы знаем сегодня.

Как-то в конце 90-х выдающийся немецкий разведчик Маркус Вольф сказал автору этих строк: «Порой мне было стыдно перед Вилли Брандтом». Нет, речь тогда шла не только о женщинах, которых до самых последних дней пребывания Брандта у власти ему поставлял агент Штази и одновременно референт канцлера капитан разведки ГДР Гюнтер Гийом (а это было поистине железным козырем для любого шантажа, поскольку многие встречи записывались на магнитофон и отправлялись в Восточный Берлин), и не только о сотнях (если не тысячах) секретных документов, попавших в руки противника. Маркус тогда сказал удивительное: Брандт «не считал противников противниками». Вот ведь в чем вопрос! Вот ведь в чем сила! Похоже, что советский лозунг «Миру — мир» Брандт понимал буквально. И даже то, что он принял политическую ответственность за своего референта-шпиона и, когда грянул скандал, ушел в отставку, сделало его в результате победителем.

«До разоблачения Гийома мы считали его (агента) работу нашим большим успехом, — позже напишет Маркус Вольф, — но 6 мая 1974 года, когда Брандт ушел в отставку, я расценил это как величайшее поражение».

Вершиной Брандта является его восточная политика. При нем немцы официально признали незыблемость границ, установленных вследствие Второй мировой войны, в частности, границу по Одеру — Нейсе. Они навсегда отказывались от применения силы или угрозы применить ее с целью возвращения территорий, где они жили в течение веков. 12 млн этих немцев после 1945 года были жестоко изгнаны из родных мест, независимо от степени личной поддержки каждым из них нацистского режима и участия в преступлениях гитлеровцев (почти 2 млн из них погибли во время этих акций). Четверть века после войны, вплоть до 1970 года, правительство Западной Германии утверждало, что юридически немецкий рейх существует в границах 1937 года. (У автора есть атлас мира издания 1969 года, где Калининградская область и Познаньское воеводство обозначены как территории, «находящиеся под управлением» СССР и Польши.) Чтобы подписать такой договор, как Московский 1970 года, полностью менявший политический ландшафт Европы и сводящий до минимума угрозу новой войны, у любого немецкого политика должно было быть не просто мужество — у него должен был быть дар провидца. Нужно было откровенно сказать миллионам своих соотечественников, что они никогда уже не вернутся в свои дома. И сказать так, чтобы соотечественники это поняли и приняли. Брандт обратился к немцам из столицы СССР: «Мы не теряем ничего, кроме того, что уже давным-давно было проиграно. Мы имеем мужество открыть новую страницу истории, прежде всего для блага нашего молодого поколения, которое выросло в мире и не несет ответственности за прошлое. Но оно тоже должно разделять последствия войны, потому что никто не может избежать судьбы своего народа».

Именно Вилли Брандт стоял рядом c  Гельмутом Колем при провозглашении единой Германии 3 октября 1990 года

Событий, которые выпали на долю этого человека, хватило бы на многих: восхождение из самых низов на политическую вершину, борьба, преследования, изгнание, предательство, шпионские страсти, женщины, алкоголь, политическое возрождение… Незаконнорожденный, он не знал своего отца, а потом почти не общался с матерью. Ему дали имя Герберт и фамилию матери — Фрам. Его взял к себе дед Людвиг Фрам, водитель грузовика и страстный социал-демократ, который рассказывал внуку об идеях Августа Бебеля. С тех пор уважение к людям труда стало для Герберта определяющим. Он был единственным сыном рабочего в лучшей гимназии своего родного Любека. Он не стеснялся надевать на праздники синюю блузу и красный галстук. Еще гимназистом Герберт вступил в СДПГ и стал свидетелем отчаянных схваток борцов «Рот Фронта», гитлеровских отрядов SA и социал-демократических групп.

После захвата власти Гитлером партия посылает Герберта в Норвегию. В ночь на 1 апреля 1933 года рыбачья шхуна тайком перевезла его в Данию. Вскоре он переехал в Осло. Герберту Фраму 19 лет. Он принимает подпольную кличку Вилли Брандт. На удивление быстро овладев норвежским языком, работает в Норвежской рабочей партии, изучает историю, пишет статьи для партийных и профсоюзных газет.

Многое впечатляет его. В стортинге (парламенте) депутаты сидят не по партиям, а по регионам, консерваторы рядом с социалистами. Политические противники вовсе не являются заклятыми врагами. Вот так же через 30 с лишним лет он будет бок о бок работать на посту главы МИДа с канцлером Куртом-Георгом Кизингером, бывшим когда-то членом нацистской партии, а его коллегами будут правый политик Франц-Йозеф Штраус и бывший коммунист Герберт Венер.

«Большая коалиция»* в ФРГ — одно из политических ноу-хау Брандта. Ближний круг перестанет быть для него пропуском к власти.

