29 ноября СМИ сообщили, что против компании Louis Vuitton возбуждено дело об административном правонарушении и составлен протокол о незаконном использовании земли — на Красной площади, где был установлен гигантский павильон LV в виде чемодана знаменитого бренда. История вызвала невероятный скандал. Почему?
Павильон-чемодан постоял на Красной площади недолго. Москва, ноябрь 2013 г.
Представьте себе такую ситуацию: вы попали на званый ужин, а там вас встречают мужчины в расстегнутых до пупка рубашках с золотыми цепями на волосатой груди, да еще громко говорящие на фене. Вы, как человек воспитанный, пытаетесь сделать вид, что не видите в этом ничего необычного, и ведете себя, как на любом светском приеме. Кто-то наливает вам вина до кромки бокала, и вы вежливо говорите спасибо — и тут на вас обрушивается буря ругательств, из которой вы с трудом понимаете, что «спасибо» — это неприличное слово.
Вопрос в этой ситуации возникает очень простой: чье это пространство и какие тут действуют правила приличий? Именно этот вопрос мы обсуждаем, когда говорим о гигантском чемодане фирмы «Луи Виттон», появившемся на Красной площади на прошлой неделе и вызвавшем почти неслыханное по масштабам и накалу обсуждение.
Отдельные чиновники и предприниматели, и даже целые ведомства, принялись суетливо отрицать свою причастность к Чемодану, будто он возник из воздуха по щучьему велению или по чьему-то высочайшему распоряжению. Появилось предположение, что «только один человек» мог благословить Чемодан на площади в обход всех охран, будто это не чемодан, а полоний. Вся эта неприглядная возня, конечно, обнажила дисфункциональность российской власти, реальную природу «ручного управления», но это увлекательное и важное зрелище отвлекло наблюдателей от вопроса куда более важного, одного из главных вопросов, стоящих перед любым обществом: кому принадлежит публичное пространство и какие к нему применимы правила?
Путинскую эпоху можно разделить на три периода. Первые пять лет, с осени 1999-го и до осени 2004-го, шел планомерный захват — и разрушение публичного пространства. Государство подмяло под себя или просто разрушило институции, обеспечивающие публичный разговор: медиа и электоральные институты. Процесс начался со второй войны в Чечне, активизировался на следующий день после инаугурации, когда Путин внес в Думу пакет законопроектов, начавших разрушение системы выборной власти, — и в тот же день случились «маски-шоу» в компании «Мост-Медиа».
Затем наступила стабильность. Новые границы публичного пространства были установлены, никто против них особо не возражал — ну кроме горстки «несогласных», которые помаршировали-помаршировали да и намаршировались, когда их начали «брать» уже на выходе из дома. Период стабильности закончился в декабре 2011-го, когда протестное движение вдруг заполнило собой все оставшееся публичное пространство — его оказалось немного больше, чем все думали, и от этого открытия протестующие ощутили эйфорию, а власть — панику.
Третий период начался 4 марта 2012 года, когда Путин избрался на третий срок и арестовали Pussy Riot. Власть одновременно сужает публичное пространство и еще жестче наказывает тех, кто нарушает новые границы. Ответ Кремля на вопрос, кому принадлежит публичное пространство, звучит просто: власти, причем все пространство — от охраняемой ЮНЕСКО Красной площади до международных вод Печорского моря. Ответ Кремля на вопрос, какие тут применимы правила приличия, звучит примерно так: «А какие мы скажем». Пляски в храме, например, — неприлично, а автомойка в храме — прилично. Протестовать в защиту Арктики неприлично, а добывать нефть и вести геолого-разведочные работы, Арктику уничтожая, — прилично. Говорить о насилии и воровстве со стороны власти неприлично, а практиковать насилие и воровство — прилично. Разворачивать баннеры или устраивать акции художественного протеста на Красной площади — неприлично, а устанавливать там Чемодан — прилично.
Вот поэтому разговор о Чемодане — очень важный разговор.
фотография: Татьяна Макеева/Reuters