Решающий поворот к демократическому социализму произошел у Брандта в Испании, куда он поехал под чужим именем как журналист и где познакомился с Джорджем Оруэллом. В Барселоне он стал свидетелем сталинистского террора, когда были арестованы и расстреляны руководители свободных анархистов и левой партии POUM. Сам Брандт чудом избежал ареста. Потом будет нелегальная работа в Берлине, а после оккупации Норвегии — в тамошнем подполье. Затем бегство в Швецию, где он создаст пресс-бюро норвежского Сопротивления.

После войны Брандт отказался от норвежского подданства и вернулся в Германию. Брандт не захотел быть обер-бургомистром родного, но провинциального Любека — ему нужен был Берлин. С ним он переживет три кризиса: берлинскую блокаду 1948–1949 годов, когда Сталин закупорил западные секторы, пытаясь голодом и холодом выкурить оттуда бывших союзников. Тогда был организован «воздушный мост», по которому в осажденный город переправили почти 2 млн тонн грузов. Западный Берлин мерз (электричество включали на два часа), но не сдался. Уже будучи правящим бургомистром, Брандт жестко противостоял хрущевскому ультиматуму 1958 года о «демилитаризации». Его приглашают в Нью-Йорк, где пресса уже окрестила его «мистер Берлин», и жители Нью-Йорка, стоя перед ратушей под проливным дождем, оказывают ему восторженный прием.

И наконец, 13 августа 1961 года: начало Стены. С отчаянием Брандт видит, что Европа и США не реагируют, будто ничего не происходит. Пройдет 20 часов, прежде чем на границе появятся первые джипы, 70 часов — пока в Москве будут вручены первые ноты протеста.

Берлин брошен Западом и Аденауэром без помощи, и Брандту остаются лишь слова, но они ясны и энергичны: «Берлинцы! СССР осуществил свой замысел. То, что случилось, — это покушение на мораль немецкого народа». Обратите внимание на столь чуждое политике слово «мораль».

Брандт в бессильном гневе обращается с письмом к президенту США Кеннеди. С точки зрения норм дипломатии это был некорректный поступок, но он полностью соответствовал тому настроению и тем страхам, которые царили в Западном Берлине. Руководитель города, презрев все дипломатические приличия, бросает упрек руководителю могущественной державы: «Берлин нуждается в большем, нежели слова. Берлин ожидает политических действий».

Первая реакция Кеннеди — досада. Но затем он посылает в Западный Берлин вице-президента и направляет боевую группировку. Наконец, Кеннеди решает сам приехать в город, и 26 июня 1963 года перед Шёнебергской ратушей произносит историческую речь, в которой прозвучала ставшая культовой фраза Ich bin ein Berliner — «Я — берлинец».

Брандт едва ли не первым понял тягу немецкого народа к воссоединению. «Мы знаем, день придет, — сказал он в августе 1961 года у сгоревшего рейхстага перед гигантской демонстрацией из 700 тыс. западных немцев, — когда Бранденбургские ворота не будут больше границей. Мы молимся, мы призываем, мы требуем: откройте ворота!» В конце 80-х этот призыв, обращаясь к Горбачеву, дословно повторит Рональд Рейган.

Став в 1969 году федеральным канцлером, Вилли Брандт окончательно осознал судьбоносный поворот в жизни своей страны. Он произносит одну из своих блестящих фраз: «Если такой человек, как я, человек с моей биографией, смог стать канцлером ФРГ, то это означает, что только теперь Гитлер окончательно проиграл войну». А ведь еще несколько лет назад, погружаясь в пучину бесконечных выпивок, он сетовал, что «эмигрант никогда не сможет стать канцлером».

Брандт отбрасывает политические табу и встречается в Эрфурте с главой правительства ГДР — страны, которую до него в Бонне старались даже не называть по имени. Лед был сломан. «Брандт дал нам ясно понять, — рассказывал позднее бывший госсекретарь США Генри Киссинджер, — что воссоединение Германии имеет для него высший приоритет». Но для этого сначала надо было покончить с непризнанием ГДР и установить отношения с восточными соседями — Польшей и Чехословакией. Этого нельзя было сделать без признания нерушимости границ. Но в этом и состояла стратегия Брандта: он принимает статус-кво внутри Германии, чтобы в лучшие времена его изменить. Именно Вилли Брандт стоял по правую руку от Гельмута Коля у здания рейхстага при провозглашении единой Германии 3 октября 1990 года. Он стоял на том же месте, где 29 лет назад призвал открыть Бранденбургские ворота.

Но поступок, принесший ему Нобелевскую премию мира, он совершил двадцатью годами раньше, в декабре 1970 года, во время посещения Варшавы: канцлер ФРГ Вилли Брандт опустился на колени перед памятником героям и жертвам Варшавского гетто. «Я сделал то, что делают люди, чтобы выразить то, что невозможно высказать словами», — напишет он впоследствии. Точно так же в израильском мемориале Яд Вашем он раскрывает книгу псалмов и читает вслух: «…Мы совершали грехи и преступления. Боже милосердный, прости нас…»

Если когда-нибудь российский президент (не обязательно нынешний) встанет на колени перед Соловецким камнем или у проходной новочеркасского завода, то можно будет с уверенностью сказать, что родилась новая Россия. Как когда-то с помощью Брандта родилась новая Германия. Ибо таково величие покаяния